на главную страницу
0268.173. Всё дозволено
Николай Михайлович бесконечно вздыхает: "Тоскливо, не интересно жить. Чувство
бесконечного одиночества".
Иван Иванович смотрит на Николая Михайловича с
удивлением: "Не понимаю я тебя. Вот мне - хорошо. Домик я себе в Аксае построил?
- построил. Машинами приторговываю. В принципе, всё у меня есть. На жизнь грех
жаловаться" - "Дома, машины... А мне это не интересно. Раньше моя личность была
тождественна государству. Я мог сказать, что государство - это я. Это было
моё государство. Я и все люди были одно целое. И это грело.. А сейчас
я - один. И все люди - одни. Они в принципе одиноки. Их границы ограничены ими
самими." -"Ну, этого бреда я не понимаю."- скучно отозвался Иван Иванович.
Степан Фёдорович говорит: "Скучно. Убить бы кого-нибудь и получить
удовольствие" Светлана Ивановна удивляется: "Как, разве от убийства можно
получить удовольствие?" - "А то как же?! Ты -врага своего - пожалеешь? А сейчас
все люди в принципе враги друг другу. И мне всё равно, что с кем происходит." -
Светлана Ивановна непроизвольно отодвигается от Степана Фёдоровича. "Да я вот
расскажу последний случай - продолжает Степан Фёдорович - вот в связи с этими
морозами. Был дождь, а потом мороз ударил. А я ведь - один. Я сам по себе. Я
один против всех. Ну, и мне всё равно. И вот что меня поразило, как
человек меняется. То есть как я изменился. Я от себя этого не ожидал. А дело
было так. Поздний вечер. Погода так себе. Эта никем не убранная равнодушная
заледенелость, охватившая город, и каждый по этому льду пробирается сам по
себе. Ну, и я воюю с непогодой и с самим собой.
Иду по
набережной. Народу - никого. И вдруг вижу впереди метрах в 70 от меня человек
взбирается на парапет набережной. Подхожу ближе, и вижу, что стоит на парапете
не один человек, а двое, парень и девушка. Невольно вспомнилась картина: были мы
в альпинистском лагере в Приэльбрусье, взошли на вершину. А альпинисты
же в связках ходят. И парень и девушка среди нас были. Между ними, как
говорится, была любовь, и они всегда в связке друг с другом ходили. Они подошли
к краю пропасти, чтобы в бездну внизу заглянуть, и, не знаю, что там
у них случилось, то ли у кого-то из них голова закружилась, то ли кто-то из них
оступился. Словом, один полетел в пропасть и потянул за собой другого. И так оба
они вниз и полетели. И во время полёта зацепилась веревка за скалу, где-то
посередине пропасти. И там они на этой веревке повисли. И висели они там
больше года, потому что снять их было невозможно. И снизу водили
туда туристов, и показывали на них, висящих посередине скалы, и рассказывали эту
историю. Вот обо всём этом я вспомнил, когда увидел стоящих на парапете парня и
девушку. Мне захотелось подойти к ним и сказать, что они рискуют, в особенности
потому, что парапет вниз обрывается вертикальной стеной, а внизу - фарватер, и
если упадешь, оттуда уже не выберешься. Я смотрю на них и понимаю, что положено
им сказать это, но я уже знаю, что ничего им не скажу. И не скажу я им ничего
потому, что в груди у меня ничего нет. Я им ничем не обязан, и они мне ничем не
обязаны. Я - свободный человек, и они - свободные люди И каждый делает
свой свободный выбор и несет ответственность за самого себя. И я, собственно, и
не имею никакого права им что-то говорить, потому что этим я покушаюсь на их
выбор, я ограничиваю их свободу. И они вправе послать меня с моим замечанием
далеко. А мне это не надо. Но если люди делают свой выбор, если они свободны в
своём выборе, то единственно они несут ответственность за него. Я же тут не
причем, мне нет до них никакого дела.
Я подхожу ближе, уже слышу их
голоса. Они о чем-то говорят и смеются. "Опасно- думаю я - опасно. Эх,
молодость, она всегда ищет опасностей" И вдруг я вижу, что их словно ветром
сдуло, и только внизу послышался удар проламываемого льда" - "И ты прошел
мимо",- ехидно договорила Светлана Ивановна. Степан Федорович посмотрел на неё
даже с некоторым удивлением, словно не понимая причины её ехидства. "Да нет,-
сказал он, - я подошел к парапету и посмотрел вниз. Там, внизу, темновато было.
Они там барахтались. И мне стало неприятно смотреть на это. Да и какое право я
имею смотреть, что там с ними происходит. Это даже неприлично. И я пошел своей
дорогой". "И у тебя что, как у Есенина, "ничто души не потревожит, и ничто не
бросит её в дрожь"?- не унимается Светлана Ивановна. "А что её должно
потревожить?"- недоуменно парирует Степан Фёдорович.
"Да, изменяются люди.
Меняется строй, изменяются и люди"- философски заметает Николай Михайлович
-"Ничего никогда не изменяется. Человек - он всегда человек - и Степан Федорович
и при социализме был такой же, как теперь. Скажите, что не так, Степан
Федорович" - возразила Светлана Ивановна. "Конечно, человек - он всегда
человек. Но, конечно, в старое время я бы, конечно, ну, не знаю, что там можно
было бы сделать, но я, конечно же, аларм поднял бы. Потому что я обязан был бы
это сделать. Я должен был бы своё равнодушие, безразличие спрятать в карман и
сделать то, что обязан был сделать. А тут мне было как-то даже не интересно. То
есть в груди ничего не было. Мало ли всего этого постоянно происходит, и
беспокоиться об этом нечего. О себе нужно думать. Только о себе, как выживать.
Вот и всё." - "Я понял - воскликнул Николай Михайлович - Я всё понял!
Помните у Достоевского: бога нет, и всё дозволено! Либералы нам говорили, что
нужно жить не по понятиям, а по закону. А ведь что такое бог? - это жизнь по
понятиям. Не убей, не пожелай жены ближнего своего - ведь это всё жизнь по
понятиям. Понятия, которыми человек руководствуется, это есть его душа, которая
ограничивает его инстинктивные поползновения. Отрицать жизнь по понятиям - это
равносильно отрицанию бога в человеке. А человек без бога в себе - это скот,
животное, которое лелеет и культивирует свои пороки. Сегодня люди
движутся по жизни своими пороками. То-то либералы так вопили и вопят против
цензуры. Первенство закона - это первенство порока. Закон регулирует
отношения между пороками. Не понятия определяют закон, а закон обусловливает
понятия. Вот мы и получаем понятия, которые высказал Степан Федорович. Мы имеем
дело с властью порока".- И Николай Михайлович счастливо, по-детски рассмеялся,
радуясь своему открытию.
23.12.09 г.