В одной
книжке я прочитал, что, мол, сексуальные отношения имеют место не только тогда,
когда они имеют место, но и тогда, когда вы просто так или иначе общаетесь с
сексуальным объектом. Мол, сексуальная составляющая и в этом случае
присутствует, так что и в этом случае вы пребываете в состоянии секса, только в
иной его форме. Я с этим не только согласен, но скажу больше: чем бы мы с
любовью ни занимались, мы пребываем в состоянии секса. Ведь не случайно же
занятия с любовью чем бы то ни было вытесняют сексуальное удовлетворение в
собственном смысле слова. В этом случае просто меняется сексуальный объект, и вы
действуете с ним в соответствии с его природой.
Как-то
пацанами мы с Игорем Лялиным заметили, что дефекация - это приятно. А ведь явно
не секс, хотя и удовлетворение. Дело выглядит так, что с сексуальностью
связывается чувство приятного. А чувства неприятного тогда ведь тоже должны быть
связаны с сексуальностью как её антиподом, как невозможностью посредством
данного объекта удовлетворить потребность в испытании чувства приятного. И т.о.
получается, что сексуальность - это эмоциональный аспект отношения к жизни, и
любые объекты могут становиться средствами её удовлетворения, если человек
вступает с ними в отношения любви, то есть действует с ними в соответствии с
присущей им логикой.
Так вот, моя супруга Валя в этом отношении сдвинута на почве
политики. Началась эта её болезнь с началом перестройки и достигла пика во
времена Ельцина; тогда она была решительно в него влюблена. Оно и правда: на
одной стороне - вся эта обыденность, муж, дети, работа, набившая оскомину
домашняя работа, и тут вдруг открывается что-то новое, неизвестное. Так женщина
и пропала на этой почве. Я ей говорил: "Валя, посмотришь, чем это кончится". Но
Валя разве слышит?! Это же природа. Это человека можно в чем-то образумить, а
природа ведь доводов рассудка не понимает, у неё сплошные эмоции.
Валентина как-то при нашей встрече взяла меня под руку, и повела за собой, и
повела себя как моя хозяйка. И у меня хотя и вертелась уже в то время
бессознательная мысль, что она относится ко мне как хозяйка, но дальше
этой неопределенности мысль не пошла, потому что с тех пор и по сегодняшний день
я ощущаю упругость её руки, прижимающую мою руку к себе, а с этим ощущением
бороться невозможно.
После, конечно, когда рубль
обвалился и жизнь стала как бы беспросветной, тогда Валя в Ельцине
разочаровалась, и стала говорить: "Как, Вася, ты был прав. Что я тебя не
послушалась?!" Ну, с этими её "как ты был прав" и "что я тебя не послушалась, мы
ходим по кругу: новая влюбленность - "ты такой же, как они" - имеются ввиду все
те, кто выступает против очередного объекта её любви, "как ты был прав" - когда
у неё наступает разочарование. А так как никакая любовь не бывает вечной и
однажды заканчивается разочарованием, но потребность в любви при этом остается
неизменной, то хождение по кругу и получается.
Сейчас у нас предвыборная кампания в разгаре. И примечательно, как
Валя следует одной и той же логике. Сначала, когда всё только еще начиналось и к
нам в город рванули москвичи, Валя, накопив возмущения в душе на местных хозяев,
говорила: "Нужно голосовать за москвичей. У них денег много. Они придут к нам с
инвестициями, и мы станем жить, в масле кататься. Всё станет хорошо и
замечательно." Я ей говорю: "Валя, какие инвестиции? Зачем ты им нужна? Они
идут, чтобы заработать. У них потому и полно бабок, что они их из провинции
высасывают. Это их бабки, на что ты рассчитываешь?!" Но разве её вразумишь. В
ответ - сплошное возмущение: "ты такой, как они". А когда москвичи налетели,
подобно саранче, и оставили после себя голые поля и разрушенное производство,
тогда, конечно, началось "как ты был прав".
Сейчас у неё новая
влюбленность - этот англичанин. Мол, москвичи - это наши, что москвичи, что наши
- одно и то же. А вот Европа - это совсем другое дело. Это цивилизация. Ты
посмотри, как они живут. Европа придет к нам, и мы заживём по-европейски. Пора и
нам уже перестать быть дикарями. И вот она теперь носится с этим мистером
Маккорником. В городе-то против него сильная оппозиция. Народ кричит: "Даешь
наших, местных. Долой чужаков." На этом строится кампания. Агитационные плакаты
противников срываются, сторонников Маккорника поколачивают.
Очередной
митинг, мы в штабе Маккорника, и Валентина говорит, что мистеру никак идти
на митинг нельзя, потому что хорошо, что если только побьют, а то ведь убить
могут. И действительно, с митинга слышится сплошной возмущенный гул, и доносят,
что представителей Маккорника сбросили с трибуны и слегка по ним прошлись.
Так что самому ему идти на митинг никак невозможно. А я смотрю на его деревянную
нерусскую физиономию, на большие прямые усы на непропорционально широкой верхней
губе, и думаю: "Ну-ка, что-то ты станешь делать?"
А он делает
неожиданное. Отправляется на митинг. Валя, естественно, за сердце хватается, но
и восторг на лице у неё написан: вот, мол, с каким человеком мы имеем дело.
Но вот что самое удивительное: выстоял Маккорник. Встретили-то его криками
"Вот еще, немчура явился", хотя всем известно, что он - не немец, а англичанин.
Ну, да нашим всё равно, раз из-за бугра, значит, считай, немец.
Я уж
не знаю, что он там на митинге говорил, но возвратился с митинга не побитый, а
даже как бы любовно подбадриваемый: "Ишь ты, не русский. Во даёт!" Да ведь наш
народ как Валя: ты только влюби его в себя, и тогда делай с ним, что хочешь.
Хотя, конечно, мужества в настоящем случае у Маккорника не отнимешь.
А Валя, натурально, в полном восторге, только что в штаны не писает: "Какой
человек, ах, какой человек! А ты говорил!" А на мои возражения даже обижаться не
стала: "Ладно, Вася, посмотрим, кто из нас прав" И я вижу, что у неё такое
ощущение, словно она до самой истины, до светлого будущего в лице
Маккорника добралась.
12.07.09 г.