Конечно, во всём действуют естественные законы жизни, и вопрос в том, как их регулировать. В Европе, может быть, это научились делать. Там, говорят, культурные люди. А в России народ как бы дикий, и, что характерно, из дикого своего состояния выходить никак не хочет. Это вот как мусульмане. Вы, говорят, европейцы, как там себе хотите, но на самом деле вы - вырождающиеся народы, поскольку ваши ум и ваша цивилизация вас развратили уже до того, что вместо естественных половых отношений у вас сношаются между собой однополые, и при этом рассуждают о любви и правах человека. Вы можете называть это культурой, цивилизацией, а по нашему - это вырождение, и связано оно с нарушением законов Аллаха, которые испокон веков выступают на защите естественных законов. Божьи законы - это законы для человеческих тварей, чтобы не забывал человек, что он - тварь земная, и должен, если хочет существовать, оставаться ею, а иначе выродится и его место займут народы, которых современные западные цивилизаторы называют варварами. Природу не обманешь, и человек должен следовать своей естественной природе. А то, видите ли, о любви разглагольствуют. Раньше никакой такой любви не знали, а плодились и размножались. А то наделали этих разных презервативов - для чего это? - для того, чтобы развращать людей, и мужчин и женщин, чтобы снять с них ответственность, чтобы они забыли, что эти органы предназначены для производства детей, а не для удовольствия. Они-то полагают, что обманули природу, создавшую для людей капкан удовольствия, за которым следует ответственность за детей, да ведь природу не обманешь, и развившийся до невообразимых размеров индивидуальный эгоизм ведет к вырождению и уничтожению рода. Так что просто не будет после вас никого. Это возьми сербов и албанцев. Чем не свежий пример того, что происходит с культурными и не очень нациями. Если бы сербы размножались так, как албанцы, откуда бы могло взяться Косово?
Бердников говорил:
"А нас нельзя не бить. Ведь если нас не бить, не ругать, так мы ничего делать не
станем", в смысле, будем предаваться естественному ходу удовольствия жизни.
- А что я тебе сказал последний раз, когда ты напился?
а? забыл? - сказал Чичиков.
- Нет, ваше благородие, как можно, чтобы я позабыл Я уже дело свое
знаю. Я знаю, что нехорошо быть пьяным. С хорошим человеком поговорил, потому
что...
- Вот я тебя как высеку, так ты у меня будешь знать, как говорить с
хорошим человеком!
- Как милости вашей будет угодно, - отвечал на все согласный Селифан,
- коли высечь, то и высечь; я ничуть не прочь от того. Почему ж не посечь, коли
за дело, на то воля господская. Оно нужно посечь, потому что мужик балуется,
порядок нужно наблюдать. Коли за дело, то и посеки; почему ж не посечь?
(Н.В.Гоголь. "Мёртвые души")
Так что у нас в России привычно с целью приведения людей к
состоянию поддержания естественных законов жизни всевозможное зубодробительство
в широком смысле этого слова. И это и в частной, и производственной, и
общественной, и государственной жизни. А чуть только отошел от этого принципа,
чуть только позавидовал демократическим европейским законам, чуть только что
объявил, что мы тоже "европа", как прощай и семейная, и производственная, и
государственная жизнь. Оно, конечно, для всех этих общественных сфер это
неприятно, зато куда как приятно и хорошо для индивидуальной жизни.
Да
вот тебе самый свежий пример, как говорится, только что из печки, с пылу - жару.
Не тебе рассказывать, что центр Ростова - это место, где тусуется криминал:
тут и карманники, и домушники, кого только ни найдёшь и не встретишь, и все
знают, кто из них чем занимается. Но, я замечу, что среди своих это "честные и
порядочные люди". Он тебя никогда не обманет. Возьмёт в долг - всегда возвратит.
Нет этого, знаешь ли, хамского.
Да ты помнишь же этот случай, когда
появились эти три рожи, залётные, только что освободившиеся из колонии. Сначала
один у ларька тасовался, десятки y покупателей
выспрашивал, а потом голову засунул в ларёк, и говорит: "А вы тут одна?" А она
действительно одна, а ночь, это пока люди ходят, а туда дальше ведь никого не
будет. И она по роже видит отморозка, и видит, что он начал пасти ларёк, а потом
их появилось уже трое, и она запаниковала, и позвонила Валере. И вот ты помнишь,
как он тогда летел на машине, и вылетел на закрытый железнодорожный переезд, и
пролетел через него, а за ним - милиционеры, и, конечно, тормознули его и
составили акт. Забрали у него права, выдали временные, до суда, который должен
присудить ему лишение прав на три месяца.
И вот Валера так ездит c
временными правами и месяц, и другой, и пошел уже третий месяц, из суда
- ни слуху, ни духу. Валера идет в суд, спрашивает: вам такое то дело поступало?
"Нет, -говорят,- такого дела" И тут ему звонок из милиции, приглашают. Он
приходит к ним. Там, конечно, уже другие ребята, и они говорят:
"Вы ведь не хотите, чтобы ваше дело было передано в суд?"
Естественно, не хотите. Словом, отдал он полторы штуки и получил назад
свои права.
-А ведь это выгодно всем- и милиционерам, и водителю.
Конечно, если бы это было невыгодно одной из сторон, то и сделка не состоялась
бы.
-Я в шоке. Разойтись с гаишниками стоит полторы штуки. А тут одни,
т.ск., "честные", составили протокол, а там, уже внутри милиции, ребята решили:
вы не хотите заработать, так мы заработаем.
-Не думаю, что дело обстоит
так просто. Здесь работает система. и это - не отдельный случай, связанный с
отдельными работниками, "которые у нас порой честно жить не хотят", а, напротив,
отдельными являются работники, которые придерживаются "принципа
честности", т.к., поскольку они представляют угрозу для системы, она от них
избавляется.
Это системное явление.
Случай Валеры
можно рассматривать как форму приспособления коррупции к изменяющимся условиям
существования. Государство обратило внимание на гаишников на дорогах, и они в
один день "перековались и стали честными" Зато теперь чуть выше акты
не передают в суд, а держат у себя, ждут, когда водители придут к ним, и тут уже
решается вопрос "по-человечески". В милиции, конечно, долго ждали от Валеры
понимания "человеческих отношений", наконец, до них дошло, что "товарищ не
понимает", ну, им и пришлось звонить ему. Так-то водители сами "на коленках"
являются в милицию, "моля о снисхождении" и испытывая если не счастье, до
благодарность в результате "понимания". Они же понимают, что "мужик (то есть
они) склонен к баловству и его за это следует посечь", и они не против этого. А
там всякие правила, законы - это не для нашего понимания.
Коррупция - это системное явление, это государство в государстве.
Этот
случай мне напомнил последнее выступление Путина в Госдуме по поводу
прогрессивного налога. Путин признал, что государство бессильно в своей
организации против организованной коррупции и поэтому идёт ей навстречу,
навстречу её аппетитам. Государство пасует перед коррупцией. И поэтому говорит:
"Ну, пусть будет хоть так". Вот что значит русское государство, поставившее себе
целью руководствоваться демократическими принципами европейцев. Человеческий
материал "не тот", исторически не так воспитан, как европейцы. И вот почему
"несчастный народ, столько натерпевшийся от Сталина" мечтает о его возвращении
как гаранте порядка, ибо своей собственной свободы и собственного
своеволия не выдерживает и мечтает о "кулаке Держиморды", который их в них
ограничивал бы.
Ты гордишься своими избранниками, но у
тебя лишь избранники, а мы успокоим всех. Да и так ли еще: сколь многие из этих
избранников, из могучих, которые могли бы стать избранниками, устали наконец
ожидая тебя, и понесли и еще понесут силы духа своего и жар сердца своего на
иную ниву и кончат тем, что на тебя же и воздвигнут свободное знамя свое. Но ты
сам воздвиг это знамя. У нас же все будут счастливы и не будут более ни
бунтовать, ни истреблять друг друга, как в свободе твоей, повсеместно. О, мы
убедим их, что они тогда только и станут свободными. когда откажутся от свободы
своей для нас и нам покорятся. И что же, правы мы будем или солжем? Они сами
убедятся, что правы, ибо вспомнят, до каких ужасов рабства и смятения доводила
их свобода твоя. Свобода, свободный ум и наука заведут их в такие дебри и
поставят пред такими чудами и неразрешимыми тайнами, что одни из них, непокорные
и свирепые, истребят себя самих, другие непокорные, но малосильные, истребят
друг друга, а третьи оставшиеся, слабосильные и несчастные, приползут к ногам
нашим и возопиют к нам: "Да, вы были правы, вы одни владели тайной его, и мы
возвращаемся к вам, спасите нас от себя самих". Получая от нас хлебы конечно они
ясно будут видеть, что мы их же хлебы, их же руками добытые, берем у них, чтобы
им же раздать, безо всякого чуда, увидят, что не обратили мы камней в хлебы, но
воистину более, чем самому хлебу рады они будут тому, что получают его из рук
наших! Ибо слишком будут помнить, что прежде, без нас, самые хлебы, добытые ими,
обращались в руках их лишь в камни, а когда они воротились к нам, то самые камни
обратились в руках их в хлебы. Слишком, слишком оценят они, что значит раз
навсегда подчиниться! И пока люди не поймут сего, они будут несчастны. (Ф.М.
Достоевский. "Братья Карамазовы" ("Великий инквизитор"))
У нас
имеют место трудности с процессами самопонимания. Уже одно то обстоятельство,
что это требует от нас умственной работы, нас отвращает. Мы как-то не стремимся
к самопониманию и не очень им интересуемся. Для того, чтобы мы могли что-нибудь
понять, нас нужно убедить в том, что нам следует это сделать. А в качестве
наилучшего аргумента убеждения мы понимаем "зубодробительство" в широком
смысле этого слова. Разумеется, мы и сами склонны к нему как средству
нашей аргументации. Этот язык мы хорошо понимаем. Он как-то нам по душе. Он
убедителен.
-А мы завтра на кладбище
поедем.
-А кто у Аллы там лежит?
-Бабушка, дедушка, двоюродная
сестра.
-А отец?
-Так он же Аллыну мать бросил, когда она была
беременна. Мать, когда Аллу родила, оставила её в больнице: зачем, мол, ей одной
ребенок. И с тем и пришла из больницы домой. Это уже родственница дома говорит:
да ты что, как можно ребенка бросать. Так и то только на четвертый день она
уломала Аллыну мать, и они пошли в больницу и забрали ребенка.
Маслова
была дочь незамужней дворовой женщины, жившей при своей матери-скотнице в
деревне у двух сестер-барышень помещиц. Незамужняя женщина эта рожала каждый
год, и, как это обыкновенно делается по деревням, ребенка крестили, и потом мать
не кормила нежеланно появившегося ненужного и мешавшего работе ребенка, и он
скоро умирал от голода. (Л.Н.Толстой "Воскресение")
Что мы
наблюдаем в реальной жизни? Мужчина и женщина одинаково ответственны или
одинаково безответственны перед жизнью и смертью ребенка. Мужчина и женщина
равны в их отношении к ребенку. Для того, чтобы ребенок нормально рос и
нормально воспитывался, одинаково нужны мать и отец, и отец в первую очередь в
роли кормильца. Если женщина тем или иным способом избавляется от ребенка, то
это нередко происходит потому, что еще раньше, до его рождения, от ребенка
избавился мужчина, бросивший забеременевшую женщину. И тогда женщину,
избавившуюся тем или иным способом от ребенка и пойманную за руку, судят. Но не
судят мужчину, без которого невозможно было бы появление ребенка. Но ведь
"грехом" занимались оба в одинаковой степени, оба одинаково получали
удовольствие. Почему же в этом случае за избавление женщины от ребенка судят
только её, когда еще раньше женщины от ребенка избавился мужчина?
Да
нет, всё, конечно, понятно. Понятно, что в подобного рода вины или
невиновности сторон достижение истины посредством судебного разбирательства
весьма и весьма проблематично, и это (и, разумеется, не только это) заставляет
принять реальность такой, какой она нам является, а не такой, какова она на
самом деле. Но мы должны признать, что реальность такова, что за
безответственность мужчины и женщины расплачивается не званый ребенок. Другими
словами, за грехи родителей расплачиваются дети. За виновных расплачиваются
нелюбимые невиновные.
Я понимаю, конечно, что бывают разные обстоятельства
и понимаю, что сейчас - не советская власть, когда женщина могла пойти в партком
и нажаловаться на забывшего отцовский долг мужа. Я понимаю, что сейчас главное -
индивидуй и его удовольствие. Но удовольствие для индивидуя и всегда было
главным, но оно ограничивалось социальными потребностями поддержания рода.
Естественно, что ограничения в удовольствиях не могли нравиться индивидуям, и
они с этим настойчиво боролись, выставляя во главу угла свои страдания "от
ограничений в любви"
Возьмите всю поэзию, всю живопись,
скульптуру, начиная с любовных стихов и голых Венер и Фрин, вы видите, что
женщина есть орудие наслаждения; она такова на Трубе, и на Грачевке, и на
придворном бале. И заметьте хитрость дьявола: ну, наслажденье, удовольствие, так
как бы и знать, что удовольствие, что женщина сладкий кусок. Нет, сначала рыцари
уверяли, что они боготворят женщину (боготворят, а все-таки смотрят на нее как
на орудие наслаждения). Теперь уже уверяют, что уважают женщину. Одни уступают
ей место, поднимают ей платки; другие признают ее права на занимание всех
должностей, на участие в правлении и т. д. Это всє делают, а взгляд на нее все
тот же. Она орудие наслаждения. Тело ее есть средство наслаждения. (Л.Н.Толстой
"Крейцерова соната")
Ну, это было во времена Толстого. Сейчас
мы далеко продвинулись вперед в развитии "цивилизованных отношений" и в
настоящее время мужчина и женщина уравнялись в их отношении друг к другу, так
что теперь не только мужчина смотрит на женщину как на сладкий кусок, но еще в
большей степени женщина смотрит как на такой же сладкий кусок на мужчину.
Отношения мало-помалу переворачиваются, и женщина, прежде раба, освобождается от
своего рабства и раскрепощается и приобретает те же возможности в удовлетворении
сладострастия, что и мужчина.
В произведениях Л.Н. Толстого мы всюду встречаемся с настойчиво
проводимой им мыслью: чувственная жизнь есть жизнь животная и греховная,
нечистая :
- Вот вы напомнили про детей.
Опять какое страшное лганье идет про детей. Дети - благословенье божие, дети -
радость. Ведь это все ложь. Все это было когда-то, но теперь ничего подобного
нет. Дети - мученье, и больше ничего. Большинство матерей так прямо и чувствуют
и иногда нечаянно прямо так и говорят это. Спросите у большинства матерей нашего
круга достаточных людей, они вам скажут, что от страха того, что дети их могут
болеть и умирать, они не хотят иметь детей, не хотят кормить, если уж родили,
для того чтобы не привязаться и не страдать. Наслажденье, которое доставляет им
ребенок прелестью его, этих ручек, ножек, тельца всего, удовольствие,
доставляемое ребенком,- меньше страданья, которое они испытывают - не говоря уже
от болезни или потери ребенка, от одного страха за возможность болезней и
смерти. Взвесив выгоды и невыгоды, оказывается, что невыгодно и потому
нежелательно иметь детей. Они это прямо, смело говорят, воображая, что эти
чувства происходят в них от любви к детям, чувства хорошего и похвального,
которым они гордятся. Они не замечают того, что этим рассуждением они прямо
отрицают любовь, а утверждают только свой эгоизм. Для них меньше удовольствия от
прелести ребенка, чем страданий от страха за него, и потому не надо того
ребенка, которого они будут любить. Они жертвуют не собою для любимого существа,
а имеющим быть любимым существом для себя. (Л.Н.Толстой. там же)
Мы видим, как от общественного значения брака как общественной
обязанности человека как его "священного долга перед обществом" происходит
переход к отношению к браку как к средству получения узаконенного удовольствия;
без брака, в общем, можно было бы вполне обойтись, ибо сами по себе брачные
отношения не очень способствуют удовольствиям, хотя и придают им планомерный,
узаконенный характер. Другими словами, мы наблюдаем эрозию брачных институтов.
И если уж во главу угла ставится удовольствие, то если ребенок оказывается
помехой на пути его удовлетворения, то, сами понимаете, грех перед ребенком не
только перестаёт быть грехом, но, напротив, ребенок становится грешным по
отношению к родителям уже самим своим появлением и тем виновным перед
ними. И - чего же вы еще могли ожидать?!- наказывается ими.
13.04.09
г..