Обычно, когда пишешь, то чувствуешь, что вот в этом месте и музыка слова и слово совпадают. В каком-то месте есть музыка, но нет слов. И тогда это место в мелодии заполняешь словами, которые подходят к мелодии текста, но остаются внешними ему. Иногда мелодия в каком-то месте прерывается и заполняется словами. И ты чувствуешь в словах чуждое мелодии, хотя и оправдываешь существование вставленного текста как содержательно необходимое. И так и получается текст, в котором остаются словно извне вживленные в него и работающие в нём, но, в общем, чужие ему части. И так всё и остается. И только изредка возникают мысли, позволяющие устранить из текста то, чего в нем не должно быть, и добавить в него то, чего в нём не хватало.
Не успеешь оглянуться, и ты уже женат, и у тебя есть жена. Как, почему
это происходит, мне совершенно непонятно. Это в точности то же самое, что шел,
поскользнулся, потерял сознание, очнулся - гипс, в смысле, жена. Эта бесконечно
повторяющаяся история бессознательно, наверное, начинает раздражать. Потому что
вдруг я вижу, что опять женат. На каком-то постороннем лице, на какой-то чужой
совершенно женщине, и меня же еще и поздравляют. Я бы, наверное, всё это
вытерпел, потому что привычка - вторая натура. Если не обращать на всё это
внимание, если отметать всё это дело в сторону, если делать вид, что ничего
этого нет, не существует, я имею ввиду жену. Если она настойчиво не лезет в
глаза.
А если лезет в глаза? Помните, я рассказывал, как у меня брали кровь
из пальца, и сказали, что я бледен и мне плохо, и после этого я не мог сдавать
кровь. То есть то, что человеку от этого плохо, человеку нужно сказать, а то он
об этом знать не будет, а будет думать, что у него всё в порядке, что у него все
хорошо. Человеку нужно сказать или показать, чтобы он мог сравнить и увидеть,
что у него не всё в порядке. Это как тогда Валера Гладков приехал, и мы пошли
посидеть в кафушку. И я увидел его и увидел себя рядом с ним. Увидел его,
свободного, раскованного, и себя, забитого, заезженного, жалкого. А я ничего
этого о себе не знал, я думал, что у меня всё в порядке, и еще что-то строил из
себя, что-то такое о себе воображал.
И тут вдруг на тебе, очнулся - и вижу, что снова только что женат.
Это так бы и прошло, как во сне, как будто это и с тобой и не с тобой
происходит, как будто это с тобой происходит, и в то же самое время ты
наблюдаешь за тем, что с тобой происходит. Словом, не живешь, а спишь. А каково
это - всю жизнь проспать, а, как вы думаете?!
Я думаю,
что вполне это могло пойти по накатанной колее, если бы эта моя неизвестно как в
очередной раз образовавшаяся жена не сунулась ко мне с какими-то словами, и я
автоматически не ответил ей. Как говорится, не в ту минуту, или, наоборот, в ту
минуту сунулась. И, может быть, её лицо, может быть, её совершенно чужая мне
человеческая душа возбудили во мне отвращение от образов всех моих прошлых жен,
и я бессознательно ответил ей в соответствии с прошлым моим опытом и теперешним
впечатлением от неё. То есть это выскочившее наружу моё бессознательное послало
её семиэтажным образом. И когда я увидел, как моё бессознательное её отослало ко
всем возможным и невозможным чертям, я понял, наконец, в чем заключалась моя
ошибка в этих моих всех женитьбах: я был глух к тому, что говорило моё
бессознательное относительно всех этих моих очередных жен, а глух я был потому,
что следовал за импульсами, идущими от товарища внизу, которому дамы сначала
всячески льстили, но потом, когда он от их слов разнежится и рассиропится, вдруг
обращались ко мне с претензиями относительно его поведения, мол, а "зачем он
так себя вел", если "ты не собирался жениться". И вот что мне оставалось
делать как порядочному человеку? Вот я и пытался следовать официальным
указаниям моего сознания в смысле там совести, порядочности, долга и прочего, и
получалось так, что я вечно имел долг перед кем-то, а то, что я, в первую
очередь, имею долг перед самим собой, перед моим бессознательным и моей душой,
это во внимание не принималось. И это моё поведение я рассматривал как своего
рода героизм. То есть, жертвуя собой, в моих глазах я совершал героический
поступок. Я думаю, весь этот мой героизм - от моей трусости перед тем, кто что
скажет и как на меня посмотрит.
Конечно, то, что я услышал от себя, стало
для меня откровением. То, что моё бессознательное, наконец, высказалось
человеческим языком, что ему удалось высказаться, это было для меня внове,
наверное, потому, что я вечно запрещал ему высказываться, а тут почему-то этого
запрета не случилось. Может быть, потому, что время такое подошло.
Само
собой, тут с другой стороны оскорбленность и гордость, и меня игнорируют. Но всё
это меня совершенно уже не интересует. Я понял главное - нужно прислушиваться к
тому, что говорит бессознательное, поскольку оно говорит нам о нас самих. И я
стал на этой точке. В этом смысле я пришел к самому себе, я проснулся. И у
меня одна мысль: всё это назад, и немедленно, и сразу, ни на что не глядя
и ничего не откладывая
На следующее утро сидим с приятелем, и у меня
необыкновенное, превосходное настроение. Звонок в дверь, является моя
родная тётка с видом не то что суровым, а, можно сказать, взбешенным, если
судить по пене, выступившей у неё вокруг рта. И вот она врывается ко мне и
говорит что-то в том духе, что де а ты знаешь, что бедная девочка в три часа
ночи исчезла из дома, и что все её обыскались, и не сделала ли она чего над
собой. И я вижу, что человек вне в себя от возмущения. Но её сообщение меня
нисколько не трогает. Я её не слушаю, я говорю: "Слушай, какой я сегодня
прекрасный сон видел!" Моя родная тётка сначала недоуменно смотрит мне в глаза,
затем в них появляется осмысленное выражение, она что-то понимает, что-то до неё
доходит, и она, словно чем-то успокоенная и что-то понявшая, садится на стул и
выслушивает мой рассказ.
А сон, который приснился мне, действительно
необыкновенный. Никогда мне не снилось ни до, ни после ничего подобного. Сон
такой.
Спускается ко мне с неба "синяя птица". Птица необыкновенной,
неописуемой красоты. Её не опишешь. Она как бы полупрозрачная, и с её
появлением я оказываюсь в её ауре бесконечной нежности. И я понимаю, что это
она, моя единственная. Это
моя птица, моя единственная женщина. Я проснулся с этим ощущением
необыкновенной нежности и счастья, с полным ощущением достоверности и
материальности произошедшего, с ощущением того, что я существовал в это время в
моей действительной, истинной жизни, тогда как мое пробуждение ощутилось мной
как вхождение в сон моей обыденной жизни. И эта мысль, эта встреча так и
остались со мной как встреча с той единственной, которая моя, и в ней и с
ней и суть, и смысл и цель моей жизни.
Чем дальше я рассказывал,
тем более равнодушным и разочарованным становилось лицо моей тётки. Когда же я
окончил рассказ, тётка передёрнула плечами: "У меня тоже бывают эротические
сны". Я ей хотел возразить, что это был не сон, это была реальность, но
было очевидно, что тётка этого не поймёт. И я промолчал.
Между тем к
тётке возвращалось раздражение мной, с которым она пришла. "Вечно у тебя всё не
как у людей"- проворчала она и ретировалась, хлопнув дверью.
15.09.09
г.