Сколько я ни бьюсь с функцией у=f(x), она постоянно
сверху меня. Она мне уже во сне снится. Я Волкову никогда не завидовал, а
тут подумал, что в его установке что-то есть. Но ведь каждый человек - это
человек по-своему. Не стану отрицать, Волков - это ходячая энциклопедия. Он
всё знает. В смысле, все возможные и невозможные сплетни, ближайшие и самые
отдаленные. У него счастливая натура: он их все помнит принимает за истину в
последней инстанции. В том смысле, что так нужно делать, как они говорят. И
он всё так и делает, как говорится, и получает результат, а когда не
получает, то убедительно доказывает, что результат невозможен, потому что не
соответствует таким-то и таким сплетням. Так что он всегда сверху, а потому
и орёт громче всех.
А здесь же такая натура, все делают так, а я
сделаю иначе, потому что "как все" делать не интересно.
Но в этом случае мы поменялись местами, потому что он оказался
оригинален, а я - нет. Хотя, с другой стороны, может быть, ничего странного
во всём этом нет, потому что я трусоват, а еще больше трусости люблю покой,
а Волков любит выставиться, поорать. Может быть, потому так и получилось.
Вот в чем дело. Нежданно негаданно вдруг нас посетил Сталин. Натурально, все
мы, как стадо, сбились в толпу, и начальство нам в затылок дышит.
И вот великий человек обращается к Волкову с вопросом, что, мол, и как
жизнь и вообще существование. Волков в ответ: "Я не могу вам ответить,
товарищ Сталин". И весь вид его говорит, что он не может ответить, потому
что опасается последствий для себя со стороны начальства. То есть, с одной
стороны, это его поведение можно понять в том смысле, что вы, мол, товарищ
Сталин, придете и уйдете, а мне здесь жить, а, с другой стороны, ведь он
закладывает тем самым начальство, потому что раз не говорит, значит, всё
плохо. Сталин сделал успокаивающий жест и сказал: "Говорите, товарищ
Волков". Однако Волков упёрся: "Не могу, товарищ Сталин". А ведь это для
вождя уже ущемление, поскольку теперь ясно, что Волков отношение к себе
начальства ставит выше отношения к себе вождя, и даже как бы выказывает
пренебрежение к нему и уважение к начальству. То есть в этом смысле как бы
даже и подлизывается к начальству, выступает на его стороне, знаете, как
маленькая собачка, трущаяся у ног больших собак и призывающая их на
защиту своей персоны. А я думаю: "Вот те на, вот тебе и Волков." А потом
думаю: "А что вот те на. Он за социализм никогда и не выступал. У него
дед кулаком был, и бегал по Сибири от своих же сельчан, чтобы его не
заложили. Так что это уже в крови - эта кровная обида на советскую власть,
она передается из поколения в поколение и не прощается потомками. Это уже в
инстинкте.
Так что Волков так ничего и не ответил
вождю. А вождь, как будто это так и надо, как будто он от Волкова ничего
другого и не ожидал, прошел дальше и обращается ко мне: "А вы, товарищ
Штыров, что скажете о сегодняшней жизни?"
Я встал "смирно- руки по
швам" и сказал: "Всё нормально, товарищ Сталин, всё нормально".
И
после этих моих слов товарищ Сталин ушёл, а мы остались одни и принялись за
работу. Конечно, тут пошли всякие разговоры и о визите Сталина, и о
поведении Волкова, и о том, что я сказал. Как ни странно, коллектив больше
склонился в пользу Волкова и трактовал его поведение не в том смысле, что он
подлизывается к начальству, а в том, что он начальство перед Сталиным
заложил и, значит, проявил мужество, не то что я, лицемер, на словах говорю
одно, а как до дела дошло, так, оказывается, "всё в порядке". Но, правда,
одна сердобольная женщина стала и на мою сторону. Она сказала: "Работать -
ведь это очень тяжело. А "они" - она имела ввиду начальство - работать не
привычны. Им это было бы тяжело. Поэтому им сочувствовать надо". Я же,
поскольку вождя рядом не было и я мог говорить то, что думаю, злобно сказал:
"Так пусть начинают приучиваться к работе. А то у них вся жизнь - 'звёздная
пыль'. Педерасты."
28.12.08 г.