на главную страницу
визитка
темы
Да, с того самого момента, когда всё это перевернулось. Собственно, началось всё с самого начала, с этого моего сопротивления, которое всё нарастало. Как бы это можно было назвать? Обманутое сознание?
Сознание, которое радо было обмануться? которое прельстилось сыром в мышеловке, и не устояло? Здесь просматривается та же самая формула, о которой говорил Сергей Анатольевич: "Он плохой наладчик: он сначала разберет станок, а потом соберет". Только теперь до меня дошёл смысл этой формулы: видишь или чувствуешь какую-то неисправность в чём угодно, и отдаёшься ей, и тем самым отражаешь её в себе. В результате этого процесса отражения у тебя нарастает сопротивление, и тогда начинается противоположный процесс - вытеснения неисправности из себя. Не случайна у тебя эта формула: основное - поставить диагноз, понять суть болезни. И только после этого принимать свои меры.
Получается, что сначала тебя как бы притягивает к себе всякое извращение, всякая ненормальность, притягивает как рок, ты не можешь, не в состоянии этому сопротивляться, ты идёшь навстречу ненормальности, позволяя ей полностью проявиться, и только после того, как у тебя возникает понимание её механики, ты вытесняешь её из себя.
Есть в этом сильное инстинктивное отношение, влечение: едет машина, тебе нужно перебегать дорогу, ты бежишь, а тебя преследует импульс: остановиться посреди дороги "назло", "напротив", что-то в роде мстительного чувства,
что-то в роде сопротивления вечному подчинению обстоятельствам: пусть мне будет плохо, но зато плохо станет и вам. И, конечно, время от времени срываешься, и "останавливаешься". А тут, конечно, другая сторона почувствовала в тебе эту особенность, и не устояла, не могла устоять, потому что на этом специализировалась,
и начала провоцировать тебя. Вот с этого всё и началось, этот капкан, в котором ты оказался.
Да, вот эта первая фаза была не осознаваемой, и эта фаза была фазой любви, которая всеми силами защищала себя, пытаясь сделать объект влечения соответствующим тебе,
и ты еще верил во что-то, не замечая, что тебя жрут, с самого начала, с самого первого
момента. Было во всём этом твоё "хочу-не хочу", двойственность, противоречие, "крик души", желание избавиться
от этого неосознаваемого еще чувства пожирания - и собственное бессилие перед этим,
определяемое величиной прельщения, соблазна и сочинительства.
В конце концов, я не выдержал, и наступил момент, когда стало всё равно, когда была превышена мера терпения, когда объект стал вызывать неосознаваемое раздражение, и вот тогда ты полетел, и всё перевернулось,
однако в отсутствие осознания. И тогда началась это вторая фаза, фаза последействия, когда любовь была поставлена в угол как провинившаяся, когда любовь стала невозможна, и, говоря слова любви, ты,
любя, чувствовал, что лжёшь, и ложь твоя неприятна тебе, потому что она тебя разрушает. И хотя любовь из угла еще продолжала канючить, требовать для себя пищи, ты теперь стал сильнее её, и подкармливал крохами.
И наступило "долгое молчаливое время", в течение которого я всё не мог понять, что происходит, что всё это означает, какого рода механика за всем этим стоит.
Когда, с одной стороны, есть любовь, есть влечение, и в то же самое время чувство, ощущение нестыковки, ощущение того, что всё это как бы повисло в воздухе,
мы рядом, но не вместе. Что-то воровское было во всём этом, как бы из-под тишка, из-за угла, прячась, не называясь своим именем.
А потом всё это разрешилось, как это обычно и бывает, неожиданно и совсем не таким образом, как ты думал, и не на тех путях, которые ты предполагал. И раскрылась тайна, которая освободила тебя от твоей привязчивости к твоему чувству. Чувство, пожалуй, и осталось, но теперь ты стал по отношению к нему свободен. Тайна привязчивости раскрыла себя в свершившемся факте - факте открывшейся способности предсказывать её реакции. А это означало, что ты понял её.
И только теперь, когда ты смог это сделать,
стало ясно, что тебя привязывало к ней: неспособность предсказать её реакции: ты
делал что-то, говорил что-то - и рассчитывал на какие-то её
реакции, а вместо них
получал совершенно иные.
Так вот, оказывается, в чём заключалась тайна
моей несвободы по отношению к ней: в непонимании её. То, что со
мной случилось, это результат действия того самого импульса, который провоцирует меня остановиться перед несущимся на меня автомобилем: я остановился. Остановился - и попал под колёса.
Случился момент, когда всё сложилось, когда ты оказался в измененном состоянии сознания, переживал стресс, и тут и появилась она, "и протянула тебе руку",
за которую ты схватился. И в это мгновение капкан и захлопнулся, ты оказался в зависимости от неё. Какой вывод из этого? - не
принимайте протянутую вам руку, если не хотите оказаться в
зависимости от неё, рассчитывайте только на себя; как и обратно: не протягивайте
страждущему руку, если не хотите зависимости от себя.
И теперь, в качестве свободного человека, не зажатого, я мог исследовать импульсы, связанные с ней, и разбираться в них. Снова у меня выделяется слюна,
но это - не желание её целовать, это просто физиологическое вызванное ею
состояние, всего лишь возможность. Сексуальное отношение. Голое сексуальное отношение, при том, что чувство
молчит, и вовсе не потому, что запрещено, а потому, что с другой стороны нет
чувства. Или, может быть, так: это чувства, которые разошлись в разные стороны,
и теперь уже не могут встретиться. Но что же стоит за этим отношением?
Дом отдыха "Макопсе". Вечер. Мать с сестрой в комнате. Отец на танцплощадке танцует с женщиной. Маленький мальчик летит в комнату: "Мама, мама, там папа с какой-то рыжухой танцует"
Школа. Сочинение по пьесе Горького "На дне". В сочинении написано: "Настя, проститутка". Учительница высказывается в том смысле, что де что же, что проститутка, но она человек. И натыкается на глухое неприятие ученика.
Две формулы в "Евгении Онегине":
Формула Онегина:
Но в чем он истинный был гений, Что знал он тверже всех наук, Что было для него измлада И труд и мука и отрада, Что занимало целый день Его тоскующую лень, - Была наука страсти нежной,
X. Как рано мог он лицемерить, Таить надежду, ревновать, Разуверять, заставить верить, Казаться мрачным, изнывать, Являться гордым и послушным, Внимательным иль равнодушным! Как томно был он молчалив, Как пламенно красноречив, В сердечных письмах как небрежен! Одним дыша, одно любя, Как он умел забыть себя! Как взор его был быстр и нежен, Стыдлив и дерзок, а порой Блистал послушною слезой! XI. Как он умел казаться новым, Шутя невинность изумлять, Пугать отчаяньем готовым, Приятной лестью забавлять, Ловить минуту умиленья, Невинных лет предубежденья Умом и страстью побеждать, Невольной ласки ожидать, Молить и требовать признанья, Подслушать сердца первый звук, Преследовать любовь, и вдруг Добиться тайного свиданья... Формула Татьяны: Пора пришла, она влюбилась. Так в землю падшее зерно Весны огнем оживлено. Давно ее воображенье, Сгорая негой и тоской, Алкало пищи роковой; Давно сердечное томленье Теснило ей младую грудь; Душа ждала... кого-нибудь, VIII. И дождалась... Открылись очи; Она сказала: это он! Увы! теперь и дни и ночи, И жаркий одинокий сон, Всё полно им; всё деве милой Без умолку волшебной силой Твердит о нем. XV. Татьяна, милая Татьяна! С тобой теперь я слезы лью; Ты в руки модного тирана Уж отдала судьбу свою. Погибнешь, милая; но прежде Ты в ослепительной надежде Блаженство темное зовешь, Ты негу жизни узнаешь, Ты пьешь волшебный яд желаний, Тебя преследуют мечты: Везде воображаешь ты Приюты счастливых свиданий; Везде, везде перед тобой Твой искуситель роковой. XVI. Тоска любви Татьяну гонит, И в сад идет она грустить, И вдруг недвижны очи клонит, И лень ей далее ступить. Приподнялася грудь, ланиты Мгновенным пламенем покрыты, Дыханье замерло в устах, И в слухе шум, и блеск в очах... XXV. Кокетка судит хладнокровно, Татьяна любит не шутя И предается безусловно Любви, как милое дитя. Не говорит она: отложим - Любви мы цену тем умножим, Вернее в сети заведем; Сперва тщеславие кольнем Надеждой, там недоуменьем Измучим сердце, а потом Ревнивым оживим огнем; А то, скучая наслажденьем, Невольник хитрый из оков Всечасно вырваться готов. Письмо Татьяны к Онегину Я к вам пишу - чего же боле? Что я могу еще сказать? Теперь, я знаю, в вашей воле Меня презреньем наказать. Но вы, к моей несчастной доле Хоть каплю жалости храня, Вы не оставите меня. Сначала я молчать хотела; Поверьте: моего стыда Вы не узнали б никогда, Когда б надежду я имела Хоть редко, хоть в неделю раз В деревне нашей видеть вас, Чтоб только слышать ваши речи, Вам слово молвить, и потом Все думать, думать об одном И день и ночь до новой встречи. Но говорят, вы нелюдим; В глуши, в деревне всё вам скучно, А мы... ничем мы не блестим, Хоть вам и рады простодушно. Зачем вы посетили нас? В глуши забытого селенья Я никогда не знала б вас, Не знала б горького мученья. Души неопытной волненья Смирив со временем (как знать?), По сердцу я нашла бы друга, Была бы верная супруга И добродетельная мать. Другой!.. Нет, никому на свете Не отдала бы сердца я! То в вышнем суждено совете... То воля неба: я твоя; Вся жизнь моя была залогом Свиданья верного с тобой; Я знаю, ты мне послан богом, До гроба ты хранитель мой... Ты в сновиденьях мне являлся, Незримый, ты мне был уж мил, Твой чудный взгляд меня томил, В душе твой голос раздавался Давно... нет, это был не сон! Ты чуть вошел, я вмиг узнала, Вся обомлела, запылала И в мыслях молвила: вот он! Не правда ль? я тебя слыхала: Ты говорил со мной в тиши, Когда я бедным помогала Или молитвой услаждала Тоску волнуемой души? И в это самое мгновенье Не ты ли, милое виденье, В прозрачной темноте мелькнул, Приникнул тихо к изголовью? Не ты ль, с отрадой и любовью, Слова надежды мне шепнул? Кто ты, мой ангел ли хранитель, Или коварный искуситель: Мои сомненья разреши. Быть может, это всё пустое, Обман неопытной души! И суждено совсем иное... Но так и быть! Судьбу мою Отныне я тебе вручаю, Перед тобою слезы лью, Твоей защиты умоляю... Вообрази: я здесь одна, Никто меня не понимает, Рассудок мой изнемогает, И молча гибнуть я должна. Я жду тебя: единым взором Надежды сердца оживи, Иль сон тяжелый перерви, Увы, заслуженным укором! Кончаю! Страшно перечесть... Стыдом и страхом замираю... Но мне порукой ваша честь, И смело ей себя вверяю... Формула Татьяны XVIII. "Так ты женат! не знал я ране! Давно ли?" - Около двух лет. - "На ком?" - На Лариной. - "Татьяне!" - Ты ей знаком? - "Я им сосед". - О, так пойдем же. - Князь подходит К своей жене и ей подводит Родню и друга своего. Княгиня смотрит на него... И что ей душу не смутило, Как сильно ни была она Удивлена, поражена, Но ей ничто не изменило: В ней сохранился тот же тон, Был также тих ее поклон. XIX. Ей-ей! не то, чтоб содрогнулась, Иль стала вдруг бледна, красна... У ней и бровь не шевельнулась; Не сжала даже губ она. Хоть он глядел нельзя прилежней, Но и следов Татьяны прежней Не мог Онегин обрести. С ней речь хотел он завести И - и не мог. Она спросила, Давно ль он здесь, откуда он И не из их ли уж сторон? Потом к супругу обратила Усталый взгляд; скользнула вон... И недвижим остался он. Письмо Онегина к Татьяне Предвижу всё: вас оскорбит Печальной тайны объясненье. Какое горькое презренье Ваш гордый взгляд изобразит! Чего хочу? с какою целью Открою душу вам свою? Какому злобному веселью, Быть может, повод подаю! Случайно вас когда-то встретя, В вас искру нежности заметя, Я ей поверить не посмел: Привычке милой не дал ходу; Свою постылую свободу Я потерять не захотел. Еще одно нас разлучило... Несчастной жертвой Ленской пал... Ото всего, что сердцу мило, Тогда я сердце оторвал; Чужой для всех, ничем не связан, Я думал: вольность и покой Замена счастью. Боже мой! Как я ошибся, как наказан! Нет, поминутно видеть вас, Повсюду следовать за вами, Улыбку уст, движенье глаз Ловить влюбленными глазами, Внимать вам долго, понимать Душой всё ваше совершенство, Пред вами в муках замирать, Бледнеть и гаснуть... вот блаженство! И я лишен того: для вас Тащусь повсюду наудачу; Мне дорог день, мне дорог час: А я в напрасной скуке трачу Судьбой отсчитанные дни. И так уж тягостны они. Я знаю: век уж мой измерен; Но чтоб продлилась жизнь моя, Я утром должен быть уверен, Что с вами днем увижусь я... Боюсь: в мольбе моей смиренной Увидит ваш суровый взор Затеи хитрости презренной - И слышу гневный ваш укор. Когда б вы знали, как ужасно Томиться жаждою любви, Пылать - и разумом всечасно Смирять волнение в крови; Желать обнять у вас колени, И, зарыдав, у ваших ног Излить мольбы, признанья, пени, Всё, всё, что выразить бы мог. А между тем притворным хладом Вооружать и речь и взор, Вести спокойный разговор, Глядеть на вас веселым взглядом!.. Но так и быть: я сам себе Противиться не в силах боле; Всё решено: я в вашей воле, И предаюсь моей судьбе. XXXIII. Ответа нет. Он вновь посланье: Второму, третьему письму Ответа нет. В одно собранье Он едет; лишь вошел... ему Она навстречу. Как сурова! Его не видят, с ним ни слова; У! как теперь окружена Крещенским холодом она! Как удержать негодованье Уста упрямые хотят! Вперил Онегин зоркий взгляд: Где, где смятенье, состраданье? Где пятна слез?.. Их нет, их нет! Дверь отворил он. Что ж его С такою силой поражает? Княгиня перед ним, одна, Сидит, не убрана, бледна, Письмо какое-то читает И тихо слезы льет рекой, Опершись на руку щекой. XLI. О, кто б немых ее страданий В сей быстрый миг не прочитал! Кто прежней Тани, бедной Тани Теперь в княгине б не узнал! В тоске безумных сожалений К ее ногам упал Евгений; Она вздрогнула и молчит, И на Онегина глядит Без удивления, без гнева... Его больной, угасший взор, Молящий вид, немой укор, Ей внятно всё. Простая дева, С мечтами, сердцем прежних дней, Теперь опять воскресла в ней. XLII. Она его не подымает И, не сводя с него очей, От жадных уст не отымает Бесчувственной руки своей... О чем теперь ее мечтанье? Проходит долгое молчанье, И тихо наконец она: "Довольно, встаньте. Я должна Вам объясниться откровенно. Онегин, помните ль тот час, Когда в саду, в аллее нас Судьба свела, и так смиренно Урок ваш выслушала я? Сегодня очередь моя. XLIII. "Онегин, я тогда моложе, Я лучше, кажется, была, И я любила вас; и что же? Что в сердце вашем я нашла? Какой ответ? одну суровость. Не правда ль? Вам была не новость Смиренной девочки любовь? И нынче - боже - стынет кровь, Как только вспомню взгляд холодный И эту проповедь... Но вас Я не виню: в тот страшный час Вы поступили благородно. Вы были правы предо мной: Я благодарна всей душой... XLIV. "Тогда - не правда ли? - в пустыне, Вдали от суетной молвы, Я вам не нравилась... Что ж ныне Меня преследуете вы? Зачем у вас я на примете? Не потому ль, что в высшем свете Теперь являться я должна; Что я богата и знатна, Что муж в сраженьях изувечен, Что нас за то ласкает двор? Не потому ль, что мой позор Теперь бы всеми был замечен И мог бы в обществе принесть Вам соблазнительную честь? XLV. "Я плачу... если вашей Тани Вы не забыли до сих пор, То знайте: колкость вашей брани, Холодный, строгий разговор, Когда б в моей лишь было власти, Я предпочла б обидной страсти И этим письмам и слезам. К моим младенческим мечтам Тогда имели вы хоть жалость, Хоть уважение к летам... А нынче! - что к моим ногам Вас привело? какая малость! Как с вашим сердцем и умом Быть чувства мелкого рабом? XLVI. "А мне, Онегин, пышность эта, Постылой жизни мишура, Мои успехи в вихре света, Мой модный дом и вечера, Что в них? Сейчас отдать я рада Всю эту ветошь маскарада, Весь этот блеск, и шум, и чад За полку книг, за дикий сад, За наше бедное жилище, За те места, где в первый раз, Онегин, встретила я вас, Да за смиренное кладбище, Где нынче крест и тень ветвей Над бедной нянею моей... XLVII. "А счастье было так возможно, Так близко!.. Но судьба моя Уж решена. Неосторожно, Быть может, поступила я: Меня с слезами заклинаний Молила мать; для бедной Тани Все были жребии равны... Я вышла замуж. Вы должны, Я вас прошу, меня оставить; Я знаю: в вашем сердце есть И гордость, и прямая честь. Я вас люблю (к чему лукавить?), Но я другому отдана; Я буду век ему верна". XLVIII. Она ушла.
Как-то невольно явилась мысль, что высказывание "но я другому отдана и буду век ему верна" вовсе не является таким уж абсолютным, что в действительности всё дело в том шоке, который Татьяна испытала в результате реакции Онегина на её письмо. После того, как это произошло, уже не могло быть и речи о том, чтобы она могла быть с ним, при всей её никуда не девшейся любви к нему. После этого, даже при последующих благоприятствующих обстоятельствах, она не могла уступить любви. Да, это так. Но для того, чтобы всё произошло именно так, человек должен был
найти в себе силы, чтобы иметь способность сказать: "но я другому отдана и буду век ему верна".
Оскорбленная гордость не могла позволить переступить через испытываемый стыд. Это должно уже быть в характере.
Замечательную фразу как-то произнесла Татьяна Доронина относительно своего персонажа
из фильма "Три тополя на
Плющихе". На вопрос зрительниц: "Ну почему, почему
та не спустилась к персонажу Ефремова
", Доронина сказала: "Потому что такой человек, как она, не могла это сделать"
Работа инстинкта
Как-то я почувствовал тормоз и осознал его содержание. Это случилось тогда, когда я уже давно ушёл от Таисии, но мы не развелись и поддерживали
кое-какие отношения. И как-то я обнаружил, что не могу сближаться с женщинами, и причиной оказалось... Таисия. То есть не она сама по себе, а то, что я женат на ней. С другой стороны, как только я узнал, что у неё кто-то есть, печать в паспорте стала невозможной, и я немедленно развёлся с ней.
Это просто такая моя наследственность, такая конструкция.
Ну, так вот, мы остановились на существовании голой сексуальной
энергетики, которую она возбуждала во мне, но сейчас я почувствовал... как бы
равнодушие к ней. Я стал анализировать свои ощущения, и почувствовал, что она -
чужая. Что она принадлежит другому мужчине. Она принадлежит другому мужчине - и
в то же самое время её сексуальная энергетика работает на меня.
Вот это ощущение: чужая, чужой. Как люди невозвратимо становятся чужими друг другу?
Что значит чужой? - это значит "не мой", "не мой собственный", "не моя
собственность", "не часть меня" - по Джемсу. Это значит, что человек, которого
вы рассматривали в качестве части себя, показал вам, что он ею не является. Обычно возникает рефлекторная ситуация, при которой человек не хочет быть
чьей-то частью, хочет быть свободным, но хочет в то же самое время, чтобы вы оставались его собственной частью. И
если человек показал, что он от вас свободен, то соответствующая ваша живая
часть, относящаяся к нему, она должна отмереть. Потому что эта живая ваша часть
требует для себя пищи, отношений с другим человеком, которых больше нет.
А теперь давайте попробуем соотнести между собой "любовь и дружбу" вот в каком отношении. Не очень часто, но встречаются высказывания "после развода мы продолжили поддерживать дружеские отношения". То обстоятельство, что, как правило, развод происходит на фоне взаимного отравления отношений и ненависти, заставляет ставить вопрос о том, что может представлять собой такого рода "дружба". Действительно, ведь что такое дружба между разными полами?- фактом является то, что начавшаяся дружба
мужчины с женщиной перерастает, как правило, в интимные отношения. Там же, где этого не происходит, чаще всего сексуальное влечение одной стороны наталкивается на асексуальное отношение другой, и тогда сексуальное отношение сублимируется в дружеское как возможную форму своего проявления.
В этом случае понятно, какого рода механика действует: для одной стороны
дружба оказывается способом удовлетворения любовного чувства, и это дружеское
отношение другой стороной, как правило, принимается, если не становится
навязчивым. Но, с другой стороны, в любом случае любящий человек,
наталкивающийся на ответное "не люблю", испытывает ощущение если не оскорбленности, то отверженности. И он обычно уходит. Он уходит потому, что ему
трудно быть рядом с человеком, поскольку присутствием того запускаются не
удовлетворяемые рефлексы
влечения, что вызывает стрессовое состояние.
В отношениях между людьми существеннейшую, определяющую роль играют
значимые события; причиной и следствием их являются модификации внутреннего мира человека. Поэтому разворачивание одного и того же инстинкта до либо после значимых событий
осуществляется по-разному. Например, одно дело, когда любовное влечение изначально натыкается на отсутствие ответного влечения, и совсем иное дело, если ответ был получен, но через какое-то время "отозван". В первом случае отрицательное ядро в психике,
как правило, не формируется, во втором - формируется. И поэтому, когда говорят о дружеских отношениях во втором случае, стоит послушать не одну, а обе стороны, потому что возникает в этом случае своеобразная ситуация:
любящая сторона, которой "отказывают", в силу своей любви старается сделать
другой стороне так, чтобы ей было хорошо. Но при этом у неё часть личности, которая
была связана с нормальным удовлетворением любовного отношения, отмирает, в
результате чего в психике образуется отрицательное ядро. И форма дружеских отношений в этом случае
со стороны отвергнутой проявляет себя в форме работы
представляющего травму отрицательного ядра, разрушающего
саму любящую сторону.
Наконец, следует сделать еще одно важное замечание: опыт человека,
реализуемый его инстинктом, трансформируется в какие-то установки и теоретические взгляды.
Теоретические взгляды представляют собой осознание инстинктом человека самого
себя, проявленного опытом, и, т.о., обусловлены последним. Поэтому сколько бы ни "лечили" от "заблуждений" человека, он всю свою жизнь
повторяет одну и ту же схему
поведения, наступая на одни и те же грабли. В этом смысле человек выступает в роли
осознающей себя машины, не способной к "перерождению" в другую машину.
Выше речь шла о формуле Татьяны. По ассоциации противопоставления мне пришла на ум история Мастера и Маргариты.
И далее мы будем говорить о Маргарите.
Мастер:
-- Она несла в руках отвратительные, тревожные желтые цветы. Черт их знает, как их зовут, но они первые почему-то появляются в Москве. И эти цветы очень отчетливо выделялись на черном ее весеннем пальто. Она несла желтые цветы! Нехороший цвет. Она повернула с Тверской в переулок и тут обернулась. Ну, Тверскую вы знаете? По Тверской шли тысячи людей, но я вам ручаюсь, что увидела она меня одного и поглядела не то что тревожно, а даже как будто болезненно. И меня поразила не столько ее красота, сколько необыкновенное, никем не виданное одиночество в глазах! Давайте вот это заметим, насчёт одиночества в глазах, и, конечно, поставим вопрос: с чего бы это, откуда ему взяться, одиночеству, как, благодаря чему, каким обстоятельствам у человека возникает это чувство одиночества. Но обратим внимание также и еще на одну сторону дела, на то, что это чувство одиночества вызывает ответную, сексуальную в своём основании реакцию. Повинуясь этому желтому знаку, я тоже свернул в переулок и пошел по ее следам. Мы шли по кривому, скучному переулку безмолвно, я по одной стороне, а она по другой. И не было, вообразите, в переулке ни души. Я мучился, потому что мне показалось, что с нею необходимо говорить, и тревожился, что я не вымолвлю ни одного слова, а она уйдет, и я никогда ее более не увижу... И, вообразите, внезапно заговорила она: -- Нравятся ли вам мои цветы? Я отчетливо помню, как прозвучал ее голос, низкий довольно-таки, но со срывами, и, как это ни глупо, показалось, что эхо ударило в переулке и отразилось от желтой грязной стены. Я быстро перешел на ее сторону и, подходя к ней, ответил: -- Нет. Она поглядела на меня удивленно, а я вдруг, и совершенно неожиданно, понял, что я всю жизнь любил именно эту женщину! Вот так штука, а? Вы, конечно, скажете, сумасшедший? -- Ничего я не говорю, -- воскликнул Иван и добавил: -- Умоляю, дальше! И гость продолжал: -- Да, она поглядела на меня удивленно, а затем, поглядев, спросила так: -- Вы вообще не любите цветов? В голосе ее была, как мне показалось, враждебность. Я шел с нею рядом, стараясь идти в ногу, и, к удивлению моему, совершенно не чувствовал себя стесненным. -- Нет, я люблю цветы, только не такие, -- сказал я. -- А какие? -- Я розы люблю. Тут я пожалел о том, что это сказал, потому что она виновато улыбнулась и бросила свои цветы в канаву. Растерявшись немного, я все-таки поднял их и подал ей, но она, усмехнувшись, оттолкнула цветы, и я понес их в руках. Так шли молча некоторое время, пока она не вынула у меня из рук цветы, не бросила их на мостовую, затем продела свою руку в черной перчатке с раструбом в мою, и мы пошли рядом.
--Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих! Так поражает молния, так поражает финский нож! Она-то, впрочем, утверждала впоследствии, что это не так, что любили мы, конечно, друг друга давным-давно, не зная друг друга, никогда не видя, и что она жила с другим человеком, и я там тогда... с этой, как ее... -- С кем? -- спросил Бездомный. -- С этой... ну... этой, ну... -- ответил гость и защелкал пальцами. -- Вы были женаты? -- Ну да, вот же я и щелкаю... на этой... Вареньке, Манечке... нет, Вареньке... еще платье полосатое... музей... впрочем, я не помню. Так вот она говорила, что с желтыми цветами в руках она вышла в тот день, чтобы я наконец ее нашел, и что если бы этого не произошло, она отравилась бы, потому что жизнь ее пуста. Да, любовь поразила нас мгновенно. Я это знал в тот же день уже, через час, когда мы оказались, не замечая города, у кремлевской стены на набережной. Мы разговаривали так, как будто расстались вчера, как будто знали друг друга много лет. На другой день мы сговорились встретиться там же, на Москве-реке, и встретились. Майское солнце светило нам. И скоро, скоро стала эта женщина моею тайною женой. Она приходила ко мне каждый день, а ждать ее я начинал с утра.
Никто не знал о нашей связи, за это я вам ручаюсь,
хотя так никогда и не бывает. Не знал ее муж, не знали знакомые. ...мастер
и незнакомка полюбили друг друга так крепко, что стали совершенно неразлучны.
Она приходила, и первым долгом надевала фартук, и в узкой передней... готовила завтрак, и накрывала его в первой комнате на овальном столе....
Тот, кто называл себя мастером, работал, а она, запустив в волосы тонкие с остро отточенными ногтями пальцы, перечитывала написанное, а перечитав, шила вот эту самую шапочку. Иногда она сидела на корточках у нижних полок или стояла на стуле у верхних и тряпкой вытирала сотни пыльных корешков. Она сулила славу, она подгоняла его и вот тут-то стала называть мастером. Она сулила славу, она подгоняла его и вот тут-то стала называть
мастером. Она дожидалась этих обещанных уже последних слов о пятом
прокураторе Иудеи, нараспев и громко повторяла отдельные фразы, которые ей
нравились, и говорила, что в этом романе ее жизнь.
Он был дописан в августе месяце. И, наконец, настал час, когда
пришлось покинуть тайный приют и выйти в жизнь. -- И я вышел в жизнь, держа его
в руках, и тогда моя жизнь кончилась.
...от нее я получил свой роман,
уже порядочно засаленный и растрепанный. Стараясь не попадать своими глазами
в мои, Лапшенникова сообщила мне, что редакция обеспечена материалами на два
года вперед и что поэтому вопрос о напечатании моего романа, как она
выразилась, отпадает.
Через день в другой газете за подписью Мстислава Лавровича
обнаружилась другая статья, где автор ее предполагал ударить, и крепко
ударить, по Пилатчине и тому богомазу, который вздумал протащить (опять это
проклятое слово!) ее в печать.
Остолбенев от этого слова "Пилатчина", я развернул третью газету. Здесь
было две статьи: одна -- Латунского, а другая -- подписанная буквами "Н.
Э.". Уверяю вас, что произведения Аримана и Лавровича могли считаться шуткою
по сравнению с написанным Латунским. Достаточно вам сказать, что называлась
статья Латунского "Воинствующий старообрядец".
- Настали совершенно безрадостные дни. Роман был написан, больше
делать было нечего
теперь мы больше расставались, чем раньше. Она
стала уходить гулять.
Статьи не прекращались. Над первыми из них я смеялся. Но чем больше их
появлялось, тем более менялось мое отношение к ним. Второй стадией была
стадия удивления. Что-то на редкость фальшивое и неуверенное чувствовалось
буквально в каждой строчке этих статей, несмотря на их грозный и уверенный
тон. Мне все казалось, -- и я не мог от этого отделаться, -- что авторы этих
статей говорят не то, что они хотят сказать, и что их ярость вызывается
именно этим. А затем, представьте себе, наступила третья стадия -- страха.
Нет, не страха этих статей, поймите, а страха перед другими, совершенно не
относящимися к ним или к роману вещами. Так, например, я стал бояться
темноты. Словом, наступила стадия психического заболевания. Стоило мне перед
сном потушить лампу в маленькой комнате, как мне казалось, что через оконце,
хотя оно и было закрыто, влезает какой-то спрут с очень длинными и холодными
щупальцами. И спать мне пришлось с огнем.
Моя возлюбленная очень изменилась (про спрута я ей, конечно, не
говорил. Но она видела, что со мной творится что-то неладное), похудела и
побледнела, перестала смеяться
Она стала целовать меня и
говорить, что ей легче было бы умереть, чем покидать меня в таком состоянии
одного, но что ее ждут, что она покоряется необходимости, что придет завтра.
Она умоляла меня не бояться ничего.
Вот здесь возникает большое
желание посмеяться. Любопытны
эти господа, обретающие по случаю свободу от материальной зависимости и не
выдерживающие этой свободы. С одной стороны, Мастер, обретший свободу от
материальной зависимости благодаря случаю и бросившийся писать роман, а когда
начались нападки на роман, нашёл выход из положения, уйдя в сумасшествие,
вполне его устраивающее. С другой стороны,
скучающая женщина, обретшая свободу от материальной зависимости благодаря мужу,
которого, естественно, она "не любит" и поэтому, как она считает, "долга
перед ним не имеет"; женщина, которая почитает себя жертвой брака и чувствующая себя от этого
одинокой и ищущей в силу этого любовь на стороне. Любопытной
представляется эта позиция: меня любят, а я не люблю. Следовательно, если я
выхожу замуж за того, кого не люблю, я оказываю ему одолжение, и он передо мной
изначально виноват. Так как я его не люблю, мои чувства свободны, и для меня
справедливо отдать их тому, кто вызовет во мне чувство любви. То же, что
женщина вышла замуж ради того, чтобы не испытывать материальных затруднений, и
за того, кто способен удовлетворить её в этом отношении, об этом как-то не
говорится. Инстинкт женщины безошибочно
говорит ей, что основное в жизни - это материальные блага. Действительно, тебе скучно, тебе
одиноко - и всё потому, что ты не любишь мужа? Так что тебе мешает разойтись с
ним? А вот разойтись-то с ним как раз и невозможно, потому что ведь в этом
случае для того, чтобы жить, придется работать. Так что, как ни крути, а
Маргарита - проститутка, причем, проститутка не по влечению к мужчинам (такого
рода проститутку можно понять, потому что она занимается тем, чем любит
заниматься, она работает, она профессионалка), а проститутка по влечению к
свободе от зависимости от материальной нужды посредством платы
за это своим телом. При этом женщина совершенно
справедливо отчуждает себя от своего тела, и также и свои чувства от своего
тела. Действительно, с биологически-материальной точки зрения это справедливо,
так как благодаря этому потомство оказывается материально обеспечено. При этом вполне справедлив также и закон, согласно которому дети, рожденные в браке, считаются детьми мужа. Биологическая целесообразность выше целесообразности истины. И мы наблюдаем, как правило, что всюду, где только возникает
угроза материальному положению, любовь и объект любви отодвигаются
женщиной на второй план; выбор - любовь или материальное положение - делается в
пользу материального положения. В этом смысле женщина, на которой лежит вся
тяжесть продолжения рода, выступает в качестве олицетворения принципа
биологической целесообразности. Это было в сумерки, в половине октября. И она ушла. Я лег на диван и
заснул, не зажигая лампы. Проснулся я от ощущения, что спрут здесь. Шаря в
темноте, я еле сумел зажечь лампу. Карманные часы показывали два часа ночи.
Я лег заболевающим, а проснулся больным. Мне вдруг показалось, что осенняя
тьма выдавит стекла, вольется в комнату и я захлебнусь в ней, как в
чернилах. Я стал человеком, который уже не владеет собой. Я вскрикнул, и у
меня явилась мысль бежать к кому-то, хотя бы к моему застройщику наверх. Я
боролся с собой как безумный. У меня хватило сил добраться до печки и
разжечь в ней дрова. Когда они затрещали и дверца застучала, мне как будто
стало немного легче. Я кинулся в переднюю и там зажег свет, нашел бутылку
белого вина, откупорил ее и стал пить прямо из горлышка. От этого страх
притупился несколько-настолько, по крайней мере, что я не побежал к
застройщику и вернулся к печке. Я открыл дверцу, так что жар начал обжигать
мне лицо и руки, и шептал:
-- Догадайся, что со мною случилась беда. Приди, приди, приди!
Но никто не шел. В печке ревел огонь, в окна хлестал дождь. Тогда
случилось последнее. Я вынул из ящика стола тяжелые списки романа и черновые
тетради и начал их жечь. Это страшно трудно делать, потому что исписанная
бумага горит неохотно. Ломая ногти, я раздирал тетради, стоймя вкладывал их
между поленьями и кочергой трепал листы. Пепел по временам одолевал меня,
душил пламя, но я боролся с ним, и роман, упорно сопротивляясь, все же
погибал. Знакомые слова мелькали передо мной, желтизна неудержимо
поднималась снизу вверх по страницам, но слова все-таки проступали и на ней.
Они пропадали лишь тогда, когда бумага чернела и я кочергой яростно добивал
их.
В это время в окно кто-то стал царапаться тихо. Сердце мое прыгнуло, и
я, погрузив последнюю тетрадь в огонь, бросился отворять. Кирпичные
ступеньки вели из подвала к двери на двор. Спотыкаясь, я подбежал к ней и
тихо спросил:
-- Кто там?
И голос, ее голос, ответил мне:
-- Это я.
Не помня как, я совладал с цепью и ключом. Лишь только она шагнула
внутрь, она припала ко мне, вся мокрая, с мокрыми щеками и развившимися
волосами, дрожащая. Я мог произнести только слово:
-- Ты... ты? -- и голос мой прервался, и мы побежали вниз. Здесь, конечно, возникает вопрос: "а был ли мальчик?" - в смысле, а была ли любовь? А почему же нет? Ведь мастер говорит, что на них свалилась любовь, как убийца из-за угла, то есть любовь как рок, как состояние не регулируемое, не управляемое, как инстинктивное отношение, порождающее соответствующие рассуждения,
инстинкт, а не осознанное отношение. Это состояние, как будто сзади кто-то бьет тебя
сзади кнутом, и ты не можешь думать, не можешь рассуждать, потому что вынужден подчиняться влечению бега, вызываемому ударами кнута. Это инстинктивное отношение ничем не отличается от такого же инстинктивного отношения самосохранения, обусловленного тем, что человек живет с другим человеком, не любя.
Можно было бы поставить вопрос: как это так, жить не любя, можно задаться даже вопросами осуждения людей, пребывающих в этом отношении. Но в наше время всеобщей торговли это отношение является просто частным случаем отчуждения человека от себя и является, конечно, не исключением, а правилом, на
котором и вообще во все времена стоит цивилизация, в которой человеку ради одного приходится жертвовать другим.
Больше того, здесь невольно приходит на ум Татьяна "для бедной Тани
Все были жребии равны...
Я вышла замуж." У Татьяны явно просматривается доминирование долга
сравнительно с желанием, значения слова сравнительно со значением чувства,
и даже не так: отношение разумного отношения к реальности сравнительно с
инстинктивно-чувственным.
Совершенно не то у Маргариты и мастера. У них обоих двойственность их положения
совершенно спокойно уживаются друг с другом. У людей как бы две параллельные
жизни: жизнь чувства и жизнь рассудка, которые вполне уживаются друг с другом и
друг друга подкрепляют: Маргарите разумно жить с мужем, материально её
обеспечивающим, и естественно жить с любовником, удовлетворяющем её потребность
в чувстве любви. Как, очевидно, и мастер не пытается быть единственным
обладателем тела Маргариты как раз от сознания своей материальной
неудовлетворительности.
Очевидно, сексуальное
отношение возможно не только со стороны чувства, но также и со стороны рассудка,
и эти две стороны совершенно не пересекаются, не мешают друг другу. Вспомните
"Письмо незнакомки" Цвейга. С одной стороны, чувство к Р. И с другой стороны
-"друзья" незнакомки, её уважение к ним. Что же получается, какая картинка? -
та, что для человека его тело является как бы всего лишь материальным средством,
посредством которого он удовлетворяет либо свои потребности в чувстве,
либо свои потребности рассудочного отношения к реальности. Она
освободилась в передней от пальто, и мы быстро вошли в первую комнату. Тихо
вскрикнув, она голыми руками выбросила из печки на пол последнее, что там
оставалось, пачку, которая занялась снизу. Дым наполнил комнату сейчас же. Я
ногами затоптал огонь, а она повалилась на диван и заплакала неудержимо и
судорожно.
Когда она утихла, я сказал:
-- Я возненавидел этот роман, и я боюсь. Я болен. Мне страшно.
Она поднялась и заговорила:
-- Боже, как ты болен. За что это, за что? Но я тебя спасу, я тебя
спасу. Что же это такое?
Я видел ее вспухшие от дыму и плача глаза, чувствовал, как холодные
руки гладят мне лоб.
-- Я тебя вылечу, вылечу, -- бормотала она, впиваясь мне в плечи, -- ты
восстановишь его. Зачем, зачем я не оставила у себя один экземпляр!
Она оскалилась от ярости, что-то еще говорила невнятно. Затем, сжав
губы, она принялась собирать и расправлять обгоревшие листы. Это была
какая-то глава из середины романа, не помню какая. Она аккуратно сложила
обгоревшие листки, завернула их в бумагу, перевязала лентой. Все ее действия
показывали, что она полна решимости и что она овладела собой. Она
потребовала вина и, выпив, заговорила спокойнее.
- Вот как приходится платить за ложь, -- говорила она, -- и больше я не хочу лгать. Я осталась бы у тебя и сейчас, но мне не хочется это делать таким образом. Я не хочу, чтобы у него навсегда осталось в памяти, что я убежала от него ночью. Он не сделал мне никогда никакого зла. Его вызвали внезапно, у них на заводе пожар. Но он вернется скоро. Я объяснюсь с ним завтра утром, скажу, что люблю другого, и навсегда вернусь к тебе. Ответь мне, ты, может быть, не хочешь этого? -- Бедная моя, бедная, -- сказал я ей, -- я не допущу, чтобы ты это сделала. Со мною будет нехорошо, и я не хочу, чтобы ты погибала вместе со мной. -- Только эта причина? -- спросила она и приблизила свои глаза к моим. -- Только эта. Она страшно оживилась, припала ко мне, обвивая мою шею, и сказала: -- Я погибаю вместе с тобою. Утром я буду у тебя. И вот, последнее, что я помню в моей жизни, это -- полоску света из моей передней, и в этой полосе света развившуюся прядь, ее берет и ее полные решимости глаза. Еще помню черный силуэт на пороге наружной двери и белый сверток. -- Я проводил бы тебя, но я уже не в силах идти один обратно, я боюсь. -- Не бойся. Потерпи несколько часов. Завтра утром я буду у тебя. Не правда ли, какая патетическая сцена?! Какая необыкновенная любовь и верность в любви!
Разумеется, всё это вранье. Маргарита так ничего и не скажет мужу, при этом, разумеется предлог для этого всегда найдется. Оба они разумные люди, и
Мастер, и Маргарита, и оба понимают, что между ними возможны только вот этого рода тайные отношения. О чем,
о какой любви между ними может идти речь?! Речь может идти только об игре в любовь и об удовольствии, получаемом от этой игры, т.ск, от переливания и сверкания обманчивой, ложной палитры чувств, от
которой получают удовольствие. И когда Маргарита явится утром и не
обнаружит Мастера, конечно, она его не найдет, потому что она и не должна его
найти, потому что дамам этого рода нужна лёгкость, нужно удовольствие, а
не тяготы и жертвы. А посему и не будем обманываться на их счёт.
Это и были ее последние слова в моей жизни.
Теперь обратимся к Маргарите:
Нет! Мастер ошибался, когда с горечью говорил Иванушке в больнице в тот
час, когда ночь перевалилась через полночь, что она позабыла его. Этого быть
не могло. Она его, конечно, не забыла.
Прежде всего откроем тайну, которую мастер не пожелал открыть Иванушке.
Возлюбленную его звали Маргаритою Николаевной. Все, что мастер говорил о
ней, было сущей правдой. Он описал свою возлюбленную верно. Она была красива
и умна. К этому надо добавить еще одно -- с уверенностью можно сказать, что
многие женщины все, что угодно, отдали бы за то, чтобы променять свою жизнь
на жизнь Маргариты Николаевны. Бездетная тридцатилетняя Маргарита была женою
очень крупного специалиста, к тому же сделавшего важнейшее открытие
государственного значения. Муж ее был молод, красив, добр, честен и обожал
свою жену. Маргарита Николаевна со своим мужем вдвоем занимали весь верх
прекрасного особняка в саду в одном из переулков близ Арбата. Очаровательное
место! Всякий может в этом убедиться, если пожелает направиться в этот сад.
Пусть обратится ко мне, я скажу ему адрес, укажу дорогу -- особняк еще цел
до сих пор.
Маргарита Николаевна не нуждалась в деньгах. Маргарита Николаевна могла
купить все, что ей понравится. Среди знакомых ее мужа попадались интересные
люди. Маргарита Николаевна никогда не прикасалась к примусу. Маргарита
Николаевна не знала ужасов житья в совместной квартире. Словом... Она была
счастлива? Ни одной минуты! С тех пор, как девятнадцатилетней она вышла
замуж и попала в особняк, она не знала счастья. Боги, боги мои! Что же нужно
было этой женщине?! Что нужно было этой женщине, в глазах которой всегда
горел какой-то непонятный огонечек, что нужно было этой чуть косящей на один
глаз ведьме, Это - важное замечание для характеристики характера Марграриты. Именно так. Поскольку этими словами определяется двойственность человека,
т.ск., его дневная и ночная сущности. Помните панночку в Вие Гоголя? Днём - панночка, ночью - ведьма. украсившей себя тогда весною мимозами? Не знаю. Мне неизвестно.
Очевидно, она говорила правду, ей нужен был он, мастер, а вовсе не
готический особняк, и не отдельный сад, и не деньги. Она любила его, она
говорила правду. Даже у меня, правдивого повествователя, но постороннего
человека, сжимается сердце при мысли о том, что испытала Маргарита, когда
пришла на другой день в домик мастера, по счастью, не успев переговорить с
мужем, который не вернулся в назначенный срок, и узнала, что мастера уже
нет.
Она сделала все, чтобы разузнать что-нибудь о нем, и, конечно, не
разузнала ровно ничего. Тогда она вернулась в особняк и зажила на прежнем
месте.
-- Да, да, да, такая же самая ошибка! -- говорила Маргарита зимою, сидя
у печки и глядя в огонь, -- зачем я тогда ночью ушла от него? Зачем? Ведь
это же безумие! Я вернулась на другой день, честно, как обещала, но было уже
поздно.
"Если ты сослан, то почему же не даешь знать о себе? Ведь дают же люди знать. Ты разлюбил меня? Нет, я почему-то этому не верю. Значит, ты был сослан и умер... Тогда, прошу тебя, отпусти меня, дай мне наконец свободу жить, дышать воздухом". Маргарита
Николаевна отвечала за него: "Ты свободна... Разве я держу тебя?" Потом возражала ему: "Нет, что это за ответ! Нет, ты уйди из моей памяти, тогда я стану свободна". Мы наблюдаем с вами работу не переработанного бессознательного, которое вызывает в человеке влечения, состояния, которые им не определяются. Человек как бы находится в потоке,
которому отдаётся, которому не сопротивляется. Вернее, не так. Он сопротивляется, но не может потоку противостоять, потому что не пытается его осознать, как не пытается осознать и свою жизнь. Он не объективирует то, что с ним происходит. Вот вы наблюдаете людей, идущих вам навстречу по улице. Вы можете представить себе, что каждый из этих людей - автономная машина, управляемая мозгом. Вы можете попытаться представить себе это, и тут же впадете в противоречие с реальностью. Любопытная это вещь. Вы допустили, что человек - это машина. И далее вы можете допустить, что человек - это машина, которая управляется словами. Её поведение, следовательно, обусловлено словесными программами долженствования, заложенными в человеке обществом. Разумеется, этот аспект имеет место быть. Но вы тут же обнаруживаете множественные противоречия в поведении человека этим регуляторам. С другой стороны, если вы обратитесь к эзотерическим учениям, то сможете говорить о связи человека с космосом, при этом космос понимается как что-то божественное, так что человек как бы получает из космоса некую высшую истину. В реальности, конечно, всё элементарнее и сложнее: человек воспринимает
непосредственно множества неосознаваемых им сообщений, у него существует множество связей с другими людьми и их мыслями,
а также назревающими событиями. Т.о. человек существует в поле, которое вызывает в нём всевозможные импульсы, в поле, которое отражается в нём в его состояниях, и человек либо инстинктивно - рефлекторно реагирует на эти состояния, либо пытается установить их источники и воздействовать на них на уровне сознания. В этом всё дело: либо вы принимаете данные ощущений, определяющие ваши состояния, либо же вы пытаетесь объективировать их, установить их причины и воздействовать
на них ответно в соответствии с тем, как считаете нужным. Трудность здесь состоит как раз в том, чтобы определить источники, обусловливающие ваши состояния. Ведь существует привычка рассматривать состояния как возникшие внутри вас и имеющие причины внутри вас. Однако. как правило, наши состояния вызваны отношениями к нам других людей или событий, и для управления нашими собственными состояниями необходимо в этом случае нам самим воздействовать на события.
Когда у вас есть какие-то ощущения, отношения к кому-то, то это означает, что
имеют место отношения к вам, и здесь важно наличие или
отсутствие осознания этого. Если осознание отсутствует, то ваша реакция является
реакцией на ваше состояние, то есть реакцией, которая непосредственно направлена
на вас самих, изменяя вас в направлении, соответствующем оказанному на вас
воздействию. Если же у вас присутствует осознание источника воздействия,
то воздействовать вы будете на источник, а не на себя, а это две принципиальные
разницы.
Очевидно, что герои Булгакова влекутся событиями.
Почему я сижу, как сова, под стеной одна? Почему я выключена из жизни?" Она совсем запечалилась и понурилась. Но тут вдруг та самая утренняя волна ожидания и возбуждения толкнула ее в грудь. "Да, случится!"
Это предчувствие Маргариты, что что-то должно случиться, как раз является примером ощущения, которое, я полагаю, знакомо очень и очень многим. В данном случае мы имеем дело с примером, когда человек "сидит у моря и ждет погоды", то есть когда человек терпеливо ожидает событий, которые беременны изменениями для его жизни,
и однажды он ощущает, что они грядут, и тогда человек их встречает и воспользуется
ими.
Булгаков как-то сказал о себе, что он ощущает себя умной машиной, которая в условиях Советов работает вхолостую. В условиях Советов ему приходилось постоянно озабочиваться тем, как бы не оскорбить тщеславие "народа", и поэтому его произведения - с двойным дном. В данном случае и юмор, и насмешка,
и в то же самое время и правда
Булгакова состоит в способе его решения проблемы мастера и Маргариты; единственный выход из
их положения - смерть; другого решения не существует. Только смерть
может внести покой в их души, только потусторонность способна создать нормальное
поле для жизни их душ. Но это же решение можно понимать и иначе:
смириться, быть как все. И вот это смириться, быть "как все" им и отождествляется с понятием смерти. Но герои Булгакова не могут принять для себя этого решения: и тогда мастер рассматривает психушку как свой дом, из которого у него нет выхода,
тогда как Маргарита решает вопрос кардинально, уводя мастера из жизни.
Ах, право, дьяволу бы заложила душу, чтобы только узнать, жив он или нет!
Моя драма в том, что я живу с тем, кого я не
люблю, но портить ему жизнь считаю делом недостойным. Я от него ничего не
видела, кроме добра. В данном случае мы имеем дело как раз с этим двойственным отношением и отсуствием чувства вины, напротив, с сохранением внутреннего чувства благородства и справедливости - чувств, весьма характерных для женщин, которые способны не усматривать кричащих объективных противоречий и исходить из создаваемого ими удобного для них и соответствующего им
образа мира.
- была на свете одна тетя. И у нее не было детей, и счастья вообще тоже не было. И вот она сперва много плакала, а потом стала злая...
-- Так и надо! -- как эхо, повторила свита Воланда. -- Мы вас испытывали, -- продолжал Воланд, -- никогда и ничего не просите! Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами все дадут!
Чего желаете за то, что провели этот бал нагой? Во что цените ваше колено? Каковы убытки от моих гостей, которых вы сейчас наименовали висельниками? Говорите! И теперь уж говорите без стеснения: ибо предложил я.
Вы, судя по всему, человек исключительной доброты? Высокоморальный человек? -- Нет, -- с силой ответила Маргарита, -- я знаю, что с вами можно разговаривать только откровенно, и откровенно вам скажу: я легкомысленный человек. Я попросила вас за Фриду только потому, что имела неосторожность подать ей твердую надежду. Она ждет, мессир, она верит в мою мощь. И если она останется обманутой, я попаду в ужасное положение. Я не буду иметь покоя всю жизнь. Ничего не поделаешь! Так уж вышло.
-- Я хочу, чтобы мне сейчас же, сию секунду, вернули моего любовника, мастера, -- сказала Маргарита, и лицо ее исказилось судорогой.
Слышно было, как тот ответил ей: -- Нет, поздно. Ничего больше не хочу в жизни. Кроме того, чтобы видеть тебя. Но тебе опять советую -- оставь меня. Ты пропадешь со мной. -- Нет, не оставлю, -- ответила Маргарита и обратилась к Воланду: --Прошу вас опять вернуть нас в подвал в переулке на Арбате, и чтобы лампа загорелась, и чтобы все стало, как было. Тут мастер засмеялся и, обхватив давно развившуюся кудрявую голову Маргариты, сказал: -- Ах, не слушайте бедную женщину, мессир. В этом подвале уже давно живет другой человек, и вообще не бывает так, чтобы все стало, как было. --Он приложил щеку к голове своей подруги, обнял Маргариту и стал бормотать:-- Бедная, бедная...
-- Не бывает, вы говорите? -- сказал Воланд.
-- Это верно. Но мы попробуем
-- Это вы, прочитав статью Латунского о романе этого человека, написалина него жалобу с сообщением о том, что он хранит у себя нелегальную литературу? -- спросил Азазелло. Новоявившийся гражданин посинел и залился слезами раскаяния. -- Вы хотели переехать в его комнаты? -- как можно задушевнее прогнусил Азазелло. Шипение разъяренной кошки послышалось в комнате, и Маргарита, завывая: -- Знай ведьму, знай! -- вцепилась в лицо Алоизия Могарыча ногтями. Произошло смятение. -- Что ты делаешь? -- страдальчески прокричал мастер, -- Марго, не позорь себя! -- Протестую, это не позор, -- орал кот.
-- Так, стало быть, в Арбатский подвал? А кто же будет писать? А мечтания, вдохновение? -- У меня больше нет никаких мечтаний и вдохновения тоже нет, --ответил мастер, -- ничто меня вокруг не интересует, кроме нее, -- он опять положил руку на голову Маргариты, -- меня сломали, мне скучно, и я хочу в подвал. -- А ваш роман, Пилат? -- Он мне ненавистен, этот роман, -- ответил мастер, -- я слишком много испытал из-за него. -- Я умоляю тебя, -- жалобно попросила Маргарита, -- не говори так. Зачто же ты меня терзаешь? Ведь ты знаешь, что я всю жизнь вложила в эту твоюработу. -- Маргарита добавила еще, обратившись к Воланду: -- Не слушайте его, мессир, он слишком замучен. -- Но ведь надо же что-нибудь описывать? -- говорил Воланд, -- если вы исчерпали этого прокуратора, ну, начните изображать хотя бы этого Алоизия. Мастер улыбнулся. -- Этого Лапшенникова не напечатает, да, кроме того, это и неинтересно. -- А чем вы будете жить? Ведь придется нищенствовать. -- Охотно, охотно, -- ответил мастер, притянул к себе Маргариту, обнял ее за плечи и прибавил: -- Она образумится, уйдет от меня.
Я знаю, что мы оба жертвы своей
душевной болезни, которую, быть может, я передал тебе... Ну что же, вместе и
понесем ее.
Маргарита приблизила губы к уху мастера и прошептала:
-- Клянусь тебе своею жизнью, клянусь угаданным тобою сыном звездочета,
все будет хорошо.
-- Ну, и ладно, ладно, -- отозвался мастер и, засмеявшись, добавил: --
Конечно, когда люди совершенно ограблены, как мы с тобой, они ищут спасения
у потусторонней силы! Ну, что ж, согласен искать там.
-- Ну вот, ну вот, теперь ты прежний, ты смеешься, -- отвечала
Маргарита, -- и ну тебя к черту с твоими учеными словами. Потустороннее или
не потустороннее -- не все ли это равно? Я хочу есть.
-- Он прочитал сочинение мастера, -- заговорил Левий Матвей, -- и
просит тебя, чтобы ты взял с собою мастера и наградил его покоем. Неужели
это трудно тебе сделать, дух зла?
-- Мне ничего не трудно сделать, -- ответил Воланд, -- и тебе это
хорошо известно. -- Он помолчал и добавил: -- А что же вы не берете его к
себе, в свет?
-- Он не заслужил света, он заслужил покой, -- печальным голосом
проговорил Левий.
-- А уютный подвальчик, черт меня возьми! Один только вопрос возникает,
чего в нем делать, в этом подвальчике?
-- Про то же самое я и говорю, -- засмеявшись, ответил мастер.
Когда отравленные затихли, Азазелло начал действовать. Первым делом он
бросился в окно и через несколько мгновений был в особняке, в котором жила
Маргарита Николаевна. Всегда точный и аккуратный Азазелло хотел проверить,
все ли исполнено, как нужно. И все оказалось в полном порядке. Азазелло
видел, как мрачная, ожидающая возвращения мужа женщина вышла из своей
спальни, внезапно побледнела, схватилась за сердце и, крикнув беспомощно:
-- Наташа! Кто-нибудь... ко мне! -- упала на пол в гостиной, не дойдя
до кабинета.
-- Все в порядке, -- сказал Азазелло.
Боги, боги мои! Как грустна вечерняя земля! Как таинственны туманы над
болотами. Кто блуждал в этих туманах, кто много страдал перед смертью, кто
летел над этой землей, неся на себе непосильный груз, тот это знает. Это
знает уставший. И он без сожаления покидает туманы земли, ее болотца и реки,
он отдается с легким сердцем в руки смерти, зная, что только она одна
успокоит его.
-- Слушай беззвучие, -- говорила Маргарита мастеру, и песок шуршал под
ее босыми ногами, -- слушай и наслаждайся тем, чего тебе не давали в жизни,
-- тишиной. Смотри, вон впереди твой вечный дом, который тебе дали в
награду. Я уже вижу венецианское окно и вьющийся виноград, он подымается к
самой крыше. Вот твой дом, вот твой вечный дом. Я знаю, что вечером к тебе
придут те, кого ты любишь, кем ты интересуешься и кто тебя не встревожит.
Они будут тебе играть, они будут петь тебе, ты увидишь, какой свет в
комнате, когда горят свечи. Ты будешь засыпать, надевши свой засаленный и
вечный колпак (выделено мной. Ш.) Велик, велик Булгаков! Одним неприметным словом высказывает своё отношение к тем, о ком пишет., ты будешь засыпать с улыбкой на губах. Сон укрепит тебя, ты
станешь рассуждать мудро. А прогнать меня ты уже не сумеешь. Беречь твой сон
буду я.
Выхода нет. Тупик. Мастер и Маргарита - не герои. Мастер не
герой потому, что поддался своему страданию и освятил его. Маргарита не герой
потому, что ей всё равно - поту- или посюстороннее, фантазия или реальность, когда дело касается того, что касается любви. Когда любовь в реальности оказывается невозможна, она перемещается в фантазии, и человек создает свой фантастический мир, в котором его душа ищет покой. В
романе Булгакова нет героев.
Нда. Ты помнишь высказанную ею мысль о том, что единственные люди, которых она принимает во внимание, это люди, от которых зависит её благополучие. А на остальных ей наплевать. А ведь и правда, Маргарита. И сколько существует на свете таких мастеров и Маргарит - несть им числа. Как-то в жизни всё повторяется, одно и то же.
Да, великий человек и великий насмешник Булгаков.
Теперь давайте сравним Татьяну и Маргариту. Татьяна не способна лгать. Она искрення и тогда, когда пишет письмо Онегину, и тогда, когда отвечает на его письмо. В обоих случаях она высказывает себя. Она говорит: "я другому отдана и буду век ему верна" потому, что не умеет лгать,
и прежде всего она неспособна лгать самой себе. Невозможно представить себе Татьяну, которая после свидания с любовником является домой и как ни в чем не бывало ведет себя с мужем. У Татьяны нет этой двойственности, этой дифференциации, её чувства и рассудок едины. А это значит
что в единстве её души и тела доминирующей её стороной является рассудок,
способный бесстрашно смотреть на чувства. И поэтому у неё слово является первичным, определяющим её поведение.
Если теперь это отношение перевернуть, то мы получим человека, который также
обладает единством в себе, у которого также имеет место единство между чувством и словом, но это такое
единство, в котором в качестве доминирующей стороны выступает чувство. Форма
единства мышления на самом деле у него является формой единства его чувств,
законом его жизни является вектор, направленный на достижение этого единства.
Такой человек также не лжёт, но он не лжёт не относительно реальности, но
относительно своих чувств. И у меня возникает Её образ как такой
Маргариты, которая не способна лгать в своих чувствах, то есть которая лишена
двойственности Маргариты. Конечно, не в том смысле, что она вообще не лжёт, а в том смысле, что, оказавшись в ложном положении, он стремится выйти из него.
И, наконец, решается загадка, над которой я столько времени бился: я не мог никак понять, что же исчезло в её отношении к мне, чего не стало? Маргарита живёт с мужем и предоставляет ему своё тело. Помимо этого, она рационально, или "по-человечески" относится к нему вполне положительно. Т.о., налицо её сексуальное отношение к мужу. И теперь возьмём её отношение к мастеру. Чем оно различается? Что бы мог сказать муж
Маргариты, если бы попытался характеризовать различие в её отношениях к нему и к
мастеру? - то, что в отношениях с ним, с мужем, нет её души, тогда как с
мастером связана её душа. Совершенно то же самое мы наблюдаем и в отношениях Незнакомки Цвейга к Р. и к её содержателям, которых она уважала и пр. Мэнкью, говоря об одном десяти принципов экономической науки, утверждает, что человек выбирает. Согласитесь, что выбор Маргариты относительно её мужа отличается от её выбора относительно мастера. Выбор относительно мужа диктуется инстинктом самосохранения, "суровой прозой жизни", выбор мастера диктуется жаждой, потребностью её души, которую называют любовью. В этом принципиальная разница. У Габриеля Маркеса в "Сто лет одиночества" влюбившаяся проститутка не стремится спать с любимым. Она отдается жизни души - собирает цветочки и пр., то есть занимается тем, чего так не хватало её душе. Так в чем же различие
между работой рассудка как механизма инстинкта самосохранения и инстинкта,
потребности в любви? - в инстинкте самосохранения человек остаётся с самим собой. Человек выступает в качестве отдельности, индивидуальности. В инстинкте любви человеку нужен другой человек, с которым он образует единство, единый организм. Что значит жизнь души? - это жизнь здесь и сейчас, это актуальная, действительная жизнь. В этом случае положено отношение души к реальности, непосредственно-чувственное отношение, при этом отношение мыслительное оказывается снятым. Рано или поздно всякое непосредственно-душевное отношение к объекту снимается, заменяясь отношением мышления, которое в своём основании имеет чувственный опыт и по сути своей представляет собой память относительно прошлого непосредственного отношения. И этим обусловливается то, что, если не происходит застревания, всё проходит.
24.06.08 г.