С утра у нас на сегодня экскурсия, и завтракаем мы раньше других. Как
водится, на кухне еще не готово. Чтобы не нудиться, иду из столовой на кухню
помочь носить блюда. Здесь уже стоят несколько наших. Наконец, в окне появляются
блюда, все бросаются к ним и торопливо несут в столовую. Мне груза не достается.
Я обращаю внимание на эту человеческую странность, когда люди отталкивают друг
друга, чтобы успеть выполнить общественно-полезную роль. Я же, как всегда,
слишком много думаю и торможусь. Готовые блюда заканчиваются также неожиданно,
как появились. Нужно снова ждать. И тут вдруг на наших глазах разворачивается
совершенно неожиданная картина. Заведующая столовой, женщина вполне взрослая, я
думаю, ей где-то в районе пятидесяти, женщина серьёзная и безусловно умная,
разражается речью, обращенной к Сергею Анатольевичу, среди нас человеку самому
молодому, но с несколько старообразным лицом, на котором пробивается редкая
кустообразно расположенная растительность. Есть люди, которые как бы
рождаются стариками. Я имею ввиду их бесстрастность и рассудительность. Может
быть, поэтому, может быть, по какой-то другой причине, но женщины на него
западают. И вот тут подобного же рода картина вдруг разворачивается совершенно
неожиданным образом. Заведующая вдруг ни с чего, на ровном месте, словно
полетела с лестницы: "В этом нет ничего, тебя задевающего,- вдруг заговорила он,
обращаясь к Сергею Анатольевичу,- что же из того, что я называю тебя "дружочек".
Это товарищеские слова"- и, говоря всё это, она автоматически снимает с вешалки
халат и ласкает его. Она продолжает в этом же духе, а я, глядя на неё, думаю:
вот серьёзная женщина, которая определила для себя границы отношений с Сергеем,
но вот возникла такая минутка, что она отключилась, и говорит, говорит, не помня
себя. Она всё это говорила именно "в лице общества" и этим словно стремилась
убедить себя в том, что она не делает и не сделает ничего, что выходило бы за
границы публичных отношений между людьми. Кажется, она этим пыталась затормозить
себя, чтобы не сорваться. Так мне показалось. Я вообще не любитель сцен
выяснения личных отношений на обществе, и вернулся в столовую.
Между тем
сцена застряла в моём мозгу как заноза. Мы уже расселись в автобусе, уже и
автобус тронулся с места и покатил по черному шоссе, а какие-то неясные мысли,
связанные с этой сценой, продолжали преследовать меня. Мне вспомнилась другая
картина. Наша бригада была в командировке в Одессе на станкостроительном заводе.
Мы тогда осваивали сверлильный станок, разработанный владимирцами. С
разработчиками из Владимира мы неплохо спелись. В их бригаде было две девочки.
Одна девочка была никакая, а вторая была Лариса, женственная, довольно
симпатичная и очень неглупая. А завод был представлен Исааком, с которым мы
также подружились. У него не ко времени воспалился аппендицит, и ему сделали
операцию. И мы его навещали. Когда же он выписался, мы отправились к ему домой и
отпраздновали это событие.
Между тем, командировка у всех заканчивалась,
и мы все - и владимирцы, и Исаак, собрались в нашем гостиничном номере и
отмечали приближающийся отъезд. Исаак был в странном расположении духа.
Его мысль словно ходила по кругу, возвращаясь в одну и ту же точку. Эта мысль
была связана с операцией и с образами, которые преследовали его во время
операции. Эта мысль была Лариса. И хотя Лариса сидела тут же, его слова
словно не относились к ней: он описывал свои состояния, то, что он думал во
время операции о Ларисе и она словно помогала ему. Здесь была та же самая
отстраняющая установка, изначально предполагающая, что между Исааком и Ларисой
ничего не может быть, что всё его чувства, переживания не могут реализоваться, и
он это сознает. Нет, не так: сначала была мысль, что никакие действительные
отношения невозможны, потому что... здесь могут подставляться разные причины,
обусловленные внутренней установкой на то, что цель изначально недоступна.
Кажется, что есть во всём этом отношении некая идеализация объекта и то ли
страх, то ли знание, что сближение с объектом уничтожит его идеальный образ, и
отсюда - целомудренное отношение к объекту. И в то же самое время человек не
может не говорить об идеальном образе, который сложился в нём.
После
вечеринки мы проводили Исаака, а потом стояли на остановке с владимирцами в
ожидании автобуса. Лариса всё приглашала Сергея Анатольевича к себе. Сергей
Анатольевич отнекивался, и Лариса так и уехала одна. Я тогда подумал, что сцена,
которую наблюдал, не понравилась бы Исааку.
Мы возвращались в гостиницу.
Видимо, Сергею Анатольевичу захотелось объяснить сцену между ним и Ларисой, и он
сказал: "Я её просил, а она начала ломаться. Не люблю, когда ломаются"
14.06.09 г.