Иду из гаража, поднимаюсь на гору. Гараж в районе
Змиевской балки, знаешь, как выходишь на Литовскую, а там этот крутой подъём. А
я и без того вечно хожу, уткнув голову в землю. Почему в землю? Наверное,
потому, что люблю быть с самим собой, а так ничего не отвлекает от себя. А
поднимешь голову, ну, и отвлекаешься тем, что видишь изо дня в день, и уже
думать невозможно и смотреть не на что. И вот я иду т.о., "находясь в себе и
получая от этого удовольствие", как вдруг слышу голос, раздавшийся откуда-то
сверху: "И куда от идёт?". Я даже вздрогнул от неожиданности. Поднимаю
голову - Владимир Викторович.
Нас было четверо в одной лодке: Зинаида
Николаевна, Галина Николаевна, я и Владимир Викторович, и объединены мы были
одним человеком - Зинаидой Николаевной.
Зинаида Николаевна - человек необыкновенный. Все мужчины,
сталкивающиеся с ней, были в той или иной мере влюблены в неё либо относились к
ней с уважением. "Зина - человек" - любил повторять Николай Михайлович. И,
соответственно, женщины её не любили и называли задавакой. У Зины пять основных
качеств - ум, чувство, воля и полное, абсолютное бескорыстие. И, конечно,
гордость, гордость в первую очередь. В качестве производных была она не без
самоуверенности и тщеславия, но это уже в нормальных дозах. Зине нужно
было, чтобы её любили, и любящим её она отвечала тем же, но всё это до
определенного предела. Её особенностью было то, что она четко чувствовала
границу отношений, умела поддерживать отношения на одном уровне, так что каждому
казалось, что ему всё вроде бы можно, но оказывалось, что на самом деле ему
ничего нельзя, кроме чувств, духовного общения и самого небольшого флирта, то
есть создавалась видимость любви без её окончательного физического заключения.
Ну, а я и никогда не был особенно умным, и, само собой, поддался её обаянию до
самозабвения, восхищаясь, вследствие отсутствия такового у себя, прежде всего её
умом. Само собой разумеется, в силу своей глупости я попытался было перейти
границу там, где, казалось, никакой границы не было, но был немедленным и
решительным образом остановлен выражением полного отчуждения от меня. Я понял,
что могу потерять, и немедленно пошел на попятный.
Как я уже сказал,
женщины Зину не любили. Впрочем, и не за что им было любить её, если она одна у
них всех мужчин отбила, так что оказалось, что существовавшие в отделе женщины
женщинами себя не чувствовали, но - сотрудницами. Что было, конечно, обидно, и
перенести такую обиду было невозможно. Но Зину это её положение среди женщин не
тяготило. Вследствие одного случая в её жизни она "раз и навсегда изгнала подруг
из своей жизни как класс" и по жизни в качестве своих друзей имела мужчин. Было
в её отношениях к женщинам одно небольшое исключение - Галина Николаевна. Я
думаю, что Зинаида Николаевна своим инстинктом её расшифровала как не
представляющую опасности для неё и поэтому с ней можно поддерживать отношения. И
безопасна она была для Зины совсем не в силу каких-то внешних своих качеств, а в
силу внутреннего состояния её души. "Стоит мужчине показать, что она ему
нравится, как она немедленно садится ему на шею и начинает погонять им. А это не
всякому понравится."- говорила о ней Зина. Действительно, насколько Николай
Михайлович был влюблен в Галину и сколько он делал ей по причине своей
влюбленности хорошего, и что он получил в ответ? -"Это его дело, - говорила
Галина Николаевна,- я его не просила". Конечно, такая реакция Николаю
Михайловичу не могла нравиться, и между ними была "постоянная молчаливая война".
Зина говорила (а они втроём работали в одной комнате): они оба молчат, и я
чувствую, как между ними разливается это молчаливое напряжение, этот молчаливый
разговор, молчаливая война. Впрочем, как говорила Зина, старая любовь не
ржавеет, и Николай Михайлович не переставал прельщаться Галиной: "Какая фигура у
Галины Николаевны, ты её хотел бы?"- говаривал он мне, на что я с удивлением
смотрел на него, потому что у меня была совершенно иная реакция на неё. Галина
Николаевна старалась одеваться, и когда я, будучи человеком глупым и ничтожным,
спросил у неё, для чего она это делает, она ответила: "Чтобы прельщать мужчин",
на что у меня возник ответ, который, к счастью, не сорвался с моих губ: "И это с
такой рожей ты хочешь, чтобы мужчины обращали на тебя внимание?" Слова эти сами
по себе, бессознательно готовы были сорваться с моих губ. Позже, присмотревшись
к лицу Галины Николаевны, я обнаружил, что оно довольно интересно и бывает даже
привлекательно. Так в чем же дело, почему тогда эти слова чуть не вырвались у
меня наружу? Дело в том, что это выражение симпатии появляется в её лице тогда,
когда она сама его делает. Но по жизни, когда она не контролирует себя, а
контролирует она себя редко, было в её лице что-то отталкивающее вас от желания
общаться с ней. Да и всё её поведение, казалось, говорило: "И ты тут еще! Что
тебе надо?!" Тем не менее, Зина говорила, что душа у Галины хорошая, лучше, чем
у неё, что Галина очень жалостливая и обязательная. И по тому, что я знаю о
Галине, это действительно так. И, кажется, на этой почве, заключающейся в том,
что "с виду Галина ужасная, добрая внутри" и состоялось это сближение Зины с
Галей. Можно понять, конечно, и Зину в том смысле, что подруг она уничтожила, но
с мужчиной по-бабьи не поговоришь , а потребность такая есть, и Галина
Николаевна как раз и подходила для удовлетворения этой потребности. Так
что можно было видеть, как две женщины часами щебетали друг с другом. При этом,
конечно, Зинаида Николаевна полностью расшифровала Галину с её завистью к ней
как к женщине, но не опасалась её, потому что инстинктом своим чувствовала, что
Галина, при всех её потугах, соперницей ей быть не может, так что в этом
отношении можно сказать, что она играла с Галиной, как кошка с мышью, говоря:
хочешь его? пожалуйста, дарю его тебе.
И вот так протекала наша жизнь
без особенных всплесков. Правда, случился было один всплеск, но и он был
утихомирен. Как-то залетает ко мне Зина, и видно, что она на гребне какой-то
высокой волны, и должна упасть в ту или другую сторону, и обращается ко мне:
"Скажи мне, что мне делать?" И рассказывает, что начальник цеха сделал ей
предложение, и ей нужно ответить. Я вам не сказал, что Зина в это время была
замужем за любящим мужем, для которого она была не иначе, как "лапа", впрочем,
настолько же любящим, насколько и пьяницей. Ответной любви со стороны Зины к
мужу не было. Но муж был "красавец-мужчина" и в качестве мужчины вполне её
устраивал, так что она родила ему двоих прекрасных детей, которые к настоящему
времени заканчивали школу. А Зина в это время была в том возрасте, когда человек
хочет получить от жизни то, что хочет, а не то, что предлагает ему жизнь. И вот,
в связи с этим, то есть тем, что Зина тихо и мирно, без каких бы то ни было
эксцессов прожила с мужем значительную часть своей жизни, к которому как к
человеку не питала никаких особенных чувств, и, более того, смотрела на него
свысока и всем управляла в семье, но который как самец вполне устраивал её как
самку, говорит о том, что любовь любовью, а супружество супружеством. И хорошо,
когда любовь есть, а еще лучше, когда её нет, а есть то, чем любят, и то, чем
любят, вас устраивает, поскольку это именно то, что вполне удовлетворяет
вашу сексуальную потребность. И это, может быть, самое важное, когда есть то,
что тебя вполне устраивает и нет необходимости искать на стороне что-то лучшее.
Потому что, конечно, мы можем говорить о любви, но прельщаемся-то мы этим самым,
и стремимся обладать этим самым, то есть орудиями сексуального общения.
А
тут, значит, этот начальник цеха. Он давно за Зиной ухаживал и "влюблен в неё до
беспамятства". Такая влюбленность сверх меры, конечно, женщине льстит, особенно
ввиду того, что начальник цеха - это начальник цеха, это и положение и деньги,
это не то что муж-лопух, не умеющий деньги зарабатывать. Так что Зина в мыслях
своих очевидно прельстилась сделанным предложением и подумала, что это - то
именно, что ей надо. Она представила себя в роли жены начальника цеха, и это,
судя по всему, понравилось её гордости.. Но, очевидно, что-то мешало ей
принять окончательное решение. И вот она залетела ко мне со своим вопросом. Ну,
а как вы думаете, как должен был бы среагировать влюбленный в неё человек? Само
собой, это едва ли могло ему понравиться, и, может быть, даже бессознательно,
Зина как раз и рассчитывала на это, на то, что я среагирую отрицательно, и она
успокоится. Скорее всего, именно это ей и нужно было. Я, тем не менее, сдержал
себя, а для этого мне нужно было почувствовать к ней отчуждение, чтобы
объективироваться по отношению к ней. Хотя, с другой стороны, а что мне еще
оставалось делать, поскольку "мы тоже свою гордость имеем"? И я сказал, что этот
вопрос должна решать она сама. Она сама должна решить, что для неё лучше. Так я
сказал. Но, конечно, энергетика моя в это время говорила: нет, нет и нет. Мне
становилось грустно от перспективы потери Зины, хотя Зина, конечно,
никогда не была моей, разве что в моём воображении.
И я
сказал эти мои слова, и эти мои слова, кажется, оказались как раз теми словами,
которые привели Зину в чувство. Зина словно пришла в себя, и она по поднявшей её
вверх волне скатилась в обычное своё состояние, в свою существующую реальность.
И вот тут произошло событие, которое существенно изменило расклад
карт. Это событие называлось Владимир Викторович. В отделе появился новый
конструктор.
Владимир Викторович - крупный мужчина. Однако походка у
него необычайно легкая. Создается впечатление, что ходит он на цыпочках, и
словно при каждом шаге ощупывает почву под собой, чтобы узнать, насколько она
надежная, прежде чем окончательно ступить на неё. Лицо его можно было бы назвать
добрым, если бы в нём не доминировало очевидно сознательно культивируемое
детское выражение. Но при всей очевидности культивирования детского выражения
лица в конечном счете оказывается, что то, что культивируется, то и есть на
самом деле. И здесь Зина впала в первую свою основную ошибку, и, видимо, не
могла в неё не впасть, потому что то, что инстинктивно видели другие, она
увидеть не могла, так как подсела на наживку, которую открыто и откровенно
предлагал женщинам Владимир Викторович, именно свою детскость. То же, почему
Зинаида Николаевна схватила эту наживку, связано, очевидно, с тем, что Владимир
Викторович предложил ей именно то, чего ей так не хватало в жизни - женского
самовыражения. Она привыкла к тому, что "мужчины невозможно самоуверенны".
"Стоит посмотреть на них вот так, и они уже думают, что в них влюблены, и уже
подходят к тебе и говорят: ты же любишь меня".
Зине
снились одни и те же серийные сны: что за ней гонятся прекрасно одетые мужчины
без голов, и она от них постоянно убегает, куда-то прячется.
А тут, с
появлением Владимира Викторовича, она обнаружила совершенно противоположную
реакцию: он её тормозил, и это ей ужасно нравилось и возбуждало, наверное,
потому, что она имела возможность выражать себя, не опасаясь, что это выражение
натолкнется на какую-то неприемлемую для неё реакцию с его стороны. "Нет, я его
не люблю.- говорила она.- Это не любовь. У меня к нему что-то материнское.
Я прижала бы его к груди, как маленького мальчика."
Был какой-то праздник, и Владимир Викторович принёс фотоаппарат. Потом Зина
показала мне снимок, на котором она обнимает Владимира Викторовича, и весь облик
её говорит о том, что она возбуждена и хочет его. "Посмотри, что это?"- сказала
она. Я видел, "что это", и не хотел этого видеть. Этот снимок, очевидно,
притягивал её, потому что она видела себя в нём "в особенном своём виде", и это
её возбуждало и что-то ей говорило. "Он ужасный трус - говорила она - Я его
обнимаю, а он смущается, отворачивается, меня это так забавляет, и мне хочется
смущать еще больше"
Так установились между ними отношения.
Владимир Викторович провожал её, случалось, они засиживались в кафе, которое
было поблизости от её дома, и она неизменно восхищалась его культурой, чуткостью
и надежностью. "Сидим, мне приспичило. Вокруг темно. Но не сяду же я вот так,
при нём. Приходится идти домой".
И так отношения между ними
развивались полунезаметно.
У Владимира Викторовича случилась круглая
дата, и по этому поводу состоялась вечеринка. Владимир Викторович был особенно
возбужден, весел и обаятелен. Потом мы заметили, что его настроение как-то резко
изменилось, и он неожиданно исчез, так что мы догуливали уже без
юбиляра. На следующий день Зина рассказывает мне, и в её голосе звучит
оскорбленное чувство: "Представляешь, он мне говорит: я взял у приятеля ключ от
квартиры. У меня сегодня день рождения, поехали." Что-то тут Владимир Викторович
не рассчитал, что у него не получилось. Не рассчитал или не знал о том, что
этими словами он, скорее всего, напомнил Зине другую ситуацию, когда также
однажды влюбленный в неё мужчина потребовал удовлетворить его похоть. И тогда
она подумала: так что же, вся любовь - это вот это самое? И только то?!
Тут случилось несчастье - умер наш начальник, Бердников. И в это
же время директор уволил зам. главного инженера по производству. Т.о.
освободились две должности, претендентами на которые одинаково были Владимир
Викторович и Владимир Евдокимович. Должность зам. главного инженера хлопотная, и
Владимир Евдокимович хотел, чтобы её занял Владимир Викторович, но последний
тоже не захотел её занимать, чем обидел Владимира Евдокимовича, поскольку
Владимир Викторович занял место начальника отдела. "Ни себе, ни людям"- ворчал
Владимир Евдокимович, который ни к каким особенным должностям не стремился, и
его пожизненно устроила бы должность начальника отдела, а между тем он знал
тщеславные устремления Владимира Викторовича.
Заходит разъяренная
Зинаида Николаевна. "Захожу к нему подписать увольнительную. Он: не могу.
Директор проводил совещание и приказал давать увольнительные только в крайних
случаях. А тут приходят все, подпиши, да подпиши. Я ему говорю: я - не все!
Заруби себе на носу." Представляешь, он позволил мне сказать, что я для него -
это все!"
И вдруг, как снег на голову, Зинаида Николаевна разводится с
мужем. Когда она в первый раз сказала нам об этом, мы не поверили, подумали, что
она шутит. Но всё оказалось правдой. Мы не брались объяснить причину этого, и
только из поздних разговоров она открылась. Что-то в её отношениях с Владимиром
Викторовичем, в её чувствах с ним и разговорах с ним произошло такое, что она
поверила ему и поверила в то, что они могут быть вместе. И, конечно, фантазии о
будущей совместной жизни сыграли свою не последнюю роль. Однажды она поверила,
что он разведется с женой. Что-то подобное было в их разговорах, и он в этих
разговорах не смел, не смог "ей отказать". Ну, вырвались у него какие-то такие
слова, которые она хотела от него услышать. Вот так и бывает, что ляпнет
человек, словно находится под дулом пистолета, потому что отношения зашли уже
так далеко, что нужно говорить либо "да", либо "нет". Но тут и сказать "нет" в
глаза человеку вот так, прямо, и разбить его сердце, невозможно, потому что
собственное сердце надрывается, и обстоятельства таковы, что если за словом
последуют дела, то выйдет еще хуже того, если бы открыто было сказано "нет".
Собственно, как это и происходит в нашей обычной повседневной жизни, кажется,
что всё упирается в то, где жить. Для Зинаиды Николаевны было невозможно
привести Владимира Викторовича к себе в дом, мол, здравствуйте, дети, вот ваш
новый папа. Нравственное чувство не позволяет. Но то, что невозможно для тебя, в
фантазиях представляется возможным для другой стороны. Но другая сторона
находится точно в таком же положении. Владимир Викторович, как водится,
жил не прописанный у жены. У него - мать, и он у неё прописан. И точно также,
как для Зинаиды Николаевны было невозможно привести мужчину в дом, в котором жил
другой мужчина, отец её детей, точно также и для Владимира Викторовича было
невозможно привести женщину в дом к матери. Но ведь здесь и не только это.
Это женщина может выкинуть мужчину как негодную тряпку, мол, я полюбила другого,
и это якобы всё оправдывает. Что Зинаида Николаевна и сделала. У мужчины не так.
При чем здесь другой человек, другая женщина, с которой он неплохо прожил
столько лет. Она-то чем виновата? И, потом, ему с ней хорошо, он уже привык к
этой жизни. Зачем, для чего ему что-то другое, для чего всё менять? Ведь это
совершенно разные вещи - получать что-то дополнительно положительное на стороне,
дополнительный жизненный импульс, и совсем другое дело начинать всё сначала. Для
этого нужно знать, ради чего сыр-бор заваривается. Так что если у
женщины преобладает чувство, и оно сильно туманит её мозги, вплоть до того, что
я люблю этого мужчину, и сжигаю за собой все мосты, то у мужчины всё же
преобладает рассудок, и он понимает, что дороги без значительных потерь нет, и,
в общем, неизвестно, чем обернуться непродуманно сделанные шаги и не окажешься
ли ты в положении, в котором прошлое состояние покажется для тебя пределом
мечтаний. Словом, видимо, Владимир Викторович говорил Зинаиде Николаевне, что
да, он разведется, что они будут жить у матери, но его инстинкт самосохранения
заставил его остановиться перед решительный шагом. Т.о. Владимир
Викторович оказался в положении, в котором он свой выбор сделал. Его вполне
устроила бы Зинаида Николаевна в качестве любовницы, но ведь женщина хочет
заглотнуть мужчину непременно всего, целиком. Ну, а Зина "всё ждала и верила",
и, конечно, пилила его, мол, когда, а Владимир Викторович кормил её завтраками.
Т.о. он оказался перед вопросом: как выйти из создавшегося положения. По
счастью для него, заводская жизнь состоит в том, что каждый работник постоянно
пребывает под дамокловым мечом сокращения. И т.о. однажды по заводу вышел приказ
о сокращении должности кладовщицы в отделе, и я, помню, как, не зная подноготной
отношений Владимира Викторовича с Зинаидой Николаевной, весьма удивился, когда
услышал от него вместо ожидаемого сожаления о сокращении высказывание, что
отделу не нужна должность кладовщицы. И еще я в то время удивлялся, почему
Зинаида Николаевна не захотела остаться на заводе. В те времена я чувствовал
себя так, что если уж у меня с Зинаидой Николаевной ничего не получилось,
то пусть по крайней мере у неё с Владимиром Викторовичем получится. Словом, как
обычно, страдал усердием не по разуму.
И захотелось мне
устроить встречу "старых друзей". У Галины Николаевны своя квартира, и я
договорился с ней устроить встречу у неё. Владимир Викторович согласился, потому
что он привык ходить по минным полям и не подрываться, то есть делать вид, что
"всё хорошо, прекрасная маркиза". И Зинаида Николаевна не захотела мне сказать
всей правды, а, может быть, и не знала её, а только испытывала оскорбленное
чувство униженной и проигравшей гордости. Но она, поговорив с Галиной
Николаевной, заявила мне, что Галине Николаевне это совершенно не нужно, что
Галина Николаевна говорила с ней таким-то тоном и т.д. и поэтому встреча не
состоится. Галина Николаевна такой интерпретацией их разговора оскорбилась:
"Вот, перевела стрелки на Галину Николаевну". Разумеется, если бы Зинаида
Николаевна хотела встретиться в Владимиром Викторовичем, она не посмотрела бы ни
на какой тон Галины Николаевны.
Отношения Галины Николаевны и Владимира Викторовича не сложились с
самого начала. Владимир Викторович определил её как даму, которая ищет спонсора,
и это почему-то ему очень не понравилось, и он всячески подначивал
её. Впрочем, это не принимало каких-то особенно вызывающих форм, тем не менее,
эта привязчивость - характерная черта Владимира Викторовича. Став начальником
отдела, он и хотел бы сократить Галину Николаевну, но у неё был
несовершеннолетний ребенок, и он при всём своем желании не смог бы этого
сделать.
Вскоре после того, как Зинаида Николаевна ушла с завода,
Владимиру Викторовичу предложили должность Главного механика, и он согласился.
Видеться с ним мы стали реже, но видимость дружеских отношений сохранялась. Да
и, в общем, мне нечего было с ним делить, и меня с ним объединяло общее чувство
к Зинаиде Николаевне. В это время у меня с Галиной Николаевной установились
почти дружеские, почти нежные отношения. Зинаида Николаевна ушла. Изредка она
еще перезванивалась с Галиной Николаевной, звонил и я ей, но уже чувствовалось,
что Зинаида Николаевна - в другой жизни. И так это мало-помалу заглохло. Галина
Николаевна несла мне свои горести и страхи перед будущим, потому что подходил
срок, когда ограничение на сокращение относительно неё перестанет действовать.
Она пыталась храбриться, но виден был страх в её сердце.
Между тем
завод, как шагреневая кожа, скукоживался с каждым месяцем, и мне мой инстинкт
сказал, что нужно уходить, между тем как привычка сдерживала от решительного
шага, и для него требовался дополнительный толчок.
К этому времени наш
отдел превратился в бюро главного механика, а специалистов использовали в
качестве сборщиков подшипников. И я сказал себе, что как только Владимир
Викторович скажет мне идти в цех, я пишу заявление на увольнение.
И,
конечно, как Владимиру Викторовичу не хотелось это делать, однажды ему пришлось
попросить меня об этом, поскольку некому было идти на сборку. И, конечно, он
никак не ожидал получить в ответ, что я пишу заявление. "Пиши"- сказал он.
Я написал, и он под горячую руку подписал. И хотя на следующий день он порвал
обходной лист, с которым я пришел на подпись, было уже поздно, я сделал своё
дело.
Я вышел с завода с таким ощущением, как будто завода никогда в
моей жизни не было. У меня началась другая жизнь. Сначала Галина Николаевна
звонила, потом, что-то заметив в моём тоне, сказала: "Ты что, как Зина, в другой
жизни?" -"Да"- сказал я. И это был её последний звонок.
Я как-то
встретил Рябченко. Она сказал, что теперь все технические службы подчиняются
Владимиру Викторовичу.
И вот теперь Владимир Викторович стоял передо
мной собственной персоной. Я сказал: "Говорят, ты теперь на заводе главный
начальник." Владимир Викторович махнул рукой. Поговорили о делах на заводе. От
нашего отдела на заводе остался один Евдокимович. "А что Галина
Николаевна?"-спросил я. "Я её сократил"- сказал Владимир Викторович, и в его
голосе прозвучало удовлетворение. "Я рад, очень рад, что тебя повидал"- сказал
Владимир Викторович на прощание, и мы по русскому обычаю распрощались, чтобы
снова встретиться через тысячу лет. А я по расставании с некоторым даже
удивлением подумал, что вот было нас четыре человека, которые были близко между
собой связаны, и Владимир Викторович так или иначе избавился от всех. Эта мысль
меня странно удивила. Уж кому-кому, а мне-то не на что жаловаться. Нет, он не
сделал мне ничего хорошего. Но и ничего плохого тоже. Но всё же что-то за всем
этим стояло. Какая-то неправда, что ли.
05.04.09 г.