У нас время от времени профсоюз выделяет бесплатные билеты
в театр. И срабатывает при этом удивительный инстинкт, переворачивающий всё с
ног на голову.
Сам я любитель театра. Может быть,
приучила меня к этому бабушка. С раннего моего детства мы ходили с ней в театр,
и всё это всегда было торжественно, всегда это был праздник. Билеты мы всегда
брали хорошие, сидели в передних рядах, обычно во втором ряду, чтобы ничего не
упустить и полностью насладиться. В антракте шли в буфет, покупали мороженое или
пирожное, садились за столик и наслаждались. Потом, со звонком, возвращались в
зал.
Вообще в театре присутствует эта торжественность как в храме
искусства. Публика ведет себя торжественно и чинно, одета хорошо. Словом, театр
- это праздник.
И это ощущение праздничности, торжественности театра у
меня осталось на всю жизнь. И позже, по жизни, мне хотелось воспроизвести эти
ощущения, которые я испытывал в те времена. Но, признаюсь, удавалось мне это
редко. А удавалось мне это редко потому, что оказалось практически невозможно
воспроизвести ту атмосферу соприкосновения с чудом, которая создавалась при
посещении театра с бабушкой.
Агитирую приятелей пойти
в театр. И вот мы идём скопом, и я чувствую приятелей, а не театр, не
постановку, и всё внимание обращено на них, а им всё это так, до лампочки. И в
результате впечатлений - ноль. Иду с девушкой. Девушка тянет прежде всего в
буфет, и не за пирожным или мороженым, а по конъячку. И снова нет театра. Я
говорю, очень-очень редко находился человек, при посещении с которым от театра
остаётся впечатление. А уж о том специфическом ощущении храма, которое
присутствовало в прежние времена, и говорить нечего. Театр словно отставился,
отошел в сторону. Я уж не говорю о современной демократизации театра, которая с
изменением социального строя перешла от отбора пьес по критериям искусства к
критерию требований кармана публики. Всё возвратилось к временам чеховской
душечки, когда "публика, невежественная, дикая. Ей нужен балаган! Ей
подавай пошлость! " И подаёт театр пошлость. Так что идти в этот балаган уже и
не хочется.
Так вот, время от времени профсоюз выделяет билеты на
посещение театра, и вот вся наша гэпэзэвская банда вваливается в театр.
Это когда мы ездили по командировкам по Союзу, Леня Павленко говорил: "Это же
бесплатные туристические поездки, и их нужно использовать по полной программе".
И, как только мы приезжали в какой-нибудь новый город, Леня немедленно начинать
водить нас по его достопримечательностям. Обычно в первую очередь мы
отправлялись в краеведческий музей, потом в музей изобразительных искусств,
потом в церковь. Во всём этом со стороны Лёни присутствовало отношение именно
туриста, человека, который рядом с этим, но не в этом; это с его стороны
проявление какого-то своего рода любопытства. Для Лёни важно, что он
был рядом с этим, это давало какое-то содержание его душе.
Как-то мы оказались в Перми. Как водится, мы побывали в краеведческом
музее, музее изобразительных искусств, после чего Лёня потянул нас в церковь,
чтобы послушать церковное песнопение. Лёня стоял и разглагольствовал о пении, не
слушая его, и видно было, что он считает песнопение значимым не потому, что оно
что-то говорит его душе, а потому, что оно в какой-то системе считается
значимым, а он мысленно включил себя в эту систему и тем самым как бы приобщился
к ней.
Я уговорил Лёню пойти в местный театр оперы и
балета. Пришли. Публики в зале - несколько человек. Во время постановки
декорации падают. Толстые балерины танцуют безобразно.
Пермь осталась бы в моей памяти в ряду других городов, но она поразила меня
трёхэтажными домами, сложенными из брёвен. Я даже не предполагал, что такое
возможно.
Как-то нас в Москве послали в деревню на картошку, и нас
поселили в избе, сложенной из бревен. Хозяева положили нас в небольшом закутке
при входе. Спали мы на полу. В пакле, набитой в щели между брёвен, ползали
полчища клопов. Их красные спины блестели, как драгоценные камни. Ну и жарили же
они нас! Хозяева на наши жалобы чем-то травили клопов, их полчища несколько
уменьшились, но эффект от усилий хозяев был небольшой.
Тамошняя поездка запомнилась двумя разочарованиями, Одно разочарование
касалось леса. Как человек степного района, я мечтал о том, чтобы попасть в лес
и побродить по нему. Деревня находилась в лесу, но я с неудовольствием
обнаружил, что стоит немного углубиться в лес, и уже не знаешь, в какую
сторону нужно идти. Второе разочарование касается костров. По вечерам жгли
костер и пели под гитару. Несмотря на романтическое представление о кострах и
гитарах, мне показалось, что всё это делалось не потому, что это доставляет
удовольствие, а потому, что существовало представление, что это должно
доставлять удовольствие. И студенты на бессознательном уровне участвовали
в этом как в обязанности, а на сознательном уровне считали, что, делая всё это,
доставляют себе удовольствие. Вообще это выглядело так, что существует множество
колёсиков, каждое из которых существует для других колёсиков, и у каждого из
колёсиков присутствует сознание, что, делая нечто, что должно восприниматься
другими колёсиками как нужное для всех, они тем самым выполняют то, что следует,
и поэтому должны быть то ли счастливы, то ли удовлетворены собой и своей
значимостью. Чувствовалась некая общность, словно обязанность всех перед каждым,
и значимость каждого для себя как будто определялась тем, какое значение он
имеет для существующей общности, как хорошо он выполняет в ней неписаные
обязанности.
И вот вся наша гэпэзэвская банда вваливается в театр.
Ощущение такое, словно приехали в дом отдыха. Во времена Союза нет-нет, и в
печати появлялись сообщения о безобразном поведении в доме отдыха имя рек,
скромного, дисциплинированного труженика, по отношению к которому невозможно
даже предположить, что он способен на безобразия. Что-то в этом духе происходит
и при наших походах в театр. Знаете ли, когда человеку что-то достаётся
бесплатно, у него возникает специфическое отношение к бесплатному как к тому,
что не ему делают одолжение, своего рода подарок, а что, напротив, это он делает
одолжение, принимая подарок. Так что когда мы появляемся в театре, у нас такое
ощущение, что мы своим посещением делаем большое одолжение театру.
Соответственно, артисты, играющие на сцене, видятся нами в качестве слуг,
которые призваны развлекать нас. Мы смотрим на них свысока, и скорее с
удовольствием презрения, часто даже без снисходительности. Мы появляемся в зале
шумно, громко разговариваем, жуем, смеемся, во время спектакля ходим по залу, и
если и взглядываем время от времени на сцену, то всё равно ничего не слышим из
того, что там говорят, из-за стоящего в зале шума. Вникнуть в то, что происходит
на сцене, невозможно. даже при желании. Но желания такого и нет. Публика
курсирует между буфетом и зрительным залом, заряжаясь горячительным. И считается
особым шиком после спектакля спросить: "Слушай, а о чем был спектакль, ты не
знаешь?" - и ответить: "Представления не имею!" И громко засмеяться. И добавить:
"Конъяк в буфете был классный, не разбавленный, или я уже был настолько готов,
что мне всё казалось классным"
Впоследствии посещение театра
вспоминается как событие, в котором участники проявили себя самым героическим
образом, и шкала героизма измеряется тем выше, чем более невменяемого состояния
человек во время посещения театра достигал.
Да, что ни говорите, а
дармовщинка как-то переворачивает всё с ног на голову. Ведь если ты покупаешь
билет за свои кровные, то хочешь получить удовольствие за них по полной
программе. И ты предъявляешь требования не только к игре артистов, но и к самому
себе, ты соответствующим образом внутренне собираешься с тем, чтобы не упустить
ничего из таинства искусства, представляемого игрой артистов. Ведь, как
говаривал Лёня Павленко при поселении в гостиницу: "За всё уплачено"- включал и
уже не выключал телевизор, пока мы не покидали гостиницу
Нда. Конечно.
И театр это понимает. И он понимает, что в наше демократическое время он должен
предоставить демократической публике то, что она хочет, ради чего идет театр. А
демократической публике " нужен балаган! Ей подавай пошлость!" И театр подаёт ей
пошлость.
15.11.08 г.