Родственные отношения - тяжёлый случай. И особенно они
тяжелый случай, когда связаны с женщиной.
Короче говоря, сестра
влюбилась. В пана Пшебежского. Откуда этого пана она выковыряла, не могу
сказать. Как будто в Ростове своих парней не хватает. Я так думаю, что у этих
дур то место, которым они впечатляются, реагирует на всё необычное. Поэтому
привычные ростовские физиономии его не впечатляют, а цепляет то, чего оно до
этих пор не встречало. А пан Пшебежский действительно отличается от нашего
привычного мужского пейзажа природной важностью и "рыцарственностью". Петух, да
и только, что по виду, что на словах: просто так не пройдёт и слова просто так
не скажет.
Мне, правда, всё это всё равно, это её дело, в кого ей
влюбляться. Мне же он сразу не понравился. Не люблю, когда люди что-то строют из
себя, выкобениваются.
Но тут вдруг появляются новые
обстоятельства, потому что оказалось, что пан Пшебежский бандит. Я не знаю,
правда, как она их выбирает. Перед этим она ходила с цыганом Сашкой, бандитом.
Сашка её любил, одевал, как куколку, но не выдерживал, когда она одевала все эти
прозрачные белые штаны и блузки и отправлялась в парк с подружками смущать
мужскую часть, а смущать, доложу я вам, ей есть чем. Как-то Сашка въехал в парк
на своём мерсе и за руку, буквально насильно втянул её в машину. Ему, значит,
невыносимо было, что она почти голая шляндрает по парку. В ответ сестра
возмутилась и заявила, а кто, мол, ты мне такой, что смеешь командовать мной. И
дала ему отставку.
А теперь еще этот пан.
И вот однажды сестра
ластится ко мне, как лиса, ну, такая родная, аж некуда, а между тем на заднем
плане её глаз я вижу беспокойство и затаившуюся там подлость. И вот она говорит:
ты же всё можешь, всё умеешь, и ты же мне брат. И ты не откажешь мне в
маленькой просьбе. А глаза так и бегают.
И вот что ты
сделаешь, за что я не люблю себя и этих чертовых баб: уже вижу, что будет
какая-то гадость, а рассиропливаюсь, и чувствую себя уже приближенным к ней, и
оторваться от этого чувства уже не могу, и преданно смотрю на неё во все глаза.
А она делает жалобные глаза, и милым таким голоском сюсюкает: ты знаешь, Янек
задумал одно дело, но я так боюсь, так боюсь за него, всё-таки он иностранец,
нашего ничего не знает, и он запорется на этом деле. А тебе это ничего не стоит.
И рассказывает, что у фирмы есть изделие, которое она только что получила,
изделие дорогое, но, самое главное, что оно ей сейчас необходимо, что без него
она не может. Она только что его получила, и если сейчас, до его пуска, его у
фирмы изъять, и предложить его же фирме, то фирма любые деньги за него заплатит,
и Янек на этом хорошо заработает. Так всё это открытым текстом и говорит. Она не
о себе говорит, и уж тем более не обо мне, а о том, что её Янек здорово на этом
деле заработает, то есть что её Янеку будет хорошо.
И вот представь себе, ты не поверишь, всё это идёт у меня на заднем
плане, всё сознание сути дела, а между тем то, что я её родственник, брат,
срабатывает, так что я уже чувствую себя обязанным выполнить просьбу, и именно
потому, что она в таком состоянии, в таком беспокойстве за своего Янека,
который, оказывается, захотел заработать. Я как бы с сестрой превращаюсь в одно,
испытываю её чувства, это на переднем плане, а на заднем плане у меня сознание
моей роли жертвенного барана, избранного на заклание, и который счастлив
от того, что его избрали на эту роль. Внутри себя я понимаю, что если я
попадусь, мало не покажется, но сестра даже не подумает обо мне, даже не
вздрогнет, она вся останется в своём пане, и единственное огорчение, которое она
испытает при этом, это что пан не получил того, что хотел, так что я же у неё и
буду виноват перед паном за то, что попался. Возникла такая ситуация, что я
словно в какой-то капсуле, в которой есть только это буквальное: просьба сестры
и её тон, и кроме этого больше ничего нет, никакой реальности.
И вот мне
даже стало интересно, как я это сделаю, сама эта операция. Собственно, как
только сестра об этом заговорила, я уже знал, как это сделать, опираясь на
русское разгильдяйство. И как я рассчитывал, так всё и произошло. Изделие я
вынес практически открыто... конечно, не совсем так... неважно, это дело техники
и не об этом речь. Пан Пшебежский получил в свои руки желаемое.
Не
прошло и пары дней, как снова влетает сестра, и видно, что при всём её
непонимании сути дела инстинкт её говорит ей, что её Янеку грозит беда."Ты
только посмотри на него! - говорит она - Он ничего слышать не хочет. Мне
страшно". Иду к пану в гостиницу. Он пребывает в своей сверхважности от своей
сверхзначимости для фирмы. Когда я узнаю, сколько он запросил за изделие, я
сказал: "Да тебя легче убить" И увидел, что его пробило, что он испугался, и не
просто испугался, а умер от испуга.
Он успел смайнать, так что остался
при своих интересах.
Но вот ты посмотри на этих баб. Пан Пшебежский
исчез, и как будто его и не было вовсе. И вся любовь куда-то у сестры делась,
испарилась "как сон, как утренний туман". И вот скажи мне после этого,
посредством какой глупости включается любовь и как она выключается.
И
теперь посмотри на меня, как я себя вёл. Ведь дебил, самый что ни на есть
распоследний дебил. А всё из-за родственных отношений.
13.11.08 г.