на главную страницу
визитка
назад

Шаблоны Юнга

О методе

О психологизме в науке

1
В наши дни большинство людей, конечно, убеждено, что объективная психология должна прежде всего опираться на наблюдение и опыты. Такая основа была бы идеальной, если бы она была возможна. Но идеал и цель науки заключаются не в том, чтобы давать по возможности точное описание фактов - наука не может конкурировать с кинематографическими снимками и фонографическими пластинками, - нет, цель, стремление и назначение науки заключаются в постановлении закона, а закон есть не что иное, как сокращенное выражение для многообразных процессов, имеющих, однако, нечто общее между собой. Таким образом, цель науки благодаря научному пониманию возвышается над тем, что лишь опытно познаваемо; цель эта всегда останется продуктом субъективной психологической констелляции исследователя, несмотря на всеобщую и доказанную значимость. В образовании научных теорий и понятий заключается много личного и случайного. "Уравнение" бывает не только психофизическим, но и психологическим, личным. Мы видим цвета, но не видим длины световых волн. Этот общеизвестный факт никогда не следует терять из виду в вопросах психологии. Воздействие личного "уравнения" (Gleichung) начинается уже во время наблюдений. Мы видим в объекте то, что лучше всего могли бы увидеть внутри самих себя. Так, прежде всего "в чужом глазу сучок мы видим, в своем не видим и бревна". В так называемой объективной психологии я не доверяю принципу "чистого наблюдения", разве что смотришь через очки хроноскопа, тахистоскопа и других "психологических" приборов. Таким образом, можно охранить себя также и от чрезмерного избытка данных психологического опыта.

2
О психологизме в психологии или об определении   истинности частных истин с точки зрения отдельной частной истины.
Человек может видеть в объективности только то, что есть в нём самом, он судит об объективности с точки зрения тех критериев, образцов, которыми обладает.
Как это может быть смоделировано.
Универсального человека можно определить как объект, определенный  множеством переменных свойств, т.ск., координат, которые принимают какие-то значения в диапазоне их определения. Человек индивидуальный отличается от человека универсального тем, что на место переменных подставляются их конкретные  значения (если же эти значения не определены, то человек не способен сформировать суждение. Но обычно этого не бывает, поскольку об этом заботится коллективное сознание)  В то же самое время, в процессе взаимодействия субъекта с внешней средой  значения переменных могут изменяться. Значение переменной как отражение реальности является для человека критерием истины, и с её точки зрения человек определяет истинность значений переменных этой же координаты у других  субъектов, а также решает вопрос о соответствии или несоответствии одних переменных другим переменным как внутри собственной системы, так и относительно других систем. Чем ближе эти значения в смысле тождества или соответствия к значениям, которые выступают для него в качестве истинных, тем более истинными они признаются. Однако, наряду с этой количественной мерой истины существует качественная мера, связанная с противоположностью, взаимоотрицанием или соответствием значения переменной другим переменным.
Важно отметить, что для субъекта при определении истины важен не принцип тождества переменных, а принцип соответствия. Что означает этот принцип? Если мы возьмём двух торговцев одним и тем же товаром, то они тождественны, но если они выступают в качестве конкурентов, а это обычно так и есть, то по отношению друг к другу они выступают в качестве ложных, и взаимно отрицают друг друга. Тогда как отношение продавец - покупатель - это отношение соответствия, и один по отношению к другому выступают в качестве истинных. Это можно представить себе как отношение между положительными и отрицательными числами. Это - то, что относится к качественному значению переменных.

Примечание
Действительно, если каждый из торговцев имеет истинностное значение 0,2, то в качестве конкурента каждый из них другого рассматривает в качестве отрицательного, то есть имеющего значение -0,2 В этом случае суммирование их истинностных значений дает ноль. Если у другого относительное истинностное значение равно -0,3, то получаем в сумме -0,1 в пользу противной стороны, и, соответственно, субъект определяет свое истинностное значение по отношению к другому субъекту. И, т.о., появляется возможность упорядочить относительную стоимость субъекта по отношению ко всем другим субъектам, а также упорядочить и самих этих субъектов. Т.о., этот процесс упорядочивания предполагает противопоставление одного из элементов другим элементам и посредством  сравнения  тем самым получить их порядок по по отношению к нему.
Если дано множество множество элементов со значениями 0,1, 0,2, 0,3, 0,5, 0,7, и элемент со значением 0,3 хочет определить свое относительное значение, то он противопоставляет себя остальным эначениям, приписывая им отрицательные значения, и в результате суммирования с собственным значением, получит: 0,2 0,1, 0,0, -0,2, -0,4. Тем самым он получает относительный вес    других элементов по отношению к себе..
Отношения здесь можно представить в качестве рыночных

В этом случае изначально одна переменная по отношению к другой рассматривается в качестве ложной, и уже затем идет речь о мере, степени этой ложности. В этом смысле, например, если в качестве критерия выступает 3, а в качестве объекта -5, то последнее выступает в качестве безусловно ложного. если -0.1, то в качестве ложного, тогда как если в качестве значения выступает значение 2, то это недостаточная, но истина, если 4 - то это вещь более истинная, чем 3. Количественной и качественной мерами определяется характер реакции: если это 2, то реакция направлена на воздействие на значение 2 т.о., чтобы оно увеличилось до трёх, если это 4, то воздействие уже не на объект, а на субъект, который стремится усилиться до 4. Напротив, если мы имеем дело с отрицательными значениями, то реакция изначально отрицательная, направленная прежде всего на уничтожение, во всяком случае, подавление самой этой отрицательности, причем, если это невозможно, то - на преодоление отрицательной разности, например, на повышение 3 до 5 и выше. Т.о., возникает непрерывная конкуренция противоположностей в их борьбе за самоутверждение.(Добавление)
Возвратимся к примеру с продавцом и покупателем. Если два продавца, то один по отношению к другому выступает в качестве отрицательной величины, при этом, конечно, совершенно неважно, с кем из них мы соотнесем положительные, и с кем - отрицательные числа. Во всяком случае один из них рассматривает другого по отношению к себе, и себя рассматривает в качестве положительной, другого, в качестве отрицательной величины, и обратно, совершенно то же самое по отношению к нему делает другой. (Вообще говоря, перед ними открывается две возможности: одна возможность: объединить свои товары и по продаже товаров пропорционально разделить полученную выручку. Конкурентное отношение в этом случае сводится к минимуму. Либо же каждый продает свой товар, и тогда конкуренция за покупателя становится максимальной.
Естественно, что отношение покупатель-продавец должно выражаться оба положительными числами, в то время как для конкурента - отрицательными.
Т.о., мы видим, что корни психологизации лежат в основе действительных, практических отношений человека с внешней средой. В качестве неистинного, ложного для субъекта выступает все то, что не отвечает каким-то его практическим интересам. Возникает субъективное отрицание. И, соответственно, напротив, всё то, что способствует утверждению интересов субъектов, рассматривается ими, если хотите, "их психологизмом" в качестве  истинного.(психологизм) И для того, чтобы психологизма не было, необходимо, чтобы отсутствовала или была нивелирована борьба интересов. Психологизм - это, в конечном счете проявление борьбы интересов.

3
Но значение личного психологического "уравнения" выступает еще гораздо ярче тогда, когда исследователь излагает подробно свои наблюдения, уже не говоря о понимании и абстрагировании опытного материала! В психологии более чем где-либо неизбежно приходится ставить основное требование, чтобы наблюдатель и исследователь были адекватны своему объекту в том смысле, чтобы они были в состоянии видеть не только одно, но и другое. Нельзя, конечно, требовать, чтобы наблюдатель смотрел только объективно, - это невозможно. Надо довольствоваться уже тем, если он смотрит не слишком субъективно. Что субъективное наблюдение и понимание согласуются с объективными фактами психологического объекта, "лишь постольку доказательно для понимания, поскольку оно не притязает на всеобщую значимость, а ограничивается значением лишь для каждой данной области объекта. В таком смысле бревно в собственном глазу даже способствует нахождению сучка в глазу ближнего. В этом случае бревно в собственном глазу вовсе не служит доказательством того, что в глазу у ближнего нет даже сучка. Но расстройство зрения легко может подать повод к всеобщей теории, по которой всякий сучок принимает размер бревна.

4
Для разделения субъективных компонентов восприятия от объективности,  субъекту необходимо знать значение переменных, определяющих субъективность  Но для этого субъект должен осознать себя. А это значит, он должен суметь отделить себя от коллективного сознательного и коллективного бессознательного, что достигается посредством осознания себя как личности. Если этого не происходит, то он бессознательно использует коллективистские установки т.о., чтобы обеспечить нормальное функционирование своего бессознательного, либо же его бессознательное оказывается подавлено последними.
Непосредственное отношение субъекта с его коллективистским на практике означает  не что иное, как защиту его собственных индивидуальных интересов. По сути коллективистское есть то множество положений, из которых субъект берет то, что ему выгодно. В связи с этим, можно провести линию между субъективизмом и объективизмом. В чем заключается субъективный подход? В том, например, что продавец самого себя считает истинным и правильным, и считает истинными и правильными тех, кто покупает покупает у него, и, напротив, своего конкурента он считает неправильным, как неистинными он считает всех тех, кто покупает у него товар  . Т.о., налицо любовь к себе и ненависть к конкурентам. Истинность конкурента для продавца состоит в том, чтобы он не был конкурентом, то есть не был продавцом.
А как рассуждает объективист? Он говорит, что они оба истинны, и конкурент истинен не менее, чем он сам, и это же относится к покупателям. Но так как для борьбы нужно отрицание, то признание истинности конкурента равносильно отказу от борьбы с ним. И тогда, когда такой отказ является односторонним, то он приводит к разорению продавца, как это произошло с Горбачевыми-Ельциными.

5
Признание и уважение субъективной обусловленности познаний вообще, в особенности же познаний психологических, является первым условием для научной и справедливой оценки психики, отличной от психики наблюдающего субъекта. Но это условие возможно лишь в том случае, если наблюдатель в точности знает диапазон и свойство своей собственной личности. Однако знать это он может лишь тогда, когда значительно освободится от нивелирующих влияний коллективных суждений и коллективных чувств и вследствие этого достигнет ясного понимания своей собственной индивидуальности.

6
Не следует абсолютизировать противопоставление коллективистских установок и индивидуальных. В любом случае до тех пор, пока существуют коллективы, будут существовать и выработанные, бессознательно или сознательно, коллективистские установки, которыми только и определяются отношениями между членами коллектива как внутри коллектива, так и по отношению к другим коллективам. В то же самое время, всегда в той или иной форме проявляются противоречия между индивидами и коллективом, которые реализуются, с одной стороны, возникновением двойственности, когда индивиды говорят не то, что думают, и делают не то, что говорят. Обычно этого рода нарывы, во время не удаляемые, заканчиваются революциями.
В то же самое время, массовое сознание, чем менее оно культурно, тем в большей степени оказывается погружено в заданные ему коллективистские установки.

7
 Чем дальше мы в истории оглядываемся назад, тем более мы видим, как личность мало-помалу исчезает под покровом коллективности. А если мы наконец опустимся до первобытной психологии, то найдем, что там о понятии индивидуального и вовсе речи быть не может. Вместо индивидуальности мы обнаруживаем лишь зависимость от коллектива и отнесенность к нему или "мистическое соучастие" (participation mystique - Леви-Брюль). Но коллективная установка мешает познанию и оценке психологии, отличной от субъекта, ибо коллективно установленный дух не способен мыслить и чувствовать иначе, как только проецируя. То, что мы разумеем под понятием "индивида", является сравнительно недавним завоеванием истории духа и культуры. И неудивительно, что некогда всемогущая коллективная установка создала, так сказать, невозможность всякой объективной психологической оценки индивидуальных различий, равно как и вообще научного объективирования индивидуально-психологических процессов. Вследствие такого недочета в психологическом мышлении познание слишком ярко окрасилось психологией - так сказать, "психологизировалось", - то есть оказалось насыщенным проецированной психологией. Яркими примерами тому могут послужить первые попытки философского объяснения происхождения миров. Наряду с развитием индивидуальности и обусловленным им развитием дифференцирования в психологии человека мы видим в объективной науке освобождение от психологии.

Упражнение

8
"К нему приходит забрюхатившая женщина ради получения благословления на убийство плода. И она не видит в этом греха, это нормально для неё. Для неё важно только то, что её "никто не возьмет». ("Остров")
Давайте рассмотрим высказывание с точки зрения содержащихся в нем противоположностей.
Мы имеем дело с высказыванием субъекта о действии объекта. Нас интересуют критерии, с точки зрения которых субъектом рассматривается действие объекта, с одной стороны, и критерии объекта, с другой.
Критерии субъекта: "И она не видит в этом греха" - следовательно, с точки зрения субъекта   стремление женщины избавиться от плода есть грех. "И она не видит в этом греха" - субъект утверждает тем самым за женщину, что она в этом греха не видит, и, следовательно, не моральна. В связи с этим возникает ощущение, что субъект инерционен, что он, по выражению Достоевского, летит. Значит, у него процессы возбуждения преобладают над процессами торможения. Далее возникает вопрос: можно ли из этого сделать вывод, что тем самым субъект рассматривает себя в качестве морального или он просто вылетел в моральность из-за своей инерционности?

9  (1  возбуждение и торможение в односторонних и самодостаточных элементах,  2  формы гистерезиса,  3  реализм интроверта, номинализм экстраверта. противоположные формы ориентации относительно реальности у интроверта и экстраверта)  Односторонние и самодостаточные элементы: модель, гистерезис, соотношение сил противоположностей (баланс и дисбаланс), переключения
Все мои работы посвящены одной единственной вещи - построению моделей работы противоположностей в психике человека. Так как эта модель, для того, чтобы отличать её от других моделей, должна иметь имя, то я и назову её с присущей мне скромностью моделью Штырова. Я думаю, это будет справедливо так же и в том отношении, что я несу ответственность также и за её недостатки. Итак, я напомню, что модель Штырова имеет ввиду две зоны отношений между противоположностями: среднюю зону, в которой представлены самодостаточные элементы, которые характеризуются преимущественно единством сторон противоположности, а с физиологической точки зрения балансом между возбуждением и торможением, причем, чем дальше от центра равновесия, тем больше гистерезис между противоположными сторонами, то есть тем больше рассогласование, ведущее к переключению системы, то есть переход от основного, положенного его состояния в субсостояние, им определенное, то есть положенность внутри положенности, своего рода "ложная форма", которой обеспечивается формирование средств для обеспечения функционирования доминирующей положенной схемы. Это, т.ск., "схема по производству орудий труда", шаблонов, которые использует в своей деятельности основная схема.
Чем ближе мы располагаемся к точке равновесия противоположностей, тем меньше нужно усилий для переключения, и, напротив, чем больше гистерезис, чем сильнее рассогласование в системе, тем большим должно быть усилие для того, чтобы могло произойти переключение, так как при этом приходится преодолевать сопротивление, связанное с центробежными силами, характеризующими каждую из сторон противоположности относительно другой. Эта энергия обусловлена, очевидно, величиной рассогласования, обусловленной центростремительными силами. Наконец, на периферии схемы Штырова располагаются элементы, для которых восстановление равновесия в результате существующего рассогласования становится невозможным и отношения переворачиваются на противоположные.
Основной вопрос, следовательно, связан с соотношением сил сторон противоположности. Там, где сохраняется относительный баланс сил, там мы имеем равновесные самодостаточные элементы, тип которых в точке равновесия определить сложно. Равновесные системы, характеризующиеся значительным гистерезисом, формально ведут себя то как системы, представляющие одну сторону противоположности, то как другую, и, т.о., здесь также возникают вопросы об определении типа системы. В этих случаях тип системы может быть определен не по их внешнему поведению, а по способу, алгоритму их функционирования. Наконец, периферийные элементы характеризуются отчетливым типическим характером в силу своей односторонности.

Наконец, мы должны обратить внимание и еще на одну вещь: на соотношение психического и практического, или, иначе, теоретического или логического и чувственного, или эмоционального. Этот критерий является одним из самых существенных. Если мы имеем дело с односторонними системами, то положенность одной из сторон, например, логики или эмоции, не вызывает никаких вопросов при их определении: логические установки будут непосредственно перетекать в соответствующее им действие, поскольку эмоции не способны оказывать сопротивления, и, соответственно, положенность эмоции непосредственно будет преобразовываться в действие, поскольку не будет встречать сопротивления со стороны логики. Практически в этих случаях мы имеем дело с системами без обратной связи со стороны противоположности.
Положение вещей меняется для самодостаточных элементов, причем, очевидно, что в случае большого гистерезиза поведение системы будет непоследовательно: система будет поступать то как логическая, то как эмоциональная, причем, та равнодействующая, к которой она будет стремиться, будет характеризоваться стремлением достижения соответствия между логическим и эмоциональным аспектами, то есть грубыми корректировками поведения. Чем меньше гистерезис, тем более четко стороны противоположности будут приводиться в соответствие друг с другом.
При этом для самодостаточных систем мы получаем такие схемы, что в случае большого гистерезиса мы получаем действия системы, которыми накапливаются отрицательные рассогласования с противоположной стороны до тех пор, пока они не опрокидывают систему в противоположное состояние. Тогда наступает время коррекции - действия противоположной стороны вплоть до тех пор, пока не будет достигнуто соответствие между ними, после чего снова осуществляется переключение на положенную сторону .
Значит, принцип положенности стороны противоположности заключается в том, что ею характеризуется прямая связь системы, снятая сторона выполняет корректировку, и когда она осуществлена, когда между сторонами противоположности достигается равновесие, происходит переключение на положенную доминирующую, определяющую стороны.

Сенсорное и интуитивное отношение
Обратим внимание на задержки выхода идеального на эффекторные пути. Например, пусть мы имеем сенсорное и интуитивное отношение. Под сенсорным на самом деле здесь подразумевается рациональное, или формальное мышление, занимающееся фактами. Это - обычное деление видов мышления в математике. Рациональное и интуитивное мышление дополняют друг друга в том отношении, что интуитивное мышление имеет дело непосредственно с реальностью. Оно может утверждать нечто, зная, что это имеет место, но почему и как, объяснить не может. Рациональное мышление как раз и занимается последним, то есть его задачей является включение новых фактов в существующую систему знания.
Поэтому противоположность между рациональным и интуитивным мышлением состоит в том, что рациональное мышление имеет дело с уже существующим знанием и оперированием с ним, тогда как интуиция имеет дело с открытием новых фактов. Поэтому интуиции приходится доказывать реальность того, о чем она говорит, рациональному мышлению, которое должно оформить его. Поэтому когда говорят о сенсорном отношении к реальности, то имеют ввиду сформированное в понятиях знание.

Природность и моральность
Если субъект утверждает чью-то не моральность, то для такого утверждения должна существовать разность потенциалов, которая должна быть определена критериями, из которых исходит субъект. И снова вопрос: если субъект исходит из критериев моральности, то обязательно ли является   он моральным? То есть насколько он сам следует этим критериям? На первый взгляд кажется, что так и должно быть. Однако, реальное положение вещей сложнее. Прежде всего возникает вопрос, что представляет собой моральность, о которой печется субъект и поэтому от чьего  имени он выступает. Действительно, когда Юнг говорит о субъекте, то он имеет ввиду как бы некоторого абстрактного индивида, который существует сам по себе. Но в природе такого рода индивидов найти трудно, в основном они чьи то родители, чьи то дети, члены каких-то партий, организаций и т.д. и т.п. И когда они высказываются, они, как правило, высказываются именно как члены чего-то, во что они входят. И высказываются они поэтому от имени организаций, того целого, во что они входят, а не от своего собственного имени. Более того, только таким образом они и могут высказываться, потому что если они говорят, что высказываются от имени индивида, то они говорят неправду, потому что индивид, существующий сам по себе, это не существующая в природе абстракция. Если индивид  рассматривается, то он рассматривается по отношению к другим индивидам или с точки зрения других индивидов.

Старец и женщина
Поэтому когда в "Острове" старец рассматривает пришедшую к нему за разрешением на аборт женщину как не моральную, от чьего имени он говорит? От своего? Отнюдь. Он говорит от имени общества. И когда тот же старец говорит о том, что его душе покоя нет, то что в нём в это время говорит? в это время в нём говорит его род. От того, что сам субъект поступает неморально, ничего не убавляет в самой морали. От того, что он поступил не морально, и второй, и третий, и все, от этого они не стали моральными. Это - просто определение поступков, которые с точки зрения человека не как индивида, а как рода, являются аморальными со всеми последствиями этой аморальности для существования и выживания рода. Речь в данном случае, следовательно, идет о противопоставлении индивида и рода
Вопрос: чем она может быть обусловлена? Ясно, что субъект рассматривает поступок женщины с точки зрения критериев морали. Однако   она пришла просить разрешения к старцу на убийство плода. Т.о.,   налицо двойственность её позиции:   индивидуальное, практическое сознание, исходящее из принципа целесообразности для её практической жизни, говорит о том, что она должна избавиться от плода, "потому что иначе её никто не возьмёт". Это её индивидуальное сознание тождественно её бессознательному. На этом уровне она выступает в качестве природного явления и действует в соответствии с законом природы, и импульс её бессознательного ею осознан. То же, что она идёт к старцу за благословением, связано с её погруженностью в коллективное бессознательное, которое требует для её действия разрешения. Значит, то, что она пришла к старцу, связано с не сознанием ею чувства греха, а с бессознательным чувством греха, обусловленным её погружением в коллективное сознание.  И в этом случае нельзя говорить о её моральности как таковой, но о навязанном ей законе моральности.

Обратимся к субъекту высказывания. Самый первый вопрос состоит в отношении субъекта к коллективному (родовому) сознанию: его погруженности в него или противопоставлении. И здесь мы неожиданно оказываемся втянуты в извечный спор реалистов и номиналистов. Почему: потому что сегодняшнее отношение между индивидуальным и коллективным сознанием складывается в пользу индивидуального, и, если бы субъект был погружен в коллективное сознание, которое на сегодняшний день является индивидуальным, то он должен был бы оправдать женщину. Это - мораль индивида. Но мораль индивида - это мораль, возможно, способствующая его индивидуальным, но не родовым потребностям. Мораль индивида не понимает вопроса, для чего живет человек, ибо целью индивида является он сам. Если же это не делается, если он продолжает исходить из принципа морали, которая очень мало склонна считаться с реальностью индивида

интровертный тип отличается от экстравертного тем, что он ориентируется преимущественно не на объект и не на объективно данном, как экстравертный, а на субъективных факторах. В упомянутом отделе я, между прочим, показал, что у интровертного между восприятием объекта и его собственным действием вдвигается субъективное мнение, которое мешает действию принять характер, соответствующий объективно данному.

Правда, интровертное сознание видит внешние условия и тем не менее выбирает в качестве решающей субъективную детерминанту. Этот тип руководствуется, стало быть, тем фактором восприятия и познания, который представляет собою субъективную предрасположенность, воспринимающую чувственное раздражение. Два лица видят, например, один и тот же объект, но они никогда не видят его так, чтобы оба воспринятые ими образа были абсолютно тождественны. Совершенно независимо от различной остроты органов чувств и личного подобия часто существуют еще глубоко проникающие различия в способе и в мере психической ассимиляции перцепированного образа. Тогда как экстравертный тип всегда преимущественно ссылается на то, что приходит к нему от объекта, интровертный опирается преимущественно на то, что привносит к констелляции от себя внешнее впечатление в субъекте.

я считаю принципиально вводящим в заблуждение и обесценивающим то мнение, которое вместе с Вейнингером характеризует эту установку как себялюбивую (philautisch), или автоэротическую, эгоцентрическую, или субъективистскую, или эгоистическую. Оно соответствует предубеждению экстравертной установки по отношению к природе интроверта. Никогда не следует забывать - а экстравертное воззрение забывает это слишком легко, - что всякое восприятие и познавание обусловлено не только объективно, но и субъективно. Мир существует не только сам по себе, но и так, как он мне является. Да, в сущности, у нас даже совсем нет критерия, который помог бы нам судить о таком мире, который был бы неассимилируем для субъекта. Упустить из виду субъективный фактор значило бы отрицать великое сомнение в возможности абсолютного познания.

Это привело бы на путь того пустого и пошлого позитивизма, который обезобразил конец прошлого и начало нынешнего века, и вместе с тем к той интеллектуальной нескромности, которая предшествует грубости чувств и столь же тупоумной, сколь и претенциозной насильственности. Переоценивая способность к объективному познанию, мы вытесняем значение субъективного фактора, и даже прямо значение субъекта как такового. Но что такое субъект? Субъект есть человек, субъект - это мы. Это ненормально - забывать, что у познания есть субъект и что вообще нет познания, и поэтому нет для нас и мира, если кто-нибудь не говорит: "Я познаю", тем самым уже высказывая субъективную ограниченность всякого познания.

Это относится и ко всем психическим функциям: они имеют субъекта, который так же неизбежен, как и объект. Для нашей современной экстравертной оценки характерно, что слово "субъективно" в некоторых случаях звучит почти как порицание; а выражение "чисто субъективно" имеет всегда значение опасного оружия, предназначенного для удара по тому, кто не всецело убежден в безусловном превосходстве объекта. Поэтому нам необходимо выяснить, что разумеется в нашем исследовании под выражением "субъективно".

Субъективным фактором я называю тот психологический акт или ту реакцию (Aktion oder Reaction), которые сливаются с воздействием объекта и дают тем самым начало новому психическому факту. И вот, поскольку субъективный фактор издревле и у всех народов земли остается в высокой мере тождественным с самим собою - ибо элементарные восприятия и познания являются, так сказать, повсюду и во все времена одними и теми же, - постольку он оказывается такой же укоренившейся реальностью, как и внешний объект. Не будь это так, совсем нельзя было бы говорить о какой-либо длительной и, по существу, остающейся равной себе действительности, а соглашение с традициями было бы невозможным делом. Поскольку, следовательно, и субъективный фактор есть нечто столь же неумолимо данное, как протяженность моря и радиус земли, постольку и субъективный фактор притязает на все значение мироопределяющей величины, которая никогда и нигде не может быть скинута со счета. Субъективный фактор есть второй мировой закон, и тот, кто основывается на нем, тот имеет столь же верную, длительную и значащую основу, как и тот, кто ссылается на объект.

Но как объект и объективно данное отнюдь не остаются всегда неизменными, ибо они подвержены бренности, равно как и случайности, так и субъективный фактор подлежит изменчивости и индивидуальной случайности. Вместе с тем и ценность его оказывается лишь относительной.

В нормальном случае интровертная установка следует той, в принципе наследственно данной, психологической структуре, которая является величиной, присущей субъекту от рождения.

Однако ее отнюдь не следует просто отождествлять с эго субъекта, что имело бы место при вышеупомянутых определениях; она есть психологическая структура субъекта до всякого развития его эго. Подлинный, лежащий в основе субъект, а именно самость, гораздо шире по объему, нежели эго, ибо самость включает в себя и бессознательное, тогда как эго есть, в сущности, центральный пункт сознания.

Так как интровертная установка опирается на всюду наличное, в высшей степени реальное и абсолютно неизбежное условие психологического приспособления, то такие выражения, как "себялюбиво" ("philautisch"), "эгоцентрично" и т. п., являются неуместными и негодными, потому что они вызывают предубеждение, будто речь идет всегда только о нашем любезном эго. Ничто не может быть превратнее такого предположения. Однако с ним приходится часто встречаться при исследовании суждений экстравертного об интровертном. Конечно, я совсем не хотел бы приписать эту ошибку каждому отдельному экстравертному человеку, а скорее отнести ее на счет общераспространенного в наше время экстравертного воззрения, которое не ограничивается экстравертным типом, а имеет столько же представителей и в другом типе, выступающем таким образом вполне против себя же самого. К этому последнему и даже с полным основанием относится упрек в том, что он изменяет своему собственному роду, тогда как первый тип не подлежит по крайней мере этому упреку.

Конечно, для интровертного является характерной особенностью то, что он, следуя столь же своей собственной склонности, сколько и общему предрассудку, смешивает свое эго со своей самостью и возводит эго в субъекта психологического процесса, чем он как раз и осуществляет вышеупомянутое болезненное субъективирование своего сознания, которое отчуждает его от объекта.

Психологическая структура есть то же самое, что Семон (Semon) назвал мнемой, а я коллективным бессознательным. Индивидуальная самость есть часть, или отрезок, или представитель некоей разновидности, которая имеется всюду, во всех живых существах, и притом в соответственных градациях, и которая оказывается опять-таки врожденной каждому существу. Врожденный способ действия (acting) издревле известен как инстинкт или влечение; способ психического постижения объекта я предложил назвать архетипом.
Архетип есть символическая формула, которая начинает функционировать всюду там, где или еще не существует сознательных понятий, или же где таковые по внутренним или внешним основаниям вообще невозможны.

Содержания коллективного бессознательного представлены в сознании как ярко выраженные склонности и понимание вещей. Обычно они воспринимаются индивидом как обусловленные объектом, что, в сущности ошибочно, ибо они имеют источником бессознательную структуру психики, а воздействие объекта их только вызывает.

Эти субъективные склонности и понимание сильнее, чем влияние объекта; их психическая ценность выше, так что он становится над всеми впечатлениями.
Как интроверту представляется непонятным, почему решающим всегда должен быть объект, так для экстраверта остается загадкой, почему субъективная точка зрения должна стоять выше объективной ситуации. В нем неизбежно возникает предположение, что интроверт есть или возмечтавший о себе эгоист, или доктринер-мечтатель. В новейшее время он пришел бы к гипотезе, что интроверт находится под влиянием бессознательного комплекса вины. Этому предрассудку интроверт несомненно идет навстречу тем, что его определенный и сильно обобщающий способ выражаться, по-видимому исключающий с самого начала всякое другое мнение, потворствует экстравертному предрассудку. Помимо этого, достаточно было бы одной решительности и непреклонности субъективного суждения, априори ставящего себя над всем объективно данным, чтобы вызвать впечатление сильного эгоцентризма. Против этого предрассудка у интровертного в большинстве случаев нет верного аргумента: дело в том, что он не знает о бессознательных, но вполне общезначимых предпосылках своего субъективного суждения или своих субъективных восприятий. Соответственно со стилем времени он ищет вне своего сознания, а не за своим сознанием.

Если же он к тому же страдает легким неврозом, то это равносильно более или менее полному бессознательному тождеству эго с самостью, вследствие чего значение самости понижается до нуля, тогда как эго безмерно распухает. Тогда несомненная, мироопределяющая сила субъективного фактора втискивается в эго, что ведет к безмерному притязанию на власть и к прямо-таки неуклюжему эгоцентризму.

О фантазии

Тенденция научной мысли заключается в разрешении противоречий, в нахождении фактов, законов, которые так или иначе примиряют противоположности. В качестве такой примиряющей противоположности вещи у Юнга выступает фантазия как третье, надстраивающееся над противоположностями и так или иначе обеспечивающее их единство. На деле, однако, фантазии представляют собой скорее недифференцированную противоположность, противоположность в целостности. Однако, процесс развития ведет к дифференцированию целого и его распаду на противоположности, уже по отношению к которому формируются механизмы интегрирующие противоположность в целостность, охраняющие противоположные стороны от их разрыва и распада. В любом случае разрешение любого противоречия ведет к возникновению нового. Важным в этом отношении фактом является сама структура, взаимосвязанность сторон противоположности, которая состоит в том, что всякая целостность содержит в себе противоречия, развитие которых ведет к её дифференциации, распаду   на составляющие её части с последующей новой интерграцией в целостность.
При этом различие результирующей формы заключается в том, что если в исходном пункте процесса мы имели множество независимых друг от друга целостных элементов, то в результате процесса каждый их этих элементов оказывается специализированным, представляющим одну из сторон противоположностей за счет её гиперболизированного развития и угнетения противоположной стороны. В результате мы получили бы переход от множества независимых друг от друга элементов к их организации.
Если подходить к этому вопросу формально, то можно  утверждать   структуру противоположностей как схему, которая может быть представлена в виде дерева (см. рис.1), в котором всякий верхний узел представляет собой регулятор отношений между нижележащими узлами, представляющими собой стороны противоположности и которые, в свою очередь, являются регуляторами нижележащих сторон. Дерево может просматриваться сверху вниз и снизу вверх, и в зависимости от направления просмотра мы получим два противоположных процесса: если в первом случае мы имем дело с формированием механизмов, примиряющих противоположности, то во втором случае, напротив, получаем дифференцирование, распадение целостностей на образующие их противоположные стороны. Наконец, если бы мы захотели иметь "полную картину", то в ней мы должны были бы идти от анализа, от дифференциации, к синтезу, противоположности. Тогда получили бы форму, представленную рис.1б. Но мы могли бы начать также и с синтеза, и тогда получили бы форму, иллюстрируемую рис. 1в
Но это - формальная модель. В реальности же мы имеем дело с   процессами, которые протекают во времени и которые определяются содержательным материалом.
В то же самое время, рассматривая этот процесс со стороны реализующего его механизма, который действует на любом материале, на любом содержании, мы должны придти к выводу, что имеем дело со свойством отражательного механизма, обеспечивающего единство теории, познания, и практики, существования субъекта. В этом случае мы получим во всех ветвях деревьев на деле повторяемость одних и тех же процессов, реализующих себя на безразличном для них содержании и рационализированны в выражении основных законов диалектики.

Известные мнения Фрейда и Адлера ясно показывают нам, как психология, оставаясь в строго научных рамках, оценивает фантазию. По интерпретации Фрейда фантазия сводится к элементарным каузальным инстинктивным процессам. Согласно Адлеру, она сводится, напротив, к элементарным финальным (final) намерениям эго. У Фрейда - это психология влечения, у Адлера - эго-психология. Влечение является безличностным биологическим явлением. Естественно, что психология, основанная на нем, должна пренебрегать эго, ибо последнее обязано своим существованием principium individuationis, то есть индивидуальному дифференцированию, которое вследствие своей единичности не входит в круг общих биологических явлений. Хотя общие биологические влечения также способствуют образованию личности, однако именно индивидуальное не только существенно отличается от общего влечения, но даже составляет самую резкую противоположность ему, точно так же, как индивид в качестве личности всегда отличается от коллектива. Сущность индивида заключается именно в этом различии. Всякая эго-психология поэтому должна исключать и обходить коллективный элемент, присущий психологии влечения, потому что эго-психология описывает именно процесс, с помощью которого эго отделяется от коллективных влечений. Характерная враждебность между представителями обеих точек зрения проистекает оттого, что одна точка зрения, последовательно проведенная, неминуемо ведет к обесцениванию и уничижению другой. Естественно, что представители обеих точек зрения будут считать свою теорию общезначимой, до тех пор пока не признают, что между психологией влечения и эго-психологией существует коренное различие. Это отнюдь не исключает возможности для психологии влечения построить, например, наряду со своей также и теорию эго-процесса. Это для нее вполне возможно, но ее построение будет таково, что покажется эго-психологу отрицанием его собственной теории. Если поэтому у Фрейда иногда и проявляются "эго-влечения", они, в общем, всегда влачат лишь скромное существование. У Адлера, напротив, все выглядит так, будто сексуальность является чуть ли не привеском, который так или иначе служит элементарным намерениям власти. Принцип Адлера заключается в обеспечении личной власти, которую Адлер ставит над коллективными влечениями. В свою очередь, у Фрейда влечение подчиняет эго на службу своим целям настолько, что эго выглядит не более чем функцией влечения. Научная тенденция в случае обоих типов направлена на то, чтобы свести все к собственному принципу и вновь все вывести из него. Такой процесс особенно легко произвести над фантазиями, ибо фантазии, в противоположность функциям сознания, к реальности не приспосабливаются и объективно не ориентируются, а выражают как чисто инстинктивные, так и эго-тенденции. Тот, кто стоит на точке зрения влечения, без труда найдет в них "исполнение своих желаний", "инфантильное желание", "вытесненную сексуальность". Тот, кто стоит на точке зрения эго, точно так же легко найдет в них элементарное намерение обезопасить и дифференцировать эго, так как фантазии суть продукты посредничества между эго и влечениями. Из этого следует, что фантазия заключает в себе элементы обеих сторон. Поэтому толкование либо в одну, либо в другую сторону всегда несколько насильственно и произвольно, поскольку одна сторона неминуемо окажется подавленной. Но в общем такое истолкование все же дает доказуемую истину, хотя и частичную, не притязающую на общую значимость. Ее валидность простирается лишь до пределов своего собственного принципа. Но в области другого принципа она теряет всякое значение.

2.1:  Что такое психологизм с условно-рефлекторной точки зрения?

Давайте еще раз остановимся на понятии психологизма. Можно сказать, что сам по себе психологизм не имеет никакого отношения к актуальной реальности и представляет собой характеристику нервной системы. Что с этой точки зрения представляет собой психологизм? Он представляет собой не столько реакцию субъекта, сколько реакцию нервной системы субъекта. С другой стороны, если субъект тождественен с его нервной системой, то психологизм есть реакция субъекта. Но субъект, тождественный с его нервной системой, есть не что иное, как бессознательный субъект, или содержание его бессознательного. Значит, мы должны говорить о состояниях субъекта и о крайних, противоположных полюсах состояний субъекта "сознательное - бессознательное". назад


В качестве полюсов, противоположных друг другу, под сознательным отношением понимается такое отношение, при котором любому чувственному объекту приписывается определенное рациональное значение, причем, это отношение рассматривается субъектом в качестве изначально данного, и рациональное значение объекта рассматривается как первичное, как его идея или как то, каким объект должен быть, и всякое отклонение объекта от его идеи рассматривается в качестве ложного. :1.1.2

1.1.1:   Как, на основании каких процессов было сформировано это отношение, это субъектом не осознается. Следовательно, процесс формирования отношения соответствия между чувственным объектом и его рациональным смыслом, субъектом не контролируется. Т.о., у такого субъекта весь мир, вся его реальность есть рациональная реальность. И чувственные объекты подводятся под эту реальность по каким-то признакам и определяются как рациональные объекты. Соответственно, и чувства, которые человек испытывает по отношению к объектам реальности, определяются их рациональным содержанием. Это рациональное содержание, выступает в качестве критерия истины по отношению к всему чувственному содержанию субъекта, оценивая его как истинное или ложное, и, в соответствии с этим, в качестве истинного или ложного самого субъекта.

Противоположный рационализации аспект есть собственно чувственное, инстинктивно - рефлекторное, или бессознательное отношение к реальности. Этот противоположный аспект характеризуется тем, что сознанием человека является сознание его инстинктов. Иначе: все то содержание, с которым человек имеет дело, является чувственным, и то, что человек чувствует, является для него основанием, критерием истины, которому противопоставляются рациональные содержания и с точки зрения которого рациональное содержание оценивается

Т.о., мы имеем два противоположных полюса критериев оценок, рациональный и и чувственный, и, если считать, что рациональный полюс характеризует социальный критерий, а чувственный - индивидуальный, в конечном счете, животный, и каждый человек является социальным животным, то есть содержит в себе обе стороны, то, во –первых, всякий человек противоречив в себе, при этом положенной, а у полярных односторонних субъектов также и доминирующей является одна из сторон, и отсюда следует факт существования поляризованных относительно друг друга типов человеческих существ и два возможных противоположных способах приспособления: в одном случае к социальной системе, в другом случае – к животной среде, причем, оба эти способа являются недостаточными в силу своей односторонности.

В случае таких односторонних систем мы имеем дело с психологизмом в чистом виде, поскольку реакции, с которыми мы во всех этих случаях сталкиваемся, в одном случае являются рациональными, формальными, в другом чувственными, неуправляемыми, все эти реакции являются чистой воды субъективными, или феноменологическими реакциями. В первом случае - рационального отношения к реальности- человек ощущает над собой действующую на него и не зависящую от него силу, фактически - силу государства с его требованиями к индивиду, и, пожалуй, в качестве высшего принципа государственности - идею монотеистического бога, так что человек всю свою жизнь ощущает себя зависимым от него, либо же человек сам ощущает себя представителем бога на земле, выполняющего божьи веления.

Во втором случае - случае чувственного отношения к реальности - человек ощущает свою зависимость от собственных чувств, их импульсов либо же чувствует себя воплощением животной чувственности, живой жизни.

Выше мы говорили о состояниях субъекта. Независимо от того, к какому типу - рациональному или чувственному - относится человек, у него существует ситуация равновесия, при которой наблюдается единство, соответствие между рациональным и чувственным человека, во всяком случае, привычное отношение, при котором человек "принадлежит самому себе", управляет самим собой. Если это рациональный односторонний тип человека, то он в этом случае ощущает постоянное поле рационализма, к которому он приспособил свои чувства и в этом круге привычно вращается или же веления которого он реализует. Аналогично, если это чувственный односторонний тип, то он ощущает свои чувства, к которым приспособил рациональную сторону, и привычно вращается в своем жизненном круге.

Положение изменяется всякий раз, когда происходят неожиданные, новые, неизвестные изменения в одной из сторон противоположности: рациональной или чувственной. В этом случае возникает рассогласование между рациональной и чувственной сторонами, причем, если изменения произошли со стороны чувственной стороны у чувственного типа, то он приходит в противоречие с существующей социальной системой, которая в этом случае выступает по отношению к нему в качестве ложной, неистинной, которую необходимо переделать таким образом, чтобы она соответствовала движениям чувств человека. Какое это движение? субъективное, но это субъективное движение обусловлено реальными, практическими чувственными процессами, с которыми столкнулся человек. Этот же чувственный процесс, который переживает рационалист, в его глазах будет выступать как запретный, как такой, которого не должно быть.

Т.о., что мы имеем в обоих случаях? В обоих случаях мы имеем дело с ценностями, которые рассматриваются в качестве истинных, и с возникновением каких-то новых, неожиданных ценностей, которые не соответствуют тем, которые признаются в качестве истинных и поэтому те либо другие отторгаются.

Теперь обратим внимание вот на что: когда мы говорим о ценностях, об отношениях и пр., что в это время мы делаем? мы занимаемся рационализацией феноменологической реальности внутри нас. Феноменологическая реальность внутри нас является проявлением работы инстинктивно - рефлекторных структур, которые являются реализацией программы жизни субъекта. Мы на основе отражения реальности мы можем вмешиваться в работу программы жизни, тем не менее, не случайно говорят, что характер - это судьба. Во всяком случае, та внутренняя реальность, с которой имеет дело человек, это его инстинктивно-рефлекторная реальность, и именно она является первичной, и феноменология человека есть часть этой системы. Поэтому то, что называют психологизмом, есть реакция системы на рассогласование.:1.1

   9.1
Но если мы говорим о самодостаточных типах как о типах со сравнительно сбалансированными процессами торможения и возбуждения, то при переходе к односторонним типам мы должны говорить о том, что у них имеет место насбалансированность этих процессов, то есть преобладают либо процессы возбуждения, либо торможения. Далее, в свое время мы говорили, что процессы возбуждения и торможения - это процессы одной природы, характеризующиеся противоположными векторами. Если бы это было действительно так, то два противоположных процесса просто уравновешивали бы друг друга. Но мы видим, что столкновение противоположных процессов на самом деле подобно короткому замыканию, разрушающему субъект. Подача раздражителей с противоположными значениями ведет к развитию невроза. Человек вообще тяжело переносит всякое противоречие. Но, возразят, ведь переносит! В приложении к настоящему предмету противоположные процессы, один из которых называют возбуждением, второй - торможением, рассматриваются только с одной стороны - со стороны времени реакции на раздражитель. Однако, если мы к этому же вопросу подойдём так же и с точки феноменологии, то обнаружим, что это два дополняющие друг друга процесса: доминирование процесса возбуждения в то же самое время означает непосредственно чувственную реакцию на объект с минимумом размышления, с минимумом рациональной ориентировки по отношению к нему. Напротив, то, что определяют в качестве торможения, означает процесс размышления об объекте. Если процесс возбуждения имеет ввиду непосредственно чувственно-практическую ориентировку относительно объекта, то процесс торможения имеет ориентировку, связанную с размышлением. И поэтому в случае доминирования возбуждения дело до размышления, как правило, не доходит, во всяком случае, человек сначала сделает, а потом уже, и то может быть, думает, что это он сделал, то в случае торможения, напротив, у человека вообще может не дойти ни до какого действия, всё ограничивается областью размышления.  назад  

5.1
На первый взгляд может показаться, что у Юнга причиной психологизма является коллективное в противовес индивидуальному, и именно оно является причиной психологизма. Правда, это коллективное им рассматривается не как актуальная социальная среда, в которой существует индивид и которая существеннейшим образом определяет его поведение. Что касается этого последнего вопроса, то действительно социальная среда - это вторая, если не первая природа индивида, стереотипы которой, хочет этого индивид или не хочет, но должен отразить и соответствовать им, в противном случае социальная среда просто уничтожит его, а существовать вне социальной среды индивид не может хотя бы уже потому, что не существует такого места. Разумеется, в той или иной мере он может ограничивать свои контакты с ней, уходить от неё. Но тем самым он ограничивает свои собственные возможности самореализации. С другой стороны, почему стереотипы социальной среды следует рассматривать как только отрицательное, если она является единственным средством, орудием самореализации индивида. И, точно также, почему её стереотипы следует рассматривать как только не несущие в себе истины? Ведь социальная среда существует, и в той мере, в какой она существует, она истинна, ибо не может существовать неистинное. Но Юнг имеет ввиду не данную актуальную социальную среду, а социальную среду в её историческом разрезе и не её саму по себе, а то, так, как она отражалась и откладывалась в бесконечном числе человеческих поколений, формируя их, так что современный индивид представляет собой результирующую этого бесконечного ряда, представляя собой, т.ск., произведенного ею индивида, индивида как результат исторической социальной работы, которая уже сидит в индивиде в виде неосознаваемых им программ и представляет собой его бессознательное содержание, обусловливающее всё его т.н. сознательное поведение.. Юнг говорит что чем дальше мы уходим в прошлое, тем большую наблюдаем погруженность и зависимость сознания индивида от коллективных установок вплоть до полного слияния его сознания с ними. И только в последнее время, говорит Юнг, мы наблюдаем выделение личности как самостоятельно объективирующейся единицы, способной противопоставить суждения своей личности коллективным установкам. Но для этого, конечно, индивид должен быть сравнительно материально независим, как Юнг, для того, чтобы иметь возможность формировать себя себя и окружающее осознающей личностью. Но дело не в этом, а в том, что эта возникающая личность, "свободная от коллективных установок", то есть не следующая в их русле, - что остается в этой личности после того, как от неё отнимут коллективные установки? - свобода мышления? Осознание своей свободы мышления? И на что опирается в таком случае эта свобода мышления? - на инстинкты. Потому что там, где коллективные установки перестают быть основным регулятором поведения человека, там остаются только его инстинкты, остается голое животное. И в этом и заключается содержание открывающегося ему чувства свободы. Человек однажды делает открытие, что коллективные установки - это что-то в роде панциря, в который заключены жуки и который стесняет движения. И когда однажды человек сбрасывает с себя этот панцирь, он ощущает себя свободным. Именно это открытие сделал и пронес через всю свою жизнь Ницше. назад

9.2
Эта мысль выводит нас на обсуждение вопроса о формах гистерезиса. На рис.1 a,b,c - виды симметричного и несимметричного гистерезиса. d,e,f - виды аналогового гистерезиса. Интересна форма е гистерезиса. В ней положенной является положительная сторона. Она проводит активную работу по реализации цели субъекта. Однако на каком-то уровне происходит срыв в противоположную фазу, т.ск., в яму, после чего начинает медленно выбираться из неё, затем выходит из отрицательной в положительную фазу. назад

9.3
Какая идея: берутся примеры элементов, причем, примеры элементов не сами по себе, а по отношению друг к другу. Эти примеры должны быть типическими. Мы должны рассматривать правила, которым подчиняются отношения элементов Какие самые первые наброски в этом отношении.

Берем отношения самодостаточных элементов. В зависимости от положенной стороны, в качестве критерия у одних из них будет выступать непосредственно практическая реальность, у других - идея, и первые будут судить об идеях с точки рения их отношения к практике, вторые - будут судить практику в её отношении к идеям. Одни, т.о., будут приспосабливать идеи к реальности, другие - реальность к идее. Или, иначе, одни будут приспосабливать образ реальности к реальности, другие будут приспосабливать реальность к её идеальному образу.
Но здесь есть еще одно: положение вещей не таково, что на одной стороне идея, на другой стороне реальность, но таково, что у интроверта ("реалиста") всё начинается с того, что сама реальность воспринимается как идея, в форме идеи. Но особенность всякой идеи состоит в том, что она переносится с объекта на объект в соответствии с отличительными признаками объекта. Поэтому идея узнает в других объектах те объекты, которые она уже отразила. Поэтому интроверт легко переходит с объекта на объект вплоть до того, что у него всё становится всем, то есть любой объект может быть определен как любой другой объект.

Этим интроверт в качестве реалиста качественно отличается от экстраверта как номиналиста, для которого не вещь - это идея, а, напротив, идея- это вещь. Иными словами, реалист не отождествляет, а различает, поэтому в вещи он выделяет её признаки, тем самым номинализирует вещь. Поэтому слово у экстраверта обозначает вещь, а не идею, и за словом номиналист видит вещь с её индивидуальными проявлениями, а не идею, видящую общее в единичном.

Еще одна мысль: давайте представим себе субъекта как существо, которое параллельно существует в двух мирах - чувственном и идеальном. Это всегда имеет место у любого человека. Всё различие заключается в распределении сознательного и бессознательного у интроверта и экстраверта, реалиста и номиналиста. В этом смысле человека можно представить в качестве магнитной стрелки с двумя противоположными полюсами отношения к реальности - сознательного и бессознательного. У интроверта (который может быть только реалистом), бессознательная сторона является сенсорной. Реалист воспринимает то, что есть, и в то, что он воспринимает, его сознание не вмешивается. Его сознание имеет дело уже с результатами восприятия и этим восприятием формируются идеи, которые он производит и которыми определяются чувственные объекты. Т.о., идеи реалиста не первичны, а вторичны, и они отражают ту первичную реальность, которая дается ему его чувствами.
Номиналист, напротив, своим бессознательным обращен к идеям, тогда как своим сознанием - к чувственной жизни. Поэтому он не контролирует идеи, они ему оказываются заданными. И он сознательно применяет их к элементам реальности. Поэтому объективно оказывается, что реальность у него идеальна, в противоположность реалисту, у которого реальность материальна при всей видимости того, что всё обстоит с точностью до наоборот.

В таком случае, как будет выглядеть процесс в результате переключения на противоположную сторону: так как система не имеет опыта работы на этом уровне, то она и не обладает соответствующими схемами функционирования. Поэтому с необходимость происходит регрессия сознания на низший, элементарный уровень, который регулируется рефлексами. Так, например, интроверт, вынужденный обратить внимание на единичные вещи, реагирует на них уже не рационально, а инстинктивно- чувственно, то есть выступает в качестве животного, и его реакции в этом случае определяются свойствами его нервной системы. И, аналогично, экстраверт, вынужденный обратить внимание на идеи, способен реагировать не на их содержательную сторону, но на то значение, которое они приобрели для него. .

Когда мы говорим об интровертах и экстравертах, о существующей этого рода противоположности, то это - закономерность из того же ряда, что праворукость и леворукость. Можно пытаться леворукого сделать праворуким, но существующая склонность будет всегда пробивать себе дорогу. назад