Персональный сайт Валерия Штырова

    Вставка 1. Обычно, пытаясь как-то упорядочить материал, строю дерево сверху вниз, от вершины к её ветвям. При этом в реальности у меня есть лишь пара веточек, а всё остальное неизвестно. Но для того, чтобы строить дерево таким образом, нужно уже знать все его части. Зато в этом случае всё дерево получаем целиком.
   А если строить дерево не сверху, а снизу. В этом случае получаем длительный процесс "роста дерева", причем, от его ветвей к вершинам. В этом движении что-то есть, что стоит попробовать.

   Сегодня везем К к врачу. Мне приходит мысль, что чем слоняться без дела в ожидании, пока они выйдут от врача, возьму-ка я почитать с собой что-нибудь. Всё не даром будет убито время.
    А небо хмурое, явно собирается дождь, и, надо признать, он не заставил себя ждать. Только что они вышли из машины и вошли в кардиологию, как он припустил. Черное небо, кажется, касается крыши машины. И тут я понял, как хорошо, что я взял с собой книжку. А книжка называется "Из лягушек в принцы" основателей НЛП. В своё время, когда я только еще начинал знакомиться с НЛП, я её читал. Ну, как читал. То, что называется, записывал в подкорку. Там все это варится, как в кастрюле на плите, и потом выходит каким-то уже моим собственным знанием.

   Обычно, когда человеку что-то говорят, он воспринимает сказанное через призму сопротивления, хотя бы при этом и думал точно также. А если ему говорят о том, о чем он не имеет представления, чего он никогда не делал, то тут уж сопротивление самое полное. Однако парадокс состоит в том, что человек через некоторое время то, что было ему сказано и чему он сопротивлялся, превратилось в него самого. При этом снова получаем парадокс. Человек считает, что он ничуть не изменился, что он прежний, и он делает прежние утверждения, и при этом не замечает, что действует совершенно иначе, чем должен был бы действовать в соответствии с его утверждениями и как он прежде действовал, но действует в соответствии с тем, что однажды ему сказали. Однако если ему укажут на это, он возмутится и будет доказывать , что он совершенно прежний и действует по-прежнему. Должно пройти еще время, в течение которого его новое поведение превратится в стереотип, и только тогда то, что было им самим, отделится от него и станет предметом, и тем самым станет доступно для восприятия сознанием.

   Я обратил внимание на следующую вещь: когда читаешь книгу, как и положено, с начала к концу, то читаемое превращается в сплошную ленту последовательно расположенных образов как деревьев, за которыми не виден не виден как система понятий лес. И частные, и общие понятия выстраиваются в один ряд, выглядят как объекты одного уровня, все они носят чувственный харакер и все являются знаками чего-то, о чем мы на данном этапе познания не имеем представления, хотя бы автор и пытался нам это разжевать. Все это потому, что это внешние для нас объекты, которые не стали нами самими. Такое чтение удобно при чтении художественной литературы. Её и невозможно читать иначе, поскольку в ней предыдущее обусловливает последующее. Художественное произведение - это последовательность, состоящая из возникающих проблем и их решений, и при этом решение очередной проблемы порождает следующую пробему и т.д. И поэтому читатель оказывается привязан к чтиву постоянно возбуждаемым интересом по поводу того, что же произойдёт дальше.
   Понятийная литература этим достоинством не обладает. Если автор начинает с общих понятий, определений, то недоумеваешь, для чего они, а недоумение вызывает торможение и, соответственно, сонливость. И совсем иное дело, если вы начинаете читать понятийную литературу с конца к началу. В этом случае вы выделяете отдельные мысли как самостоятельные объекты, и в этом прелесть подобного рода чтения.
   Впрочем, может быть, причина лежит в другом. Видимо, всё дело в установке. Когда вы открываете понятийную книжку, у вас возникает установка на систему, то есть на то, что текст книги представляет собой какую-то систему, что-то в роде машины, которая состоит из множества частей. И вот установка на системность, строгую последовательность и вызывает торможение. Здесь необходимо возникает стопор, поскольку вы имеете дело с последовательно разворачивающейся системой понятий, в которой последующие понятия становятся понятны при посредстве предыдущих. Но предыдущие не стали вашими, они для вас всего лишь форма, слова, и отсюда возникает формальное восприятие материала.
   Пушкин писал:
Как уст румяных без улыбки,
Без грамматической ошибки
Я русской речи не люблю.
Быть может, на беду мою,
   Это высказывание исключительно важно. Важность его заключается в том, что ошибка в речи выводит из русла стереотипии, включает чувство, тем самым превращает мертвое в живое. Ведь только чувство обладает движущей силой. Правильность равносильна формализму. Формализм внечувственен. Полная внечувственность объекта разрывает единство полушарий большого мозга. Возьмите какое бы то ни было слово, высказывание, речь. Сами по себе, в качестве непосредственно данных объектов, они вызывают чувственно-рефлекторную реакцию. Слово обладает чувственным значением в той мере, в какой является условным раздражителем, который так или иначе подкрепляется. Всё это - сфера, относящаяся к бессознательному. Ведь рефлекс, для того, чтобы образоваться или реализоваться, не нуждается ни в каком сознании. Итак, это - чувственная, бессознательная сторона слова. Но слово также представляет собой понятие. А понятие - это орудие, средство самореализации сознания. Но понятие в себе есть стереотипный рефлекс. Слово со стороны его понятийного значения и употребления не может быть ничем другим, как стереотипом, ибо именно стереотип характеризуется внечувственным характером. Однако в качестве стереотипа как отдельного объекта, превратившегося в понятие, слово характеризуется его чувственным представительством в несловесном, то есть бессознательном полушарии.
   Когда мы читаем новый для нас материал, до стереотипов еще очень далеко, и т.о. прочитанное остается в чувстве, "в подкорке", в виде наборов раздражителей, смысла которых мы не знаем. Однако прочитанное является для бессознательного программой, которую оно выполняет, и результатом выполнения программы является установление связи между словом и реальностью. И только тогда, когда это происходит, у нас возникает ощущение знания.
   Возвращаясь к последовательному чтению отметим такое свойство мозга, что последующая мысль закрывает собой доступ к предыдущей. Предыдущая мысль как бы исчезает из вашей реальности, вы не можете в неё возвратиться, как невозможно повернуть время вспять. То, что вы прочитали в прошлом, предшествующем вашему настоящему, должно присутствовать в вашем настоящем в форме чувства. И этим обусловливается связь прошлого и настоящего. Прошлое когда-то было настоящим. В этом настоящем оно было для нас объектом. Превратившись в последующем настоящем в прошлое, оно из внешнего объекта превращается во внутренний объект, из территории (реальности) превращается в её образ, из того, что существовало и, возможно, существует во вне, превратилось в то, что существует в нас. И, существуя в нас, этот объект характеризуется своей собственной присущей ему жизнью "призрака" (образа) реальности, отделившегося от реальности и обладающего своей собственной реальностью в субъекте, воздействующей на субъект.
   Но для того, чтобы это стало возможно, бессознательное должно переработать записанное в подкорку, и не раньше того.
   Тогда как если мы открываем книжку на случайной странице, то мы вычленяем отдельную мысль. Открыв на другой странице, мы встречаемся с другой отдельной мыслью. И мы занимаемся именно ими. Нас в этом случае не интересует система знания. Нас интересует вот этот отдельный объект, на котором мы остановились и который стремимся прочувствовать, обнаружить её содержание в нас самих. Если же подобного опыта у нас нет, то высказанное просто будет для нас системой условных раздражителей.

  Итак, я открыл книжку на случайной странице и прочитал:

книжка:
   я пришел к ним и сказал: "Хорошо, я проведу этот вечер с вами. Я не собираюсь учить вас, но хочу сказать, чего бы вы хотели от этого семинара". Мал ответил: "Я был у каждого гипнотизера, которого мог бы найти. И посетил все семинары по гипнозу, где предлагал себя в качестве добровольца, но мне никогда не доводилось войти в состояние транса". Я подумал, что это была бы хорошая эпитафия тому, кто все снова и снова терпит неудачи. И еще я подумал: "Здорово -- это действительно интересно.
    Может этот парень действительно безнадежен, а может за этим кроется что-то интересное". Я решил попробовать. Я делал гипнотическую индукцию и парень сразу же впал в транс, демонстрируя самые трудные гипнотические феномены. Я разбудил его и спросил: "вошел ли ты в транс? " Он ответил: "Нет". Я спросил: "Что же произошло? " -- "Да просто вы мне что-то говорили, а я сидел здесь и слушал вас, сначала я закрыл глаза, потом открыл их". -- "А делал ли ты Х". И я назвал один из феноменов транса, который он только что демонстрировал. Он сказал: "Нет". Тогда я подумал: "Ну это просто следствие амнезии". Я вновь загипнотизировал его и дал инструкцию помнить все, что он будет делать в состоянии транса, но после сеанса он по-прежнему ничего не помнил. Все люди в комнате прямо обезумели, потому что видели, как он делал все эти вещи. Я пытался сказать что-то вроде: "Расскажите Халу, что вы видели". И они ему рассказали. Он им ответил: "Нет, это на мне не сработало. Я этого не делал. Я не знаю о том, что это делал я".
    Самое интересное у Хала было то, что у него было несколько "я", которые совершенно не были связаны друг с другом и не имели никаких средств коммуникации. Тогда я подумал, что неплохо было бы их несколько смешать. Я сказал: "Пока ты будешь оставаться в сознательном состоянии, я бы хотел попросить твое подсознание, чтобы оно продемонстрировало тебе, что оно может действовать самостоятельно, подняв твою правую руку так, чтобы только одна правая рука впала в транс". И его рука начала непроизвольно подниматься. Я подумал: "Ну это убедит его... " Но он посмотрел мне прямо в глаза и сказал: "Да моя правая рука в трансе, но целиком я войти в транс не могу.. . " Кстати, у меня есть правило, согласно которому, я должен достичь результата. Поэтому я записал все на видеопленку и показал Халу. Но он не смог ее увидеть! Мы еще раз прокрутили пленку, но он вошел в транс и не мог ее увидеть. Я сказал ему, что если бы он не был в трансе, то увидел бы фильм. Мы включили запись -- и он впал в транс.
    Выключили запись -- и он снова вернулся обратно. До позднего вечера он сидел перед экраном, стараясь увидеть себя самого в состоянии транса.
    Он не мог этого сделать. Он пришел к убеждению, что был в трансе, но не смог этого понять.
    Это было для меня хорошим уроком. Я перестал беспокоиться о том, знают ли люди о том, что они были в трансе, и просто стал наблюдать за результатами, которые я смог получить, используя их как феномен изменения. Гипнотизеры страшно вредят себе, стараясь убедить людей в том, что они были в трансе. Это неважно. Чтобы измениться, в таком убеждении нет необходимости. И вообще в этом нет необходимости.
    Знают они о том, что были в трансе или не знают, изменения в себе они все равно заметят.

Два последних опыта поразили меня.
   Один опыт такой. У меня на диктофоне своего рода варежка, прикрывающая микрофон, чтобы исключить в записи возможные хрипы, когда держишь микрофон у губ и говоришь слишком громко. Вечером, ложась спать, я зачем-то снял варежку и кинул её на стол. Когда утром проснулся и стал её искать, на столе её не оказалось. Стал искать под столом - не оказалось. Словом, я безрезультатно искал варежку в течение двух дней. На третий день я увидел варежку на самом открытом месте, у ножки стола. В мою комнату никто не заходит. Как правило, в подобного рода случаях возникает ощущение как положительное утверждение в виде особого рода тупости в голове, так что поиски оканчиваются головной болью, и больше ничем.В разговоре с Л. я так объяснил произошедшее. В человеке же существует два человека, и это - медицинский факт. Когда они договариваются между собой, никаких проблем не возникает. Но когда одна сторона чем-то недовольна другой, и другая сторона просит её что-то сделать, она про себя говорит: "А вот хрен тебе" И поэтому я много раз смотрел на варежку, и не видел её.

   Второй опыт такой. Когда я вскрыл отопитель на машине, то увидел, что на нём нет крана, и отопитель подключен напрямую, и я решил сделать как положено. После того, как был куплен кран и поставлен на место, оказалось, что трос, открывающий его, ничего не может открывать, потому что не зафиксирована его оболочка на переключателе. Но к переключателю так просто не подлезешь, потому что он находится за панелью. Естественно, снимать всю панель желания нет никакого. Я снял стенки и дно бардачка, и через него стал пытаться подтащить переключатель к отверстию от пепельницы, чтобы попытаться что-то сделать через него. При этом вот каким психологическим состоянием характеризовался процесс. Я был объективирован и по отношению к сознанию, и по отношению к бессознательному. То, что называется, я не становился ни на одну из сторон. Сознание говорило, что чтобы всё нормально сделать, нужно снимать панель. А бессознательное это делать решительно не хотело, а так как я объективировался от обоих, то сознание само по себе не могло заставить бессознательное что бы то ни было делать. Единственная установка, которая была выдана обоим, это чтобы дело было сделано, а как оно будет сделано, это неважно. А если не снимать всю панель, то оставалось одно - пытаться сдвинуть переключатель в сторону бардачка и через отверстие на месте, в которое вставляется пепельница, попытаться зафиксировать трос. При этом лично у меня надежды, что из этого что-н. получится, не было никакой. Словом, я ввел демократию между сознанием и бессознательным, мол. договаривайтесь как хотите. Что-то делало сознание, что-то делали рефлексы, я же сам выступал в качестве простого орудия, выполняющего их команды. В конце концов удалось сдвинуть переключатель так, что стал виден винт, удерживающий скобу, которой должен фиксироваться трос. Но уже темнело, и я оставил всё на следующий день.
   А вот на следующий день случились поразившие меня вещи. Я понимал, что из этого всего скорее всего ничего не получится. Мне нужно было выезжать, и у меня было свободных два часа времени. И я спланировал, что можно будет делать, и чего нельзя. Нельзя - это подключать отопитель к системе охлаждения. Тем более, что я был убежден, что до этого дело, конечно, не дойдет. Словом, что будет сделано, то будет сделано. Случилась же поразительная вещь: словно кто-то внешний руководил процессом - ни одного лишнего движения, никакого поиска, никаких проб и ошибок, так что ко времени выезда отопитель был подключен к системе охлаждения и работа закончена. Подобного рода случаи бывают нечасто. Во всяком случае психологическая структура дела, которая характеризуется тем, что я задает задачу сознанию и бессознательному без того, чтобы руководить ими, но само превращается в их исполнителя, похоже, может быть эффективной. И вот на что я еще обратил внимание. Я стал прислушиваться к тому, что говорит "мой внутренний голос". Ведь говорит он шопотом, тихо, и обычно не обращаешь на него внимания. Однако во время работы я прислушивался к нему, и всё то, что он говорил, оказалось полезным. И я подумал, что этот тихий голос - это голос моего бессознательного.

    С этим отрывком произошла такая история. Пытаясь выровнять две колонки текста в таблице, я решил это сделать посредством изменения величины шрифта, и задал 14 пикселей. И у меня возникло бессознательное ощущение, что это не то, словно кто-то толкает меня под руку, чтобы я всё оставил по-прежнему. На мой вопрос, чем это плохо, ответа не последовало, но толчки, и ощущение, что это не то, остались. И в конце концов я подчинился бессознательному, то есть ничем не аргументированному чувству.

Достоевский. "Идиот"
   — Послушайте, Аглая, — сказал князь, — мне кажется, вы за меня очень боитесь, чтоб я завтра не срезался… в этом обществе?
   — За вас? Боюсь? — вся вспыхнула Аглая, — отчего мне бояться за вас, хоть бы вы… хоть бы вы совсем осрамились? Что мне? И как вы можете такие слова употреблять? Что значит: “срезался”? Это дрянное слово, пошлое.
   — Это… школьное слово.
   — Ну да, школьное слово! Дрянное слово! Вы намерены кажется, говорить завтра всё такими словами. Подыщите еще побольше дома в вашем лексиконе таких слов: то то эффект произведете! Жаль, что вы, кажется, умеете войти хорошо; где это вы научились? Вы сумеете взять и выпить прилично чашку чаю, когда на вас все будут нарочно смотреть?
   — Я думаю, что сумею.
   — Это жаль; а то бы я посмеялась. Разбейте, по крайней мере, китайскую вазу в гостиной! Она дорого стоит; пожалуста, разбейте; она дареная, мамаша с ума сойдет и при всех заплачет, — так она ей дорога. Сделайте какой нибудь жест, как вы всегда делаете, ударьте и разбейте. Сядьте нарочно подле.
   — Напротив, постараюсь сесть как можно дальше: спасибо, что предупреждаете.
   — Стало быть, заранее боитесь, что будете большие жесты делать. Я бьюсь об заклад, что вы о какой нибудь “теме” заговорите, о чем нибудь серьезном, ученом, возвышенном Как это будет… прилично!
   — Я думаю, это было бы глупо… если не кстати.
   — Слушайте, раз навсегда, — не вытерпела наконец Аглая, — если вы заговорите о чем нибудь в роде смертной казни, или об экономическом состоянии России, или о том, что “мир спасет красота”, то… я, конечно, порадуюсь и посмеюсь очень, но… предупреждаю вас заранее: не кажитесь мне потом на глаза! Слышите: я серьезно говорю! На этот раз я уж серьезно говорю!
   Она действительно серьезно проговорила свою угрозу, так что даже что то необычайное послышалось в ее словах и проглянуло в ее взгляде, чего прежде никогда не замечал князь, и что уж конечно не походило на шутку.
   — Ну, вы сделали так, что я теперь непременно “заговорю” и даже… может быть… и вазу разобью. Давеча я ничего не боялся, а теперь всего боюсь. Я непременно срежусь.

   . В продолжение вечера другие сильные, но светлые впечатления стали наплывать в его душу: мы уже говорили об этом. Он забыл свое предчувствие. Когда он услышал о Павлищеве, и Иван Федорович подвел и показал его снова Ивану Петровичу, он пересел ближе к столу и прямо попал на кресло подле огромной, прекрасной китайской вазы, стоявшей на пьедестале, почти рядом с его локтем, чуть чуть позади.
   При последних словах своих он вдруг встал с места, неосторожно махнул рукой, как то двинул плечом и… раздался всеобщий крик! Ваза покачнулась, сначала как бы в нерешимости: упасть ли на голову которому нибудь из старичков, но вдруг склонилась в противоположную сторону, в сторону едва отскочившего в ужасе немчика, и рухнула на пол. Гром, крик, драгоценные осколки, рассыпавшиеся по ковру, испуг, изумление — о, что было с князем, то трудно, да почти и не надо изображать! Но не можем не упомянуть об одном странном ощущении, поразившем его именно в это самое мгновение и вдруг ему выяснившемся из толпы всех других смутных и страшных ощущений: не стыд, не скандал, не страх, не внезапность поразили его больше всего, а сбывшееся пророчество!

Опыт третий. И, наконец, вот еще какая история. Началась она два года назад, а закончилась сейчас. Дело было так: я только что купил машину. Перед этим я года полтора был "безлошадным". Нужно было отогнать машину в гараж, и мой инстинкт говорил мне, что я попаду в аварию, что глупо и безумно садиться за руль незнакомой машины, что дело плохо кончится и что нужно попросить Антона, чтобы он отогнал машину, и заплатить ему. И, однако, я тормозился. Вообще стоит обратить внимание на эту вещь, на отношение между мыслью и её исполнением. Иногда мы действуем настолько быстро на раздражитель, что не успеваем заметить мысль, вызвавшую действие. Иногда мы о чем-то подумаем, потом подумаем, как это следует сделать, и затем действуем. Как правило, тормозящей вещью может быть отсуствие мысли о том, как следует сделать. Иногда и эта мысль есть, и, однако, мы не переходим к действию. Это состояние можно определить как трансовое, но что из этого. Ведь транс - это всего лишь слово. Во всяком случае, всегда, когда мы оказываемся неспособны к действию, мы находимся в себе ( в своём внутреннем мире) и несмотря ни на какие сознательные усилия не в состоянии выйти из него При этом мы адекватно реагируем на внешние раздражители (команды), но всё это происходит на уровне фона.Внешняя среда где-то там, вне нас, мы же находимся внутри своего тела. Мы действуем, но это не мы действуем, то есть мы не являемся активными. Мы не чувствуем происходящего вне нас, мы отделены от него. Наши внешние действия - это не смысловые, но автоматические действия. Мы делаем то, что положено, что требуется от нас, но мы не в действии. Мы вне действия. Примерно в таком состоянии я находился. И когда Антон распрощался со мной, я сел за руль. Но тут уж я собрался. И я спокойно проехал в бесконечно пробке едва двигающихся машин, потому выехал из неё, и я уже почувствовал машину и успокоился, я понял, что всё в порядке. До гаража оставалось проехать с километр, когда я попал в очередную пробку и медленно тянулся в ней. И вдруг я увидел, как лечу на остановившуюся впереди меня машину. Я изо всех сил жму та тормоза и на скорости врезаюсь в неё. И вот что характерно: где-то года полтора я не мог понять, что же тогда произошло. Мне кажется, что в этой тягучке я на какое-то мгновение отключился, и именно в это мгновение всё и произошло. И меня не было другого объяснения, потому что я помню себя уже летящим на впереди стоящую машину. И оставалось непонимание произошедшего. Я не мог понять, как всё это могло произойти. Потому что где-то, в какой-то точке действительно было выключено сознание, и, однако, в этой бессознательной точке я действовал. Видимо, сознательные и бессознательные состояния сменяют друг друга, как бы перезаряжаясь. И мои мысли - ощущения о том, что всё в порядке, что проблем нет, были предательскими, и вызваны они были сменой цикла положенности сознания и бессознательного, и именно в этот момент расслабленности бессознательное и выстрелило своей программой, которую я сам же в него и заложил. Оно просто сделало то, что я ему сказал, а я ему сказал, что будет авария. Ведь бессознательное команды понимает буквально. Удивительно само по себе то, что я в течение полутора лет, притом, что периодически возвращался к этому вопросу, никак не мог понять, как это могло случиться, что я обнаруживаю себя летящим на машину. Это может означать только то, что существовала сильная защита от того. чтобы я мог узать причину. И только через полтора года я подумал, что я вместо педали тормоза из всех сил нажимал на педаль газа. Словом, я перепутал педали. Ответ представляется простым и естественным, и, однако, таковым он мне не кажется. Я "перепутал" педаль тормоза и газа. Я не перепутал. Я должен был нажать на педаль газа в соответствии с заложенной мной самим в себя программой. Этого не случилось бы, если бы я не потерял сознания.

В лингвистике есть феномен под названием "вертится на кончике языка". Все ли знают, что это такое? Это тогда, когда вы знаете слово, и даже знаете, что вы его знаете, но не можете сказать, что это за слово. Ваше сознание знает даже о том, что подсознание знает слово. Я напоминаю это людям тогда, когда хочу сказать, что их сознание меньше даже верхушки айсберга.
Однажды я гипнотизировал профессора-лингвиста и послал его сознание вглубь памяти. Я спросил, знает ли его подсознание о том что такое феномен "на кончике языка", так как он демонстрировал этот феномен на занятиях со студентами очень часто. Его подсознание ответило мне: "Да, я знаю об этом". Тогда я спросил его подсознание: "Почему так происходит, что вы знаете слово, но не презентуете это слово его сознанию? " И оно ответило мне: "Его сознание слишком нахально".
На нашем последнем семинаре мы занимались стратегиями. Одну женщину мы запрограммировали так, что она забыла свое имя. Один мужчина тогда сказал: "Нет такого способа с помощью которого меня можно было бы заставить забыть собственное имя! " Я спросил: "Как вас звать? " И он ответил: "Я не знаю! " Я ответил: "Поздравляю ваше подсознание, даже если у вас его нет".

На семинаре Марцинкевича подробно рассматривались отношения между полушариями большого мозга. Вывод о том, что человек образован системой противоположных полушарий большого мозга, а по сути своей что человек состоит из двух прилаженных друг к другу противоположных систем, каждая из которых при определенных условиях может конституироваться в две автономные личности с разными характерами, заставляет нас обратить внимание на две стороны дела. На собственно физиологическую машину, в которой, как оказывается, мы имеем две связанные между собой управляемые разными полушариями системы, определенно конституированные в автономно управляемых конечностях левой и правой половин тела. Мы получаем как бы двух "инвалидов", обретающих целостность в одном теле. И им нужно договариваться между собой для обеспечения синхронных движений. И само собой разумеется, что физиологической стороне дела соответствует феноменологическая, психическая сторона. Высказывания бессознательного о сознательном в приведенном тексте говорят о чувствах, которые питают друг другу "пожизненно связанные между собой уроды". Здесь важен опыт обращения к частям тела. В НЛП много говорят о частях тела. Если учесть, что в нервном отношении части тела оказываются связаны между собой соответствующими точками, так что, например, ступни, ладони рук, зрачки имеют нервные представительства внутренних органов тела, то ведь за этим кроется принцип организации целого, образованного многими частями. И т.о. сами части по необходимости обладают феноменологическими свойствами. У Гегеля есть высказывание о "мышлении в желудке". Не думаю, что это простой образ. На деле любая часть тела одухотворена, поскольку она принадлежит одному целому.
   Как бы там ни было, но мысль, стоящая за приведенным Гриндером и Бендлером текстом заключается в том, что отношение между сознанием и бессознательным это отношение между двумя автономными личностями, которые именно так и относятся друг к другу. Получается, что это словно две разные сущности. Но это - не только то, что врождено, но и то, что формируется и способно приобретать разные формы в зависимости от обстоятельств и воспитания.
   Вопрос об отношении между сознанием и бессознательным, об их поляризации требует своего решения с конституциональной, физиологической точки зрения. Как мы могли бы придтки к понимания, с одной стороны, спецификации мозга, и с другой стороны, отношению между сознательным и бессознательным. Обычно человек стремится убирать противоположности при решении тех или иных вопросов. В настоящем случае мы не имеем права это делать. Представим себе, что мы имеем дело с ущербными (потому что ни одна из них не может существовать самостоятельно) личностями. Они так или иначе общаются и так или иначе влияют друг на друга. Но одна для другой является внешней. Получается так, что одна другую воспринимает точно также, как один человек воспринимает другого. Т.о. одна для другой является объектом. И, значит, вопрос в том, с какой из двух личностей мы имеем дело, то есть с какой из них мы отождествляем себя. На другом языке эту же мысль можно было бы выразить так, что в то или иное время доминирует (является положенной) одна из личностей, и тогда снятой, подчинённой ( и подчиняющейся и сопротивляющейся) является другая. Тогда каждая из личностей отражает другую и общается с другой и имеет мнение о другой. (а если учесть, что размножение осуществляется посредством разных особей, то вот вам и тайна того, почему человек состоит из двух разных личностей, с которыми ему приходится иметь дело и которые выступают фактически в качестве его телесной, врожденной реальности. У Л.С.Выготского встречается мысль: не должны ли мы относиться к мозгу как к инструменту, который использует наш дух. И действительно, такое впечатление, что мы именно ограничены нашим мозгом и его возможностями. Мы работаем на нём как на машине. Мы отражаем его возможности, пытаемся поддерживать его в рабочем состоянии и т.д. Но если мозг и является машиной, то это - машина определенного рода, ибо она обладает феноменологическими свойстваии. Собственно говоря, и не только мозг, но весь наш организм есть средство нашей самореализации. Им определяются чувства, которые мы можем испытывать, ощущения, наши возможности мышления и физического действия и т.д. и т.п.
   И вот тут как раз и возникает важнейший вопрос об урпавлении "нашими предками", которые образуют нашу психофизиологическую реальность от рождения. Обычно мы отождествляем себя с ними, то есть в своих реакциях просто следуем за их инстинктивными импульсами, тогда как для того, чтобы самим превратиться в личности, необходимо на эмоциональном уровне воздействовать на их реакции, ибо мы реализуем себя только через них. Т.о., мы разговариваем то с одной своей противоположностью, то с другой. И вот они - то и выступает в качестве нашего бессознательного.
   Т.о. наша жизнь - это не только наша собственная жизнь, но также и жизнь в нас наших предков. И в нас, т.о., не одно, а два бессознательных, и уходящее в глубь веков дерево двойственных бессознательных. И мы в наших детях оставляем и наше бессознательное, и наше сознание, и нескончаемые колена наших предков.

   30.09.09 г.