042 Приёмы мышления  Аристотеля

0421 Введение

   НЛП возникло из идеи, что если наблюдать, как известные психотерапевты проводят свои сеансы, то можно выявить шаблоны, которые они при этом применяют. А шаблонам поведения можно научить... и обезьяну. Представляете, сформировали у обезьяны шаблоны, которые применяют знаменитости, и обезьяна стала ничуть не хуже их.
   Нет, шутки шутками, а в этом что-то есть. Девиз "делай, как я" - всегда характеризовался как эффективный, и подражание является неплохим началом формирования всевозможных умений. Вначале идет формализм, но по мере применения формализма накапливается опыт, человек начинает понимать, почему и с какой целью делается в формализме очередной шаг,  и для субъекта формализм наполняется т.о.  содержанием и обретает смысл, и перестаёт быть бессодержательной формой.
   И вот подумалось: а почему этот метод нельзя применить к мышлению великих людей. Правда, в этом случае мы имеем дело с их произведениями как застывшим результатом их мышления. Но ведь то, что написано, явилось результатом мыслительного процесса, причем, написанное ими "до" становилось для них причиной того, что явилось "после". А это значит, что застывший текст может быть  преобразован в процесс.
    Так что наверное же можно сравнить, как, каким образом они думали о чем-то и как, каким образом об этом же самом думаем мы. А так как великие мыслители приходили к великим результатам,  а мы не пришли ни к чему, кроме словоблудия, но наверное же стоит обратить внимание на их формы мышления.

    У нас мышлению не учат. Словно полагают, что каждый человек уже сам по себе самый что ни на есть лучший мыслитель. Действительно, если посмотреть, то увидишь, что никто не жалуется на свой ум, но, напротив, удивляется глупости окружающих.
   То, что нам  преподают - это готовое знание, которое представляется как объективное. И это, по правде говоря, выход из положения. Поскольку объективность - она и есть объективность, это то, что есть, и относительно неё не может быть никаких споров. Но вот как только мы ступаем на зыбкую почву мнений, как только мы имеем дело со знанием, которое не в состоянии потрогать руками, начинаются проблемы. И тут-то и возникает единственная истина субъекта, которая есть истина в последней инстанции,  противостоящая  остальным истинам как ложным. И получается в результате ситуация, когда всякий, каким бы болваном он ни был, считает, что он всегда прав, и занимается критикой Гегеля, Канта, и при этом удивляешься, какими же они были дураками, если верить их критикам, которым, как оказывается, принадлежит  истина в последней инстанции.
    Нет, я не говорю, что болван не может критиковать. Разумеется, может. Он может отрицать, но это его отрицание есть отрицание снизу, есть отрицание менее развитой системы более развитой (Вот особенность русского языка, в котором грамматически не различаются между собой творительный и родительный падеж в силу того, что язык довольно свободен в отношении порядка слов в предложении. "Менее развитой системы более развитой" - кем?, чем? - менее развитой системы; кого?, чего? - более развитой - или же кого? чего? - менее развитой системы, кем?, чем? - более развитой. Две интерпретации выражения, в общем, равносильны, и, однако, по смыслу они противоположны. Поэтому то, на каком варианте следует остановиться, определяет контекст. Эта особенность языка не может не быть характеристикой русского мышления, и это неразличение говорит о неразличении русским мышлением противоположностей или, что то же, о допущении мышлением противоположностей. У Достоевского есть относительно этого в "Братьях Карамазовых":
   " - Рассудите сами, Григорий Васильевич, - ровно и степенно, сознавая победу, но как бы и великодушничая с разбитым противником, продолжал Смердяков, - рассудите сами, Григорий Васильевич: ведь сказано же в писании, что коли имеете веру хотя бы на самое малое даже зерно и при том скажете сей горе, чтобы съехала в море, то и съедет ни мало не медля, по первому же вашему приказанию. Что же, Григорий Васильевич, коли я неверующий, а вы столь верующий, что меня беспрерывно даже ругаете, то попробуйте сами-с сказать сей горе, чтобы не то чтобы в море (потому что до моря отсюда далеко-с), но даже хоть в речку нашу вонючую съехала, вот что у нас за садом течет, то и увидите сами в тот же момент, что ничего не съедет-с, а все останется в прежнем порядке и целости, сколько бы вы ни кричали-с. А это означает, что и вы не веруете, Григорий Васильевич, надлежащим манером, а лишь других за то всячески ругаете. Опять-таки и то взямши, что никто в наше время, не только вы-с, но и решительно никто, начиная с самых даже высоких лиц до самого последнего мужика-с, не сможет спихнуть горы в море, кроме разве какого-нибудь одного человека на всей земле, много двух, да и то может где-нибудь там в пустыне египетской в секрете спасаются, так что их и не найдешь вовсе, - то коли так-с, коли все остальные выходят неверующие, то неужели же всех сих остальных, то-есть население всей земли-с, кроме каких-нибудь тех двух пустынников, проклянет господь и при милосердии своем, столь известном, никому из них не простит? А потому и я уповаю, что, раз усомнившись, буду прощен, когда раскаяния слезы пролью.
   - Стой! - завизжал Федор Павлович в апофеозе восторга: - так двух-то таких, что горы могут сдвигать, ты все-таки полагаешь, что есть они? Иван, заруби черту, запиши: весь русский человек тут сказался!
   - Вы совершенно верно заметили, что это народная в вере черта, - с одобрительною улыбкой согласился Иван Федорович.
    - Соглашаешься! Значит, так, коли уж ты соглашаешься! Алешка, ведь правда? Ведь совершенно русская вера такая?
    - Нет, у Смердякова совсем не русская вера, - серьезно и твердо проговорил Алеша.
    - Я не про веру его, я про эту черту, про этих двух пустынников, про эту одну только черточку: ведь это же по-русски, по-русски?
    - Да, черта эта совсем русская, - улыбнулся Алеша.
   То есть русская душа чудо допускает.) и это отрицание есть негативное отрицание, то есть простое отбрасывание, и в основании этого отбрасывания лежит, пожалуй, моральная категория греха, в основании которой, в свою очередь, лежит чувство противоречия системе его знания.  Он не может не критиковать, поскольку такова реальность, в которой он существует, и в этом для него оправдание его критики. Если я не дорос до Канта, то это значит, что моя реальность другая, более простая, более элементарная. И так как я - это я, то я такой, какой есть, и в этом моё оправдание.
   Есть критика и критика, критика снизу и критика сверху. Критика снизу - это критика отрицания. Она говорит о том, что этого нет, или это невозможно, или это пре-ступление, то есть выход за границы, за которые выходить никак нельзя, потому что за границей живет бяка, и она тебя укусит, и т.д. Критика снизу ограничена единственной инстинктивно - рефлекторной реальностью критикующего. Критика сверху есть критика, которая говорит, что да, то, о чем говорят авторы, имеет место, но то, что они говорят, не есть вся истина, но только часть её, и в качестве части она входит в более широкую истину. Т.о. критика сверху есть отрицание с присвоением. Она не отбрасывает предыдущее знание, но включает его в более широкую систему знания.
    Для того, чтобы я мог понять Канта, я должен измениться. Моя реальность должна стать другой. И можно научиться изменять себя.