Пьер и Платон Каратаев

Пьер и князь Андрей

   Если мы сравним образы Пьера Безухова и Андрея Болконского, то увидим противоположность в их характерах, заключающуюся в первую очередь в том, что Андрей Болконский активен. Вектор движения заложен в нём самом, и им определяется как характер отражения Болконским окружающих, так и его поведение. Критерии поведения уже заложены в Болконском, и он есть то, что он есть, он - определенность. Не то Пьер Безухов. В той самой мере, в какой Болконский активен в отношении всего, что касается жизни, в той мере, в какой Болконский погружен в жизнь, в её посюсторонность, и всё его поведение определяется аспектами  реальной жизни, в этой же самой мере Пьер в отношении всего, что касается посюсторонности жизни, пассивен. Пьер не живет, Пьер отражает жизнь. Жизнь, которой живет Пьер, есть жизнь мысли. Вся посюсторонняя, активная сторона жизни у него вытеснена в бессознательное, и поэтому Пьеру по большому счету все равно, что с ним происходит. Если в Болконском изначально заложено, "что такое хорошо, и что такое плохо", то Пьер как раз этим критерием и не обладает, и поэтому он всю жизнь ищет ответ на вопрос о том, что есть истина (в жизни). Все его поступки - поступки не от чувства, а от мысли. Поэтому он ведет разгульную жизнь, потому что считатается, что это хорошо, поэтому он позволяет себя женить на Элен, потому что раз это происходит, значит, наверное, это так и нужно. У него  не существует сопротивляющегося Я внешней среде, которое есть у княза Андрея и которое противопоставляет его окружающим. Даже в самых крайних обстоятельствах своей жизни князь Андрей не только не теряет связи с её смыслами, но эта связь выступает для него еще более обостренно:

   Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал... Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял,— что он не мог отвечать ему.
   Да и все казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.

Пьер и Элен

    Все мысли князя Андрея носят чувственный характер и относятся к его бытию. В то время как бытие Пьера вытеснено. Вытеснение чувственной жизни приводит к тому, что сам по себе человек не оказывает на неё никакого влияния, и в то же самое время инстинктивно чувствует, что с ним произойдет, то есть планы относительно него отражаются в нём как программа его жизни:

   «Так вы до сих пор не замечали, как я прекрасна? — как будто сказала Элен.— Вы не замечали, что я женщина? Да, я женщина, которая может принадлежать всякому и вам даже»,— сказал ее взгляд. И в ту же минуту Пьер почувствовал, что Элен не только могла, но должна быть его женою, что это не может быть иначе.
   Он знал это в эту минуту так же верно, как бы он знал это, стоя под венцом с нею. Как это будет и когда, он не знал; не знал даже, хорошо ли это будет (ему даже чувствовалось, что это нехорошо почему-то), но он знал, что это будет.

   Человек оказывается  зависим от реакции его инстинктов на внешние раздражения. Человек оказывается отчужден от себя, выступая для себя в качестве объекта, который ему не подчиняется и который влечет его за собой. Т.о. жизнь Пьера оказывается не непосредственной, граница Пьера с внешней средой находится не на границе его тела с нею, но его реальность есть реальность отражения внешней среды в его инстинктах:

   Пьер опустил глаза, опять поднял их и снова хотел увидеть ее такою дальнею, чужою для себя красавицею, какою он видал ее каждый день прежде; но он не мог уже этого сделать. Не мог, как не может человек, прежде смотревший в тумане на былинку бурьяна и видевший в ней дерево, увидав былинку, снова увидеть в ней дерево. Она была страшно близка ему. Она имела уже власть над ним. И между ним и ею не было уже никаких преград, кроме преград его собственной воли.

   Т.о. сопротивление Я Пьера относится не ко внешней среде, его сопротивление есть сопротивление самому себе, своей собственной чувственности:

   Вернувшись домой, Пьер долго не мог заснуть, думая о том, что с ним случилось. Что же случилось с ним? Ничего. Он только понял, что женщина, которую он знал ребенком, про которую он рассеянно говорил: «Да, хороша», когда ему говорили, что Элен красавица, он понял, что эта женщина может принадлежать ему.
   «Но она глупа, я сам говорил, что она глупа,— думал он.— Ведь это не любовь. Напротив, что-то гадкое есть в том чувстве, которое она возбудила во мне, что-то запрещенное. Мне говорили, что ее брат Анатоль был влюблен в нее, и она влюблена в него, что была целая история и что от этого услали Анатоля. Брат ее — Ипполит. Отец ее — князь Василий. Это нехорошо»,— думал он; и в то же время, как он рассуждал так (еще рассуждения эти оставались неоконченными), он заставал себя улыбающимся и сознавал, что другой ряд рассуждений всплывал из-за первых, что он в одно и то же время думал о ее ничтожестве и мечтал о том, как она будет его женой, как она может полюбить его, как она может быть совсем другою и как все то, что он об ней думал и слышал, может быть неправдою. И он опять видел ее не какою-то дочерью князя Василья, а видел все ее тело, только прикрытое серым платьем. «Но нет, отчего же прежде не приходила мне в голову эта мысль?» И опять он говорил себе, что это невозможно, что что-то гадкое, противуестественное, как ему казалось, нечестное было бы в этом браке. Он вспоминал ее прежние слова, взгляды и слова и взгляды тех, кто их видал вместе. Он вспомнил слова и взгляды Анны Павловны, когда она говорила ему о доме, вспомнил сотни таких же намеков со стороны князя Василья и других, и на него нашел ужас, не связал ли он себя уж чем-нибудь в исполнении такого дела, которое, очевидно, нехорошо и которое он не должен делать. Но в то время, как он сам себе выражал это решение, с другой стороны души всплывал ее образ со всею своей женственной красотою.

   Эта двойственность между чувственным отношением к объекту и умственным, субъективным и объективным  обусловливает  борьбу между ними:

   Пьер полтора месяца после вечера Анны Павловны и последовавшей за ним бессонной, взволнованной ночи, в которую он решил, что женитьба на Элен была бы несчастие и что ему нужно избегать ее и уехать, Пьер после этого решения не переезжал от князя Василья и с ужасом чувствовал, что каждый день он больше и больше в глазах людей связывается с нею, что он не может никак возвратиться к своему прежнему взгляду на нее, что он не может и оторваться от нее, что это будет ужасно, но что он должен будет связать с нею свою судьбу. Может быть, он и мог бы воздержаться, но не проходило дня, чтоб у князя Василья (у которого редко бывал прием) не было бы вечера, на котором должен был быть Пьер, ежели он не хотел расстроить общее удовольствие и обмануть ожидания всех. Князь Василий в те редкие минуты, когда бывал дома, проходя мимо Пьера, дергал его за руку вниз, рассеянно подставлял ему для поцелуя выбритую морщинистую щеку и говорил или «до завтра», или «к обеду, а то я тебя не увижу», или «я для тебя остаюсь» и т. п. Но несмотря на то, что, когда князь Василий оставался для Пьера (как он это говорил), он не говорил с ним двух слов, Пьер не чувствовал себя в силах обмануть его ожидания.

   Исход этой борьбы определяется в конечном счете внутренним чувством собственной правоты или вины:

   Он хотел решиться, но с ужасом чувствовал, что не было у него в этом случае той решимости, которую он знал в себе и которая действительно была в нем. Пьер принадлежал к числу тех людей, которые сильны только тогда, когда они чувствуют себя вполне чистыми. А с того дня, как им овладело то чувство желания, которое он испытал над табакеркой у Анны Павловны, несознанное чувство виноватости этого стремления парализировало его решимость.

   И там, где возникает собственное чувство вины перед собой, с которым человек не способен бороться, там внешние человеку силы решают проблему:

   Княгиня подошла к двери, прошлась мимо нее с значительным, равнодушным видом и заглянула в гостиную. Пьер и Элен так же сидели и разговаривали.
   — Все то же,— отвечала она мужу.
   Князь Василий нахмурился, сморщил рот на сторону, щеки его запрыгали с свойственным ему неприятным, грубым выражением; он, встряхнувшись, встал, закинул назад голову и решительными шагами, мимо дам, прошел в маленькую гостиную. Он скорыми шагами, радостно подошел к Пьеру. Лицо князя было так необыкновенно-торжественно, что Пьер испуганно встал, увидав его.
   — Слава богу! — сказал он.— Жена мне все сказала! — Он обнял одною рукой Пьера, другою — дочь.— Друг мой Леля! Я очень, очень рад.— Голос его задрожал.— Я любил твоего отца... и она будет тебе хорошая жена... бог да благословит вас!..
   Он обнял дочь, потом опять Пьера и поцеловал его своим старческим ртом. Слезы действительно омочили его щеки.
   — Княгиня, иди же сюда,— прокричал он.
   Княгиня вышла и заплакала тоже. Пожилая дама тоже утиралась платком. Пьера целовали.
   «Все это так должно было быть и не могло быть иначе,— думал Пьер,— поэтому нечего спрашивать, хорошо ли это или дурно? Хорошо, потому что определенно, и нет прежнего мучительного сомнения».
   Пьер молча держал руку своей невесты и смотрел на ее поднимающуюся и опускающуюся прекрасную грудь. «Теперь уж поздно, все кончено; да и я люблю ее»,— подумал Пьер. — Je vous aime!1 — сказал он, вспомнив то, что нужно было говорить в этих случаях; но слова эти прозвучали так бедно, что ему стало стыдно за себя.

Пьер и Платон Каратаев

   Характер Пьера позволяет исследовать работу бессознательного человека, поскольку мысли Пьера весьма мало являются самостоятельными, но являются отражением происходящего в его чувственной сфере. Человек никак не вмешивается в функционирование бессознательного, принимая его таким, каково оно есть. Поэтому история отношений Пьера с Платоном Каратаевым позволяет проследить работу человеческих инстинктов в их сравнительно чистом виде на основе прямого, непосредственного управления ими поведением человека.

   В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это-то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении,— он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве.

    В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину — он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую

Подготовительные материалы -->