на главную страницу
визитка
темы
Литература
Р.Р.Гринсон. Практика и техника психоанализа
1. Что такое психоанализ и лечение психоанализом – это воздействие посредством убеждающих слов на вторичную сигнальную систему с тем, чтобы изменить содержание первой сигнальной системы. То есть либо затормозить что-то в ней, либо наоборот, образовать какие-то связи. Здесь т.о. мы имеем две различные стороны. Одна сторона заключается в переходе от рефлекса к словам, которые выражают его содержание и формируют сознание, следовательно, сознание в этом случае принадлежит второй сигнальной системе.
Это - сфера мышления. Либо же пытаться, идя от второй сигнальной системы, что-то изменить в первой.
2. Все разработки как Милтона Эриксона, так и НЛП в
целом – они ведь, фактически, применяют слова в качестве первой сигнальной системы. Следовательно, слова применяются в качестве простых раздражителей. Действительно, само по себе слово, высказанное или написанное, представляет собой какой-то обычный материальный раздражитель, который может быть связан с любыми объектами, которые выступают в качестве значения слова. Слово вначале, очевидно, должно выступать в качестве такого непосредственного раздражителя для того, чтобы позже оно могло стать носителем какого-то понятия. Т.о., слово как непосредственный раздражитель и слово выступающее как понятие, это разные вещи. Поэтому когда в психоанализе идут какие –то интерпретации, объяснения и т.д., то это – понятийный подход, и не выявлен тот механизм, при посредстве которого осуществляется изменение
в рефлексах, ставшими инстинктами, и, соответственно, инстинктивных отношений, то есть структур первой сигнальной системы.
3. С другой стороны, в НЛП мы имеем принципиально иной подход. НЛП – это непосредственное формирование каких-то рефлекторных структур, как это мы наблюдаем у Милтона Эриксона. И совершенно не случайно всё это происходит на бессознательном уровне, предполагает бессознательный уровень
как необходимую предпосылку изменений. И не случайно говорится, что слова на бессознательном уровне понимаются в буквальном смысле. Иначе говоря, они не интерпретируются, не переопределяются в своих значениях в соответствии с применяемым контекстом, как это имеет место на сознательном уровне,
в сфере мышления. И именно поэтому они непосредственно образуют рефлекторные схемы и выливаются в соответствующие действия.
В зависимости от информации, которой они нагружаются.
4. Теперь попытаемся с этой точки зрения посмотреть на поведение Иванова
(Чехов. "Иванов").
Первое, Иванов переживает внутри себя свои состояния.
Он не просто переживает, он наблюдает свои переживания. Следовательно, он объективирует их. Следовательно, он объективирует себя по отношению к самому себе.
Второе, он высказывает, описывает свои состояния, а также пытается их объяснить, почему они имеют место.
И на этом он останавливается. Он в ступоре, он не знает, что с этим делать. И мы видим, что он решает свою проблему
вследствие редукции сознания
Из этого следует, что способности Иванова соответствуют требованиям психоанализа к
к психоаналитическому клиенту:
"требование психоаналитической терапии состоит в том, что ее процессы и процедуры требуют от пациента выполнения более или менее устойчивых и повторяющихся пар взаимоисключающих функций Эго, приводят к колебанию между ними, а также к их сочетанию.
Пациента просят: а) регрессировать и прогрессировать; б) быть
пассивным и быть активным; в) снимать контроль и поддерживать контроль; г)
отказываться от проверки реальности и сохранять тестирование реальности."
Но в то же самое время поведение Иванова может быть понято и
совершенно противоположным образом: Иванов похож на лошадь, которую бьют кнутом
и погоняют, и она бежит для того, чтобы убежать от боли, но боль не отстаёт,
она, нагоняет и перегоняет его. В этом, собственно, заключается весь смысл
рассказа Чехова об Иванове. Иванов пытается убежать от своей боли как от своей
тени, но она в том числе и в лице Львова не отстаёт от Иванова, и в последней
сцене Иванов, наконец, находит свой выход из неё:
"Иванов (смеясь). Не свадьба, а парламент! Браво, браво!..
Саша (Львову). Вот теперь и подумайте: понимаете вы себя или нет? Тупые,
бессердечные люди! (Берет Иванова за руку.) Пойдем отсюда, Николай! Отец,
пойдем!
Иванов. Куда там пойдем? Постой, я сейчас все это кончу! Проснулась во мне
молодость, заговорил прежний Иванов! (Вынимает револьвер.)
Саша (вскрикивает). Я знаю, что он хочет сделать! Николай, бога ради!
Иванов. Долго катил вниз по наклону, теперь стой! Пора и честь знать!
Отойдите! Спасибо, Саша!
Саша (кричит). Николай, бога ради! Удержите!
Иванов. Оставьте меня! (Отбегает в сторону и застреливается.)
"
А это говорит о том, что он обладал также и мотивациями пациента
психоанализа:
"Только тот пациент, который сильно мотивирован, будет способен работать искренне и настойчиво в психоаналитической ситуации.
Невротические симптомы или противоречивые черты характера должны вызывать такое сильное страдание, что оно будет индуцировать пациента выносить лишения психоаналитического лечения. Любопытство и желание понять должны быть дополнены невротическим страданием, чтобы дело не ограничилось лишь поверхностным псоихоаналитическим опытом.
Пациент должен захотеть выносить тяжесть раскрытия его интимных переживаний, с которыми связаны тревоги и чувства вины; он должен захотеть потратить значительное количество денег и времени, отказаться от тех вторичных выгод, которые дает его болезнь, а также от быстрых и временных результатов."
Итак, Иванов умел по отношению к самому себе играть роль пациента, и не умел играть роли психоаналитика.
5. Существует антагонизм между первой и второй
сигнальными системами. Он заключается в том, что когда мы
действуем практически, а действуем мы всегда при посредстве первой сигнальной системы, в
общем случае мы неспособны думать.
Действительно, если мы обратим внимание на наши практические действия, то увидим, что регулирование осуществляется посредством взаимодействия чувств и ощущений: ощущения вызывают чувства, которыми определяется ответная реакция на объект ощущений. Ощущения преобразуются в информационные схемы, по отношению к которым формируются схемы реагирования, которые вызывают чувства. В случае сформированных стереотипных реакций средняя рациональная часть вытесняется в бессознательное, так что на уровне сознания остаются ощущения-чувства.
Наконец, в случае регрессии сознания ощущения непосредственно замыкаются на чувства, и регулирование осуществляется на инстинктивно-эмоциональном уровне.
Эмоция - это задержанный рефлекс. Эмоция положительна либо отрицательна в зависимости от валентности рефлекса. Там, где нет задержки, там есть отреагирование и нет эмоций. Эмоция - это задержка движения. В этом смысле эмоция есть торможение движения, это - столкновение энергетического заряда с плотиной сознания или
бессознательного (например, страха), стоящих на его пути.
Сильная эмоция прорывает плотину. Любовь преобразуется в убийство (Рогожин и Настасья Филипповна в "Идиоте" Достоевского). Энергия, которая преграждается плотиной, постепенно рассасывается, и, соответственно, исчезает эмоция.
Всякое чувство реализует себя в эмоциональных состояниях. У Джека Лондона есть рассказ о двух влюбленных, которые для того, чтобы усилить эмоциональные состояния
от чувства любви, не сближались. Их эмоции друг к другу действительно усиливались. Но всё это - до определенной точки. Однажды они посмотрели друг на друга и ничего не испытали.
Известно понятие "перегореть". В одном из Володиных рассказов, которые я записал, есть эпизод, описывающий его отношения с полькой, когда он был в командировке в Польше. Она его сильно возбуждала, так что он "ни спать, ни есть не мог", все перед глазами его стояло её тело. Но когда он дорвался до неё, он ничего не смог сделать, так что оказался в весьма неловком положении, поскольку у него была еще одна женщина, и с ней всё проходило нормально. И полька, наблюдавшая эту ситуацию, что должна была о нём думать?
И наоборот, когда мы думаем, мы неспособны
действовать.
Когда мы думаем, мы оказываемся в ином, идеальном мире, мире слов как носителей понятий. И тогда мы можем рассуждать, говорить,
например, о любви, но всё это происходит в словесном, внечувственном мире, в котором чувства преобразуются в объекты иного, "высокого" рода, в объекты-образы, оторванные от материального отношения
к их прообразом настолько, что материальные объекты начинают
восприниматься как идеальные.
И лишь тогда, когда существует взаимодействие между этими двумя
противоположными сторонами, а это имеет место, когда одна сторона
выступает в качестве фона (средства) для другой, что выражается в том, что одна
сторона вытесняется в бессознательное, не осознается, но управляет нашими
действиями, причем, этот процесс управления нами контролируется посредством
ощущений, вне слов: у нас есть ощущение, что то, что мы делаем (или
воспринимаем) - это правильно,- мы получаем единство в функционировании первой и
второй сигнальной систем. При этом всякая попытка осознать ощущения ведет к
разрушению системы взаимодействия противоположных сторон, поскольку мы можем
либо осознавать, либо действовать.
Единство сторон имеет
место, например, когда однородная физическая деятельность выступает в качестве фона,
подпитывающего физически процессы мышления или же когда мы инстинктивно
действуем и наши действия непосредственно управляются схемами как результатом мышления, которое не
объективируется по отношению к действию, то есть не осознается. Но всегда, когда
возникает объективация, мы имеем блокировку действия.
Мы получаем своеобразный круг. Результатом мышления являются наши ощущения, чувства, схемы действия
и т.д., которыми регулируется наше поведение. Наше поведение, с свою очередь, доставляет материал мышлению во
всех тех точках, в которых поведение наталкивается на свою неудовлетворительность. Т.о., неудовлетворительность поведения, регулируемого рефлексами, оказывается точкой переключения рефлекторного отношения к реальности
на мыслительному отношению к ней.
В
случае с Ивановым мы наблюдаем подобного рода блокировку действия из-за
невозможности перейти от мыслительного отношения к реальности к чувственно-рефлекторному. Рефлекторное отношение оказывается заторможенным,
исключенным из сферы жизнедеятельности кругом внутри одной стороны - мышления -
в противоположности "мышление-чувство", который ограничивает
жизнедеятельность субъекта сферой мыслительного отношения. На практике это проявляется в том, что субъект перестает быть активным и влечется по жизни внешними давлениями на него. При этом возникает рассогласование между мыслительным отношением субъекта к внешней среде и его чувственным
подчиненным внешним давлениям поведением в ней, таким, что из-за неспособности переключения с мыслительного на чувственное отношение во внешней среде субъект оказывается неспособен устранить рассогласование
с ней. В конечном счете это приводит к тому, что бессознательная агрессия против внешней среды, накапливающаяся в субъекте, в конечном счете оборачивается на самого субъекта, как
это и происходит с Ивановым.
Именно, он наблюдает
самого себя, свои состояния, его Эго оказывается привязано к его
внутренним состояниям, которые он объективирует, и отсюда мы
получаем его неспособность к действию. Привязанный к своим
внутренним состояниям, он оказывается не способен "вынырнуть из них на поверхность", чтобы
иметь возможность взглянуть на себя со стороны, как на внешний объект и внести в
этот объект коррективы.
Значит, у человека есть две позиции: одна позиция - это углублённость в свои внутренние состояния
на основе их объективации. И другая позиция: взгляд на себя со стороны. Но
осуществить последнее можно только посредством восприятия своего отражения в окружающих. В этом случае человек объективирует себя по отношению к окружающим, он имеет дело с окружающими, реагирует на них, и т.о. он подчиняет свои внутренние состояния этому реагированию, научается то, что называется, владеть собой
(= своими частями).
Значит, что мы получаем? Чем больше человек занимается своей персоной
со стороны внутренних её состояний, тем меньше он оказывается способен владеть, управлять собой. Он ведь в этом случае фактически разлагает себя на части, рассматривает, исследует эти части. Всё они
становятся его объектом. И до тех пор, пока они являются его объектом, он не способен владеть ими, то есть рассматривать их в качестве части себя. Ведь объект - это то, что вне человека.
Всё это подобно тому, что мы разобрали автомобиль, чтобы изучить или
починить его. И мы уже не можем ездить на нём. Вот когда мы его соберем, когда
сядем за руль, вот тогда он становится частью нашей личности (по Джемсу).
Другими словами, он оказался неспособен существовать в
качестве внешнего физического объекта по отношению к самому себе, что необходимо
для функционирования человека как физического существа среди физических существ.
Отсюда также его неспособность найти импульсы для действия. Но дальше возникает
вопрос: откуда этого рода неспособность? И он отвечает на этот вопрос, он говорит
о своей вине. И вся его вина заключается для него в том, что он "виноват", но
не чувствует своей вины. Что-то это похоже на состояние человека, который всю
жизнь видел себя необыкновенным, и вдруг оказался в положении подлеца, и недоумевает,
как это могло случиться.
Причина же этого лежит в том, что он
"слушает других" в силу потребности выглядеть, а в результате попадает в нелепые ситуации. Он женился на Анне Петровне, потому что она его
полюбила, и он поверил, "что всё будет очень хорошо", как любят говорить женщины. Но женский и мужской миры - это миры различные, и каждый из
полов, втянутый в мир другого, теряет себя. Хорошо, если потеря себя в другом соответствует натуре человека. А если нет, если натура человека достаточно самостоятельна? Какой человеческий характер попадает в подобные ситуации? - характер, который пытается понять и объяснить. Пока же понимания какого-то явления нет, он оказывается зависим от давления, которое оказывают на него другие. движимые не рассудком, но чувством. Опыт с Анной Петровной Иванова кое-чему научил, но и здесь он остаётся зависим. Он нигде не берет события в свои руки.
Вот перед свадьбой является к Саше
"Саша (сурово). Что тебе нужно?
Иванов. Меня душит злоба, но я могу говорить хладнокровно. Слушай. Сейчас я
одевался к венцу, взглянул на себя в зеркало, а у меня на висках... седины.
Шура, не надо! Пока еще не поздно, нужно прекратить эту бессмысленную комедию...
Ты молода, чиста, у тебя впереди жизнь, а я...
Саша. Все это не ново, слышала я уже тысячу раз, и мне надоело! Поезжай в
церковь, не задерживай людей.
Иванов. Я сейчас уеду домой, а ты объяви своим, что свадьбы не будет. Объясни
им как-нибудь. Пора взяться за ум. Поиграл я Гамлета, а ты возвышенную девицу -
и будет с нас.
Саша (вспыхнув). Это что за тон? Я не слушаю.
Иванов. А я говорю и буду говорить.
Саша. Ты зачем приехал? Твое нытье переходит в издевательство.
Иванов. Нет, уж я не ною! Издевательство? Да, я издеваюсь. И если бы можно
было издеваться над самим собою в тысячу раз сильнее и заставить хохотать весь
свет, то я бы это сделал! Взглянул я на себя в зеркало - ив моей совести точно
ядро лопнуло! Я надсмеялся над собою и от стыда едва не сошел с ума. (Смеется.)
Меланхолия! Благородная тоска! Безотчетная скорбь! Недостает еще, чтобы я стихи
писал. Ныть, петь Лазаря, нагонять тоску на людей, сознавать, что энергия жизни
утрачена навсегда, что я заржавел, отжил свое, что я поддался слабодушию и по
уши увяз в этой гнусной меланхолии, - сознавать это, когда солнце ярко светит,
когда даже муравей тащит свою ношу и доволен собою, - нет, слуга покорный!
Видеть, как одни считают тебя за шарлатана, другие сожалеют, третьи протягивают
руку помощи, четвертые, - что всего хуже, - с благоговением прислушиваются к
твоим вздохам, глядят на тебя как на второго Магомета и ждут, что вот-вот ты
объявишь им новую религию... Нет, слава богу, у меня еще есть гордость и
совесть! Ехал я сюда, смеялся над собою, и мне казалось, что надо мною смеются
птицы, смеются Деревья...
Саша. Это не злость, а сумасшествие!
Иванов. Ты думаешь? Нет, я не сумасшедший. Теперь я вижу вещи в настоящем
свете, и моя мысль так же чиста, как твоя совесть. Мы любим друг друга, но
свадьбе нашей не быть! Я сам могу беситься и киснуть сколько мне угодно, но я не
имею права губить других! Своим нытьем я отравил жене последний год ее жизни.
Пока ты моя невеста, ты разучилась смеяться и постарела на пять лет. Твой отец,
для которого было все ясно в жизни, по моей милости перестал понимать людей. Еду
ли я на съезд, в гости, на охоту, куда ни пойду, всюду вношу с собою скуку,
уныние, недовольство. Постой, не перебивай! Я резок, свиреп, но, прости, злоба
душит меня, и иначе говорить я не могу. Никогда я не лгал, не клеветал на жизнь,
но, ставши брюзгой, я, против воли, сам того не замечая, клевещу на нее, ропщу
на судьбу, жалуюсь, и всякий, слушая меня, заражается отвращением к жизни и тоже
начинает клеветать. А какой тон! Точно я делаю одолжение природе, что живу. Да
черт меня возьми!
Саша. Постой... Из того, что ты сейчас сказал, следует, что нытье тебе
надоело и что пора начать новую жизнь!.. И отлично!..
Иванов. Ничего я отличного не вижу. И какая там новая жизнь? Я погиб;,
безвозвратно! Пора нам обоим понять это. Новая жизнь!
Саша. Николай, опомнись! Откуда видно, что ты погиб? Что за цинизм такой?
Нет, не хочу ни говорить, ни слушать... Поезжай в церковь!
Иванов. Погиб!
Саша. Не кричи так, гости услышат!
Иванов. Если неглупый, образованный и здоровый человек без всякой видимой
причины стал петь Лазаря и покатил вниз по наклонной плоскости, то он катит уже
без удержа, и нет ему спасения! Ну, где мое спасение? В чем? Пить я не могу -
голова болит от вина; плохих стихов писать - не умею; молиться на свою душевную
лень и видеть в ней нечто превыспреннее - не могу. Лень и есть лень, слабость
есть слабость, - других названий у меня нет. Погиб, погиб - и разговоров быть не
может! (Оглядывается.) Нам могут помешать. Слушай. Если ты меня любишь, то
помоги мне. Сию же минуту, немедля откажись от меня! Скорее...
Саша. Ах, Николай, если бы ты знал, как ты меня утомил! Как измучил ты мою
душу! Добрый, умный человек, посуди: ну, можно ли задавать такие задачи? Что ни
день, то задача, одна труднее другой... Хотела я деятельной любви, но ведь это
мученическая любовь!
Иванов. А когда ты станешь моею женой, задачи будут еще сложней. Откажись же!
Пойми: в тебе говорит не любовь, а упрямство честной натуры. Ты задалась целью
во что бы то ни стало воскресить во мне человека, спасти, тебе льстило, что ты
совершаешь подвиг... Теперь ты готова отступить назад, но тебе мешает ложное
чувство. Пойми!
Саша. Какая у тебя странная, дикая логика! Ну, могу ли я от тебя отказаться?
Как я откажусь? У тебя ни матери, ни сестры, ни друзей... Ты разорен, имение
твое растащили, на тебя кругом клевещут...
Иванов. Глупо я сделал, что сюда приехал. Мне нужно было бы поступить так,
как я хотел.
"
Что это значит: "как я хотел?" Это значит, что мысль о самоубийстве как средстве разрешения всех проблем уже сидела в нём, а проблемы его связаны с его подчинением влияниям, которые не регулируются мышлением.
Но кончить с собой - это вещь не такая простая, здесь нужен дополнительный
толчок извне. И в качестве такого толчка явился Львов. Не явись Львов с его
"подлецом", Иванов, пожалуй что и женился бы на Саше и продолжал жевать
свою жвачку. А тут явился момент выступить на сцене и доказать всем, что на
самом деле он замечательный, момент, когда сознание редуцировало на
чувства и выскочил наружу любующийся своей необыкновенностью нарцисс.
Человек состоит из множества частей, каждая из которых требует своего удовлетворения. В результате мы получаем равнодействующую множества частей. Но что может представлять собой такая равнодействующая? Ведь невозможно быть наполовину беременным. Но возможны формы деятельности, удовлетворящие различные рефлексы. С другой стороны, удовлетворение системы рефлексов, требуемой данной субъекту формой деятельности, есть процесс, в котором рефлекс удовлетворяется обычно частично, в силу чего в субъекте постоянно сохраняется напряжение - но на каком-то сравнительно постоянном уровне. Итак, для того, чтобы могла удовлетворяться система рефлексов, необходим набор объектов деятельности, обеспечивающих их удовлетворение и в этом смысле следует начинать не с рефлексов, а с объектов удовлетворения рефлексов. С другой стороны, человек, исповедующий принцип "да-нет", требует для себя объекты. которые способны удовлетворять рефлекс полностью. Но так как человек - сложная машина, то в этом случае мы получаем субъекта, у которого "семь пятниц на неделе", когда человек постоянно изменяет схемы своего поведения в зависимости от того, какой из рефлексов прорывается на эффекторные пути.
Итак. мы получаем две противоположные схемы рефлекторного удовлетворения: одна схема заключается в нахождении круга деятельности, которой обусловливается рефлекторное удовлетворение самим процессом деятельности. Её недостатком является негарантированное, неполное удовлетворение рефлексов. Другая схема имеет ввиду в качестве исходной точки рефлекс, который требует удовлетворения полностью, и вся деятельность субъекта направлена к этой цели - то есть к деятельности с объектами, которые полностью удовлетворяют рефлекс. Эта схема даёт полное удовлетворение какого-то рефлекса в ущерб состоянию остальных. Т.о., две схемы противоречат друг другу, обладают противоположными тенденциями. Одна схема стремится удовлетворить потребности всех рефлексов, и в результате не удовлетворяет ни одного, другая схема обеспечивает полное развитие одного рефлекса в ущерб другим.
7.
Обратимся к примеру психоаналитической сессии:
"
Молодой человек, казалось, колеблется, рассказывать ли мне нечто унизительное о своей жене. Когда бы он ни нашел ее виноватой, он быстро прощал или оправдывал ее проступки. Когда я указал ему на это защитное отношение, он вначале отрицал его, а затем со слезами на глазах, подтвердил, что я прав. Он осознал, что старался скрыть недостатки своей жены, так как был уверен, я жду, что он разведется со своей женой, зная, насколько она непутева. Когда я занялся расследованием вопроса о разводе, пациент рассказал, что в детстве его отец неоднократно угрожал разводом его матери, когда считал, что она в чем-то виновата. Следовательно, ясно, что его нерешительность вызвана опасениями, что я буду действовать, как его отец. Он пытался защитить жену от меня, как он хотел защитить свою мать от отца.
Только после того, как пациент узнал источник сопротивления, он смог продвинуться в понимании того, что он, а не я был тем, кто имел такое сильное, «отцовское» негодование против его жены. Потребовался гораздо более длительный анализ для того, чтобы узнать, что, хотя и хотел он защитить свою мать от отца, у него у самого было чувство негодования по отношению к матери. Бессознательно он хотел, чтобы я настаивал на его разводе с женой, как некогда он хотел, чтобы так поступил его отец по отношению к матери.
В этом клиническом примере необходимо было проанализировать каждый аспект сопротивления шаг за шагом, чтобы дать возможность пациенту увидеть реальную ситуацию. Во-первых, он должен был осознать, что боялся того, что я захотел бы его развода, из-за чего он скрывал от меня подробности, касающиеся его
жены. Затем он осознал, что смешивал меня со своим отцом, а свою жену — с матерью. В конце анализа пациент был в состоянии признать, что лежит под его защитными чувствами по отношению к матери, а именно, что была и большая доля враждебности. Каждый шаг в анализе сопротивления предполагает, что приемлемое Эго пациента имеет возможность увидеть некоторые иррациональные, разрушающие аспекты своей деятельности.
"
Говоря о цели психоанализа, Гринсон говорит, что его единственной целью
"является увеличение относительной силы Эго по отношению к Суперэго, Ид и
внешнему миру". То, что мы видим из приведенного описания сессии, одним из
компонентов этого является достижение осознания реальности. Фрейд, по Гринсону,
исходил из того, что "пациенты знают всё, что имеет для них патогенное значение,
и вопрос только в том, чтобы заставить их сообщить это" с тем, чтобы терапевт
мог действовать "как просветитель, учитель, духовный отец".
Однако это - обычная схема отношений в обществе, в котором имеет место этого рода разделение на учителей и учеников, на пастуха и стадо. Эта схема должна обсуждаться специально. Здесь же
отметим только, что субъектом принимается высказываемое духовником в качестве истинного и
субъект следует этой истине. Само разделение на учителя и ученика предполагает фиксацию и замораживание этого отношения разделения в человеке этих двух частей - учителя и ученика, разделения, которое имеет место либо между субъектом-учеником и субъектом-учителем, либо разделение внутри субъекта на две противостоящие друг другу части, в которых учитель, которые есть осознание, всегда прав и которому подчиняется ученик как не осознающая себя масса, как Ид. Задача ученика - осознать знание, которое передается ему учителем. Поскольку осознание осуществлено, внешнее знание для ученика превращается в его внутреннее знание, в его часть.
Можно представить себе, что Ид и Сверхэго противостоят друг другу и опосредуются
Эго, я человека. По одну стороны, скажем, по левую руку относительно Эго лежит
его Ид как его физическая природа, по другую сторону, по правую руку, его
Сверхэго как знание, и субъект, исследуя Ид, пополняет своё Сверхэго, а при
посредстве Сверхэго регулирует свои отношения с Ид.
Возникает следующий вопрос: когда пациент осознал свои истинные отношения к психоаналитику и к своей жене и матери, что после этого для него изменилось? Субъект может сказать: что да, я теперь знаю, что по отношению к матери я испытывал чувства враждебности, я теперь знаю, что бессознательно я хотел, чтобы психоаналитик настаивал на разводе и т.д. Пациент осознал всё это. Ну, и что с того? изменились ли после этого его рефлексы? И как именно они должны измениться, если только должны измениться? Ведь в конечном счете наши рефлексы - это отражение нашей природы, нашего Ид. Возникает вопрос: способны ли мы не только следовать нашему Ид, но и изменять его. А если способны его изменять, то что должно выступать в качестве критериев его изменений? Представляется, что всякое изменение должно сопровождаться накоплением психофизиологической силы субъекта, его психофизиологической энергетики.
Основной вопрос, который стоит перед нами - это вопрос о том, как, каким образом от осознания
осуществляется переход к изменению существующих рефлекторных схем.
8.
Пример сессии Милтона Эриксона
"Эта пациентка, обратившаяся за помощью к психиатру, с ходу заявила: “Три года лечения психоанализом ни к чему не привели: год меня лечили гипнотерапией, но я только зря потеряла время. Меня так ни разу и не усыпили, хотя я старалась. И никакого улучшения. Меня послали к вам, хотя я не вижу в этом никакого смысла. Скорее всего, опять ничего не выйдет. Я просто не представляю себе, как меня могут загипнотизировать. Я даже не знаю, что такое гипноз”.
Эти ее замечания, в дополнение к информации, поступившей от ее лечащего врача, убедила автора в том, что словоохотливость пациентки может быть положена в основу метода индукции транса.
Реплики автора выделены курсивом:
— Вы действительно не можете понять, что такое гипноз? — Нет, не могу, а что это такое? —Да, что это? — Психологическое состояние, я полагаю. — Психологическое состояние, вы полагаете, а что еще? — Я не знаю. — Вы действительно не знаете. — Нет, не знаю. — Вы не знаете, но любопытствуете, думаете. — Думаю, что. —Да, что вы думаете, ощущаете? — (Пауза) Не знаю. — Но вы можете спросить себя. — Вы хорошо спите? — Нет, бываю усталым, расслабленным, сонным.— Очень устала. — Очень устала и расслаблена, что еще ? — Я озадачена. — Вы озадачены, вы удивлены, вы думаете, вы чувствуете. Что вы чувствуете? — Мои глаза. —Да, ваши глаза, что с ними?— Они затуманиваются. — Затуманиваются, закрываются. — (Пауза) Они закрываются. — Закрываются, и дышите глубже. — (Пауза) — Устала и расслаблена, что еще? — (Пауза) — Спать, устала, расслаблена, спать, дышите глубоко. — (Пауза) — Что еще? — Мне легко. — Легко, удобно и интересно. — (Пауза) — Интересно, да, интересно, все более и более интересно. — (Пауза) — Глаза закрыты, дыхание глубокое, расслабленность и удобно, очень удобно, что еще? — (Пауза) Не знаю. — Вы действительно не знаете, но сон все глубже и глубже. — (Пауза) Мне трудно говорить, я устала, хочу спать. — Может быть, слово другое. — Не знаю (с большим трудом). —Дыхание у вас глубокое, и вы действительно ничего не знаете, просто погружаетесь, засыпаете, засыпаете, все крепче и крепче. Ни о чем не заботясь, все дается вам без усилий, вы погружаетесь все глубже и глубже, и ваше подсознание открывается вам все больше и больше.
С этого момента с ней можно было работать, отдавая простые и прямые команды, не прибегая к хитроумным внушениям. Внушением постгипнотических действий удалось у нее обеспечить последующие индукции состояний транса.
"
Мы видим, что Эриксон, говоря одно, имеет ввиду другое. Его действия противоположны тем, которые применяются в психоанализе: они направлены на отключение осознания субъектом происходящего
с ним. Действия Эриксона, на поверхности имеющие видимость действий с субъектом и с его сознанием, опираются не на осознание сознания, а на
сознание как рефлекторную сферу. Мы переходим к бессознательному, когда,
наконец. удается отключить у субъекта осознание сознания. С другой стороны,
опыт "отделения сознания как психологической машины от тела как реальности
субъекта является одной из краеугольных методик Метода Эриксона как средства, которое позволяет изменять психологическую реальность субъекта.