p.s. Высказанное положение является всего лишь "фигурой выражения" или аспектом рассмотрения объекта, потому что говорить о том, что здесь первое и что второе, физиологическое или психологическое, сложно, ибо мы видим множество субъектов с положенной у них физиологией и, соответственно, физиологическими потребностями, и множество субъектов с положенной субъективностью, подчиняющей себе физиологические импульсы.
--------------------------------------------
И нас может интересовать генез установления соответствия между тем и другим. При этом мы наблюдаем множество разных способов этого отношения. Но прежде всего мы должны определиться с различием психологического и физиологического, а также формами перехода одного в другое. Основное деление, которое мы принимает, определено высказыванием Джемса о существующем в человеке делении на познающую и познаваемую части. Когда мы говорим о познающей и познаваемой частях, то это отношение представляется понятным. Однако правило отношения противоположностей гласит, что всякое отношение противоположностей дополняется противоположным отношением, и только так достигается целостность. И тогда отношение познающего и познаваемого дополняется противоположным отношением преобразования содержания познанного в объект познания. Ответ, как это может быть, даётся учением Павлова о рефлексах, именно, его положением о том, что условный рефлекс при его длительном подкреплении превращается в безусловный. Но этот процесс, рассматриваемый в филогенетическом плане, открывает нам тайну генеза врожденных рефлексов, или инстинктов.
p.s. Можно было бы говорить о том, что различие между безусловным рефлексом и инстинктом заключается в том, что всякий безусловный рефлекс имеет в своём основании физиологическую структуру, требующую своего удовлетворения, тогда как инстинкт представляет собой жесткую схему удовлетворения, "сверхустойчивый" стереотип действий, связывающий физиологическую потребность с объектами потребления.
--------------------------------------.
Итак, мы в качестве исходного пункта берем противоположность физиологического и психологического, их полярность. Однако нам следует помнить еще также следующее положение об отношении между противоположностями: противоположности не переходят друг в друга. Субъективное может отражать объективное, однако в этом отношении отражения оно не может быть объективным непосредственно. Объективное является в субъективном только через его отражение в субъективной же форме. Ведь всякое субъективное само по себе есть некоторая природная материальная машина, производящая феноменологические объекты. Но не известны среди объектов неживой природы такие, которые могли бы становиться в отношение к самим себе. В этом смысле объекты живой природы как бы стоят над пропастью, опираясь на два противоположные берега - материю и дух. Высказанное означает, что физиологический (материальный) аспект является субъективности в форме субъективности же, а именно, в форме ощущений, которые представляют собой информацию живых датчиков относительно физико-химических состояний живой материи. Особенность этих данных состоит в том, что они не зависят от субъекта, от его воли, желания, они даны независимыми от субъекта (материальными) объектами. Но субъект должен определить значение этих данных, ибо они являются основанием для формирования его поведения. Т.о., что мы получаем? Мы получаем, что между субъективным явлением объективного и объективным у субъекта стоит пропасть, которую он должен заполнить, определив значение данных. Естественно, возникает вопрос, посредством каких механизмов он может это делать. И вот тут мы сталкиваемся с тем, что субъекту не даны первоначально и сами эти механизмы. Механизмы, определяющие значение, формируются, и значение бывает определено тогда и в той мере, когда и в какой мере сформирован соответствующий им механизм.
В нашей повседневной практике мы видим, что человек в своей практике нуждается в самом общем определении того, "хорошо" нечто или "плохо", то есть является нечто вещью положительной или отрицательной в самом общем смысле. В обществах индивидов это положение оказывается тем изначальным фактором, которым определяется общий вектор их поведения. Например, говорили, что демократия - это "хорошо", свобода - это "хорошо". Но, как сказал Черномырдин, "хотели как лучше, а получилось - как всегда", то есть получилось хуже, и следствием заданного идеального "хорошо" оказалось практическое "плохо" - и это в точности в соответствии с русским характером, что и отражается в русских народных сказках, в которых Иван всю жизнь лежал на печи, а потом встал и оказался самым умным. У Стендаля встречается выражение о том, что женщине не нужно учиться, что она, в отличие от мужчины, "всё знает", то есть её поведение определяется не полученным ею знанием, а... каким? - врожденным. И это правда, и мы видим, что нет более жалкого и унылого зрелища, чем умничающая барышня. Врожденное знание, конечно, хорошо, но ведь оно должно быть активизировано, а это значит, что оно идет вслед за субъективным опытом, а не впереди его. Оно не обладает фактором предвидения. А вторая сторона инстинктивного знания, связанная с первой, та, что человек при этом "делает, но не знает, что делает", то есть не задумывается над тем, что делает. А стоит ему задуматься, как он, подобно сороконожке, оказывается неспособен ни к какому действию. И т.о. мы получаем схему реализующего себя в жизни инстинкта, который поддерживает сам себя, блокируя мышление. Не случайно же, кажется, только в России существует понятие интеллигента как синонима человека рассуждающего, но не способного ни к какому реальному действию. Мышление и инстинкт оказываются поляризованы относительно друг друга, отрицают друг друга, и отсюда мы получаем также извечное русское самоедство. И т.о. мы и получаем, что инстинкт существует на одной стороне, мышление - на другой. Инстинкт запрещает себя осмысливать, познавать, а мышление накладывает запрет на инстинктивную деятельность. Но если у западного европейца положено мышление, то у славянина положен инстинкт.
А что следует из положенности инстинкта, когда речь идет об отношении познающего и познаваемого? Инстинкт - это сфера познаваемого, сфера действительности человека. Жизнь человека, у которого положен инстинкт, заключается в познании им своего инстинктивного содержания. Духовный мир такого человека - это мир его инстинктов. Обычно в этом случае говорят, что человек познает себя. И вы, полагаю, не раз слышали от женщины, что она "еще не разобралась в себе", ибо никто больше не занимается самим собой, никто так не наблюдает себя и ни у кого поведение не регулируется настолько переживаемыми эмоциями, как у женщины.
Значит, мы получаем такую вещь, что изначальным отношением человека, у которого положен инстинкт, является самонаблюдение того, что происходит с ним и "что он делает", потому что его действие оказывается как бы отделенным от него, словно не он его совершает. Это позже на основе полученного опыта его Я сливается в тождество с его инстинктом, и у человека возникает ощущение, что "он достиг самого себя", "пришел к самому себе", что раскол, которым он страдал, когда в нём в одно время "говорила его бабушка, в другое - двоюродная прабабка по материнской линии", им изжит, и у него появляется возможность фильтрации своих инстинктов, адекватного их применения в соответствии с ситуациями. Но с каким процессом мы, т.о., имеем дело, с чего он начинается и чем заканчивается? Он начинается с "чистого листа рассудка", с чистого листа знания, с одной стороны, и доминированием инстинктивных импульсов - с другой. Заканчивается же процесс тем, что "лист рассудка" оказывается заполнен содержанием субъективного опыта, и поведение человека становится рассудочным. Другими словами, поведение регулируется знанием, которое исчерпало себя относительно своей познающей деятельности. Критерием же того, что мы "достаточно познали себя", является достижение нами удовлетворяющего нас равновесия с внешней средой. Тогда познавательный процесс себя заканчивается, и мы тем самым "достигли себя, познали себя, того, что мы познали в себе, нам достаточно, и мы оказываемся на противоположном полюсе, но который теперь, в свою очередь, превратился в объект, в жесткую машину рассудка, которая действует в соответствии с установившимися в ней схемами. Человек так или иначе отразил себя в условиях своей существующей реальности, вызывающей к жизни те или иные врожденные схемы. Он стал актуальным человеком, жестко приспособленным к привычным обстоятельствам жизни.
Т.о. мы получаем, что первоначально инстинкт является тем спасительным звеном, которым заполняются пробелы, связанные с незнанием значения тех или иных ощущений. Человеку познающему достаточно поставить себя в позицию наблюдателя, позволить сработать существующим у него инстинктам и посмотреть на следствия, которые им будут получены, то есть будет инстинкт подкреплен положительно или отрицательно. В первом случае полученная схема будет отражена в его сознании и закреплена, и будет установлена связь между этими двумя сторонами, инстинктивным и сознательными отношением, и следствием этого является то, что в соответствующей ситуации субъект получает возможность произвольно вызывать к жизни соответствующую ей схему. Во втором же случае на работу инстинкта будет наложено табу, и будет осуществляться поиск других врожденных схем инстинктов, подходящих для актуальной ситуации, то есть вызывающих положительное подкрепление.
Во всяком деле, во всяком случае, первоначально, в деле познания приходится идти по существенным точкам, пропуская многие опосредующие звенья, к которым осуществляется возврат в последующем. Поэтому, на основании вышеизложенного, мы примем, что первоначально реализация физиологического рассогласования, рассматриваемая как разрешение противоречия на основе актуализированных реальностью врожденных схем, непосредственно отражается в психике субъекта, то, что называется, осознается. В связи с этим мы будем утверждать, что осознание рефлекторной связи, неважно, врожденной или приобретенной, которое в качестве своего материального основания представляет собой рефлекс, есть сознание. А когда мы говорим о познающей стороне человека, то ею в человеке является сознание. Здесь следует, т.о., подчеркнуть то обстоятельство, что мы параллельно имеем дело с материальным и идеальным, с объектом, существующим в форме инстинктов, рефлексов - и их сознанием. Невозможно осознание того, чего не существует. Но сам процесс осознания, его механизмы вовсе не являются гарантией того, что осознание соответствует реальности.
Теперь, как говорится, ближе к телу. На предыдущем занятии нами была построена функция рассогласования, рассматриваемого как процесс. Эта функция может рассматриваться как выражение назревших физиологических структур, требующих своей реализации в реальности, но так и не реализованных в ней. Мы видим, что первоначально созревшая структура вызывает быстрый рост рассогласования. За этим стоит то, что пока мы "выносим за скобки": общее возбуждение системы и возникновение поисковой активности, ищущей объект своего удовлетворения. В случае, если удовлетворения не происходит, рост рассогласования замедляется, стремится к некоторому своему максимуму, и затем происходит срыв: время активизации вызревшей структуры окончилось, и структура zu grunde gehen Это можно понять при помощи образа, что с глубины воды на поверхность нечто выплывает. И если сознанию удается захватить его, оно становится принадлежностью сознания. Если же нет, то оно, потеряв заложенную в нём энергию, падает в воду и опускается на дно, с которого уже не поднимается. Но для того, чтобы сознание могло ухватить эту вещь, ассимилировать её, необходимо, чтобы существовала реальность, соответствующая выпрыгнувшей вещи. И эта реальность как раз и оказывается той материальной стороной, которая позволяет удерживать вещь на поверхности и сделать её ассимилированной сознанием. Т.о., наблюдаем две вещи: инстинктивную сторону дела, когда актуализированный рефлекс находит предмет своего потребления. И т.о. то, что раньше было в глубине, оказывается на поверхности, удерживается на ней и превращается в реальность инстинктивной жизни субъекта. А уже это единство инстинкта и его жизни на поверхности, в реальности, представляющее по сути тождество сознания и инстинкта, такое, в котором положенным является инстинкт, тогда как содержание сознания исчерпывается содержанием инстинкта, создает условия для "переворачивания", "оборачивания" отношения противоположности сознания и инстинкта, когда сознание осознает себя самого как автономный объект и это позволяет ему осознать свой инстинкт, становясь тем самым положенным относительно него и превращая его тем самым в средство своей реализации. Т.о., мы имеем два противоположные отношения, которые в явлении выступают как тождественные: человек, у которого положен инстинкт, характеризуется сознанием, которое также высказывается от своего имени, используя общие категории, как и положенное сознание. Отличие такого сознания, которое представляет собой средство реализации человеческого инстинкта, от положенного сознания состоит в том, что высказываемые общие положения в нём не подчиняются закону противоречия и зависят от динамики инстинктивных импульсов. Поэтому субъект инстинктивного сознания может ничтоже сумняшеся в одно и то же время и в одном и том же отношении высказывать прямо противоположные мысли.
Возникшее рассогласование только что возникшей структуры характеризуется наибольшей чувствительностью, определяющей возможности переработки актуальной реальности субъекта с вектором, направленным на удовлетворение потребности. При этом следует иметь ввиду такую вещь, что в этом случае мы имеем дело не с отдельным актом, а с процессом удовлетворения противоречия, которое пытается себя разрешить. Т.о. оказывается, что если этот процесс успешен, то мы имеем дело с развитием структуры. В то же самое время всякий пропущенный шаг ведет ко всевозможным ограничениям схемы, ибо предыдущие этапы являются своего рода ступеньками для возможности реализации последующих. Дело представляется т.о., что история рассогласования разворачивается в последовательности временных дискрет, таких, что мера перехода к следующей дискрете обусловливается мерой осуществленного перехода к предыдущей. Каждая из дискрет представляет собой основание для последующей. Всё это выглядит примерно также, как если бы вы строили дом: сначала вы должны заложить фундамент дома. Не успели? - значит, уже никогда его не заложите. Теперь вам нужно возвести стены. Вам приходится возводить их без фундамента. Не успели выложить стены в отведенное вам время? - будете ставить крышу на то, что успели сделать. Или этот же образ можно представить себе иначе: на каждом отдельном шаге должна быть изготовлена определенная деталь машины. Если вы какие-то детали в отведенное на них время не сделали, то вам придется пытаться собирать машину из того, что есть. И из этого получится то, что получится. Итак, речь, следовательно, идет о необходимости выполнения действия в отведенную ему дискрету времени.
Наконец, если допустим, что созревшая структура вообще не нашла своего объекта, то мы получим только существование последовательности внутренних, субъективных и физиологических состояний, сменяющих друг друга, со связанными с ними мыслями, которые будут идти по нарастающей, с ожиданиями будущего; они достигнут максимума, подержатся какое-то время на нём, а затем произойдет срыв, движение станет отрицательным, и с отрицательностью движения возникнет чувство безнадежности, которое будет возрастать вплоть "до получения своей собственной похоронки". Значит, что мы имеем: на первой фазе возникновение надежд и их рост, то есть возникновение и существование положительного импульса. На второй фазе - чувство безнадежности, которое разрешится в ноле, в котором уже ничего не будет.
Значит, с этой точки зрения представленная нами функция содержит последовательность дискрет, которые будут полностью или частично реализованы или не реализованы вовсе. И тут получается такая вещь. Мы имеем дело с врожденной программой и временем её жизни. Будучи актуализирована, программа вызывает поисковую деятельность тех объектов реальности, которые заложены в её кодах и которые она, благодаря существующим кодам, узнаёт в реальности. Соответственно, мы имеем дело с субъективными состояниями и всевозможными фантазиями субъекта в этот период времени.
p.s. Здесь возникает вопрос: а нельзя ли прочитать эти коды? Может ли субъект прочитать эти коды своей программы? Но для этого субъект должен стать объектом для самого себя. Но это - два противоположные состояния: быть объектом и познающим в одно и то же время и в одном и том же отношении. Но это возможно только во времени при условии, что происходящее во времени запоминается (если происходящее во времени записывается в память и затем идеально воспроизводится.
--------------------------------------------
Теперь обратимся к вопросу об условиях формирования рефлекторных связей. Представляется ясным, что формирование связи между объектом и его кодом в программе непосредственно связано с отчетливостью программного кода, а последняя связана как с его действительной отчётливостью, так и степенью чувствительности системы к его восприятию. Ведь восприятие внешнего объекта можно представить себе как своего рода удар, который обрушивается из внешности на код, возбуждая те или иные его части и вызывая соответствующие его частям реакции. Это происходит независимо от субъекта. Другое дело, что субъект может наблюдать и отражать в своём сознании эти вещи. Но для того, чтобы сработал рефлекс, должен существовать его код, который срабатывает при воздействии на него соответствующих ему внешних раздражителей. Значит, что? получается так, что связь уже существует. Но она непроизвольна, её значение неизвестно, и она должно быть осознана. А что это означает? Какую вещь? Ту, что для актуализации врожденных программ существует специальный акт осознания. Связь уже существует, она уже врождена, и задачей субъекта является осознание смысла и значения связи. И когда говорят об интуиции, озарении - всё это словесное выражение как (пред)ощущения существующих связей, так и (пред)угадывания их смысла и значения.
Можно уверенно считать, что базой субъекта является бесконечная история врожденных схем, заложенных в него бесконечным деревом его предков, и сам субъект может рассматриваться как ствол дерева, к которому сходятся ветви его потомков. Ясно, что дерево имеет вид, представленный рисунком 1.
Из рассмотрения дерева становится очевидно, что каждый раз в субъекте сталкиваются коды двух разных субъектов, следовательно, двух разных врожденных схем. И в связи с этим возникает вопрос, как субъектом ассимилируются эти две разные схемы, что с этими схемами происходит? Если мы говорили о том, что всякая схема должна найти подходящие для своей реализации объекты, то реально действующими в субъекте в этом случае должны оказаться схемы, "нашедшие себя в реальности", тогда как все другие схемы окажутся нереализованными. Что с последними происходит? Или все они остаются рядоположенными и способными при подходящих условиях актуализироваться?
С другой стороны, схемы предков могут как соответствовать, так и противоречить друг другу, а в этом последнем случае субъект оказывается содержащим внутри себя противоречия. Как он их разрешает? Во что реализуются и как разрешаются эти противоречия? Ведь каждая из программных схем стремится реализовать себя в реальности, вызывая в физиологии и психологии человека соответствующие напряжения и импульсивные влечения. Во всяком случае мы видим, что изначально, в самом природном принципе воспроизведения индивидов закладывается противоречие. Индивид есть живое противоречие, противоречие как процесс.
08.03.09 г.