на главную страницу
визитка
темы
За последними заявлениями Кокойты по поводу независимости
Осетии, противоречащими его предшествующим заявлениям о желании объединения с
Северной Осетией торчат уши Путина. В связи с этим Путин напомнил мне несколько
образов.
Он напомнил мне образ поручика Лукаша из
«Похождений бравого солдата Швейка»:
«Поручик Лукаш был типичным кадровым офицером сильно обветшавшей
австрийской монархии. Кадетский корпус выработал из него хамелеона: в обществе
он говорил по-немецки, писал по-немецки, но читал чешские книги, а когда
преподавал в школе для вольноопределяющихся, состоящей сплошь из чехов, то
говорил им конфиденциально: "Останемся чехами, но никто не должен об этом знать.
Я -- тоже чех..."
Он считал чешский народ своего рода
тайной организацией, от которой лучше всего держаться подальше.
Но в остальном он был человек славный: не боялся начальства и на маневрах, как
это и полагается, заботился о своей роте, поудобнее расквартировывая ее по
сараям, и, часто платя из своего скромного жалованья, выставлял солдатам бочку
пива. »
«Да – сказал бы поручик Лукаш Кокойте – я
тоже этого хочу, но об этом никто не должен знать»
В
связи с последним Путин напомнил мне человека в футляре, притом, что чеховское
описание этого типа, по-видимому, прямо противоположно возможному внешнему
описанию образа Путина:
«Он был замечателен тем, что всегда, даже в очень хорошую погоду,
выходил в калошах и с зонтиком и непременно в теплом пальто на вате. И зонтик у
него был в чехле, и часы в чехле из серой замши, и когда вынимал перочинный нож,
чтобы очинить карандаш, то и нож у него был в чехольчике; и лицо, казалось, тоже
было в чехле, так как он всё время прятал его в поднятый воротник. Он носил
темные очки, фуфайку, уши закладывал ватой, и когда садился на извозчика, то
приказывал поднимать верх. Одним словом, у этого человека наблюдалось постоянное
и непреодолимое стремление окружить себя оболочкой, создать себе, так сказать,
футляр, который уединил бы его, защитил бы от внешних влияний. Действительность
раздражала его, пугала, держала в постоянной тревоге, и, быть может, для того,
чтобы оправдать эту свою робость, свое отвращение к настоящему, он всегда хвалил
прошлое и то, чего никогда не было; и древние языки, которые он преподавал, были
для него, в сущности, те же калоши и зонтик, куда он прятался от действительной
жизни.»
Кажется, что это – характеристика
антипода Путина. Но вот о том, что касается внутреннего содержания, мы читаем
дальше:
«И мысль свою Беликов также старался запрятать в футляр. Для него
были ясны только циркуляры и газетные статьи, в которых запрещалось что-нибудь.
Когда в циркуляре запрещалось ученикам выходить на улицу после девяти часов
вечера или в какой-нибудь статье запрещалась плотская любовь, то это было для
него ясно, определенно; запрещено — и баста. В разрешении же и позволении
скрывался для него всегда элемент сомнительный, что-то недосказанное и смутное.
Когда в городе разрешали драматический кружок, или читальню, или чайную, то он
покачивал головой и говорил тихо:
— Оно, конечно,
так-то так, всё это прекрасно, да как бы чего не вышло.
Всякого рода нарушения, уклонения, отступления от правил приводили его в уныние,
хотя, казалось бы, какое ему дело? Если кто из товарищей опаздывал на молебен,
или доходили слухи о какой-нибудь проказе гимназистов, или видели классную даму
поздно вечером с офицером, то он очень волновался и всё говорил, как бы чего не
вышло.»
«Как бы чего не вышло» - это, как
представляется, уже гораздо ближе к характеру Путина.
И, наконец, образ Путина мне напомнил образ Фалалея из «Села Степанчикова и его
обитателей», который плясал камаринского и был застигнут за этим занятием Фомой.
Фома Опискин допрашивает Фалалея: «Я именно от самого тебя хочу
слышать, что он сделал, чем прославился, чем заслужил такую бессмертную славу
(мужик, пляшущий камаринского), что его уже воспевают трубадуры? Ну?»
Несчастный Фалалей в тоске озирался кругом и в недоумении, что сказать, открывал
и закрывал рот, как карась, вытащенный из воды на песок.
— Стыдно ска-зать! — промычал он, наконец, в совершенном отчаянии.
— А! стыдно сказать! — подхватил Фома, торжествуя. — Вот этого то я и добивался,
полковник!
Стыдно сказать, а не стыдно делать?»
Путин изо всех сил открещивается от «имперских амбиций России», заклинает, что
теперь между Россией и западом нет идеологических противоречий, открещивается от
любых сравнений России с Советским Союзом. А ему почему-то не верят. И почему-то
поступают так, как будто бы Россия – это Советский Союз и есть. На деле
идеология тут совершенно не причём. Отношения между Россией и Штатами по своей
природе такие же, какими были отношения между Ираком и Ираном, борющимися за
первенство в своём регионе. И эту природу межгосударственных отношений ничем не
отменить. Россия слишком большая страна, чтобы не противостоять Штатам, и
обратно, и этим объясняется характер взаимоотношений между ними.
Вот у Путина и получается: «стыдно сказать, но не стыдно сделать»: стыдно
сказать, что Южная Осетия является частью России, но фактически она ею является.
14.09.08 г.