Человеку свойственно всё переворачивать с ног на голову и полагать, что всё, что ни происходит, связано с ним, имеет отношение к нему. Что он является целью всего, и происходящее связано с его действиями или бездействиями, с его мыслями и чувствами. И не только то, что он делает, но и то, что и как он чувствует и ощущает, воздействует на мир.
Панасоник умер. Умер неожиданно, словно гром среди ясного неба, и как раз
тогда, когда у меня в кармане сидит вша на аркане. Не вовремя, как не
вовремя! Нет, сперва я не подумал, что всё настолько серьёзно, что он
отказывается вообще со мной работать, что он уходит в небытие. Я вообще не
подумал, что он настолько тяжело болен, когда он отказался работать. Я подумал,
что речь опять о деньгах, но я подумал также, что это странно, потому что только
вчера я ему заплатил, так что деньги у него должны быть. Правда, у меня и раньше
возникало ощущение, что что-то происходит, потому что в последнее время этот его
отказ от работы, заявления его о переработке, стали довольно часто случаться. Но
я тогда думал, что в его переработке я сам виноват, виновата моя
невнимательность. Так я думал, и когда обнаруживал, что он перерабатывает, я
платил ему. Это потом уже, после того, как всё произошло, я установил, что я тут
вовсе не причем, а всё дело было связано с его болезнью. Но я-то полагал, что
всё связано с моей невнимательностью. И вот сейчас, когда мне нужно срочно
выполнить работу, он отказывается работать. Я подумал, что я его как-то уговорю,
всё-таки уломаю. Я говорил ему, что у него должны еще оставаться деньги, не
может быть, чтобы он всё их израсходовал. Пусть он немного потерпит, выполнит
очередную работу, и я ему заплачу. Но в ответ слышал одно: он не может, не в
состоянии работать. Что мне оставалось делать?! Работа-то стоять не может! И
хотя я еще думаю, что он успокоится, но в голове уже крутится мысль: где и у
кого занять денег, чтобы нанять другого работника, и ничего приемлемого мне в
голову не приходит. Дело становилось совсем плохо. Я чувствую, как в висках
стучить кровь, и под черепом словно железная шапка, которая хочет его разорвать.
На следующий день было всё то же, и я с неприятным удивлением для себя начал
понимать, что Панасонику пришел неожиданный конец, и если он и подает
слабые признаки жизни, то работать он уже никогда не будет. С досады я подумал,
что с ним всё, его нужно выбросить, потому что это просто живой труп, и зачем он
мне, раз он ушёл из цикла жизни. А потом, несколько успокоившись, начал
припоминать, сколько лет он на меня работает. Да, где-то с начала
девяностых. Это в ту далёкую пору я его, считай, купил при самых отвратительных
характеристиках. Продавец всё предлагал мне ходовой, надёжный товар, но как раз
этот ходовой товар меня и не устраивал, да и этого ходового товара у меня был
переизбыток. Специалисты вроде Панасоника тогда только еще появлялись, и у меня
была идея, была мысль, что они - то, что как раз мне нужно для выполнения
работы. Так что я купил Панасоника не потому, что Панасоник хороший работник,
тем более, что продавец продемонстрировал мне его работу, и эта его работа то,
что называется, никуда не годилась, а потому, что у меня была идея, и я должен
был её испытать. С этими новыми специалистами всегда проблемы, работают они, как
правило, плохо, а деньги за них дерут огромные. Но охота пуще неволи. Помню,
тогда я выложил за Панасоника все деньги, которые у меня были. И, странно, хотя
я рисковал, но у меня не было ощущения, что я рискую.
Итак, я тогда избавился от своих денег и приобрел Панасоника.
И оказалось справедливым правило: в любой вещи, с которой имеешь дело, нужно
уметь разбираться. На самом деле редко найдешь продавца, который разбирается в
товаре, который продает, и демонстрация продавцом Панасоника оказалась
демонстрацией не недостатков Панасоника, а неумелости и недалекости самого
продавца. Панасоник с самого начала показал себя отличным, хотя и довольно
ограниченным работником. Впрочем, его ограниченность я вполне мог терпеть, она
была не настолько критична, чтобы у меня возникало желание от него избавиться. И
вот теперь, через столько лет совместной работы, через столько лет верного
служения, неужели Панасоник только то и заслужил, чтобы оказаться на помойке?
Это было бы несправедливо.
И, однако, отсутствие денег на
нового работника приводило меня в крайнее раздражение, и это раздражение
неизменно в качестве своего объекта избирало Панасоника. Ну почему,
спрашивается, именно сегодня, именно сейчас ему приспичило умереть, потому что
ведь если ты не можешь работать, то ты - труп. Словом, с исходом работника мне
стало уже не до него, потому что работа стояла и медлить было нельзя. Деньги,
деньги, где достать денег. Правда, я мог бы и сегодня купить работника типа
Панасоника, такая сумма у меня водилась. Но моя пятка говорила мне, чтобы я не
делал этого.
Я в своей работе не признаю внешних кредитов.
До сих пор я всегда кредитовал себя сам, и у меня никогда не возникало проблем,
подобных той, перед которой я оказался. У меня всегда в запасе была приличная
сумма, вроде сегодняшней путинской заначки, на черный день. Однако в последнее
время я от этого правила отошел, и теперь расплачиваюсь за это. Это хорошо еще,
что в последнее оставлял в заначке тот минимум, на который могу сегодня купить
второго "панасоника". Но я не могу этого сделать, потому что это означало бы -
душить самого себя, так как Панасоник на сегодняшний день уж очень
несовременный, а ведь нужно идти вперед и развязывать себе руки от всего
устаревшего, чтобы однажды и самому не оказаться на его месте. И тут я подумал,
а, может быть, в том, что Панасоник больше не в состоянии работать, может быть,
в этом я же сам и виноват. Может быть, это я сделал своим отношением к нему,
пусть прямо, в лицо ему и не высказываемым, но ведь это же чувствуется. Я еще с
самого начала покупки был недоволен отсутствием некоторых качеств у Панасоника.
Он многое умел делать, но это множество его умений мне не нужно было, а вот той
способностью, которая мне нужна была, он не обладал. И это меня ограничивало,
потому что ту работу, которую должен был делать он, приходилось делать мне
самому. Поэтому, конечно, у меня и в мыслях не было покупать сегодня второго
панасоника, несмотря на то, что я мог это сделать. Собственно, это
неудовольствие преследовало меня с самого начала, с самой покупки, но я его
терпел, потому что в целом Панасоник меня устраивал. Однако в последнее
время, где-то, наверное, в последний год, мной всё больше овладевало ожидание
смерти Панасоника. Что ни говорите, а Панасоник устарел, а избавиться от него у
меня рука не поднималась. То есть внутренне я хотел его смерти, хотел. Я этого
ему не высказывал, а, напротив, показывал ему своё уважение, но ведь про себя-то
я думал: когда же ты умрешь! А ведь это отношение не может не действовать, не
может не разрушать. Не может человек, жизнь положивший на служение другому
человеку и превративший это своё служение в цель и смысл своей жизни,
обнаружить, что желают, чтобы его не было и, так как открыто избавиться от него
им совесть не позволяет, они смотрят на него и думают: и когда же ты, наконец,
умрёшь? Это не может не убивать, потому что это разрушает саму твою жизнь,
потому что жить становится не для чего. Ты становишься лишний и ненужный в этой
жизни. И поэтому Панасоник умер.
В своих мыслях о
деньгах я вспомнил о племяннике. У него, я знаю, есть свободные, не пристроенные
деньги. Если я займу у него на современного работника, то гарантированно отдать
ему долг смогу в конце года из прибыли. У родных занимать выгоднее, потому
что родственная суда беспроцентная, учитывается только корректировка на
инфляцию. И вот, несмотря на то, что у меня правило - не занимать, чтобы
потом не отдавать, я, скрепя сердце, с головной болью отправился к племяннику и
получил от него нужную сумму. Я знаю, что висящий на мне долг будет теперь
отравлять моё существование, потому что настолько же, насколько наличие денег -
это свобода, настолько же долг - это показатель несвободны. А всякая несвобода -
это наихудшее для меня наказание.
Я купил нового
работника, проверил его на работе, и он меня на сегодняшний день устраивает, а
как дальше будет работать, посмотрим. Это уже другая тема. Т.о. дыру, связанную
со смертью Панасоника, я закрыл.
И тут мне пришла мысль
заняться болезнью Панасоника. По моей первой специальности я врач, и мне
говорили, что я неплохой врач. Словом, я решил заняться здоровьем
Панасоника. Меня почему-то не покидала мысль, что вся эта история с болезнью
Панасоником самим придумана, что это такая его месть на моё не высказанное
желание его смерти. И действительно, буквально через несколько дней у него
возникали моменты работоспособности. Однако продолжается это недолго, и он то,
что называется, снова впадает в кому, причем, это повторяется постоянно. И это
при том, что с физической стороны я у него каких-то особых проблем со здоровьем
не обнаружил. И постоянно происходит одно и то же: я обнаруживаю проблему с
физиологической стороны, устраняю её, Панасоник начинает работать, но, как
только возникает какое-то изменение в условиях работы, начинаются
психологические сбои. Так что у меня ощущение такое, что физиология Панасоника
обусловлена его психологией, словно он потерял себя, словно ему незачем жить и
поэтому он не хочет жить. И если бы не мои чёрные мысли по отношению к нему, то
он продолжал бы работать, как работал, еще неизвестно сколько лет.
В
других обстоятельствах я бы испытывал чувство вины по отношению к нему, но
мне не до него, потому что не могу остановиться, потому что жизнь, подобно
потоку, влечет нас.
06.10.12 г.