Наконец, посторонние разошлись, и остались мы, хоть и не родные, но близкие. Поминаем и вспоминаем. "Рубеныч, в каком это году мы завербовались? -говорю- В 2002, 3?" "В 2004" -"Да, точно, в 2004. Это еще тогда приехал с приисков Витин свояк, посмотрел на нашу жизнь и говорит: "Ребята, как вы живете? Так, как вы живете, жить неприлично". Ну, ты можешь говорить какие хочешь слова, а какова жизнь, так и живем.  Витя незадолго перед этим женился. На Варьке. Роскошнейшая блондинка. Я ей еще тогда говорю: "Варька, зачем тебе Витька, полюби меня". А она: "Ты любить не умеешь"-"Как это так, говорю, любить не умею. А ты попробуй"- "А мне и пробовать не надо, я и так знаю" Знает она! "А Витька, значит, умеет?"-"А Витечка умеет"- Ну, раз он умеет, а я нет, тогда  ладно.
    Я и говорю, тогда еще приехал Витин свояк со всякими такими словами. Ну, я, по правде, на слова его сперва внимания не обратил, а тут вижу, Витя собирается на три года завербоваться к свояку. Де дело верное, не станет  свояк обманывать. Думаю, ну, дела, не успел еще Варьку как следует распробовать, и на тебе, "Мальбрук в поход собрался". Я бы так не смог. А Витя вообще был какой-то... в полете. Его не поймешь, а сам он ничего не объяснит. Всё-таки странноватый он был, словно не от мира сего. Я думаю, он и сам себя не понимал. Витает неизвестно где. А тут, вижу, и Рубеныч туда же. Ну, если и Рубеныч засобирался, тут уже меня взяло любопытство. Свояк обещает не меньше 2 сотен в месяц. Рубеныч говорит: соберу денег, дом отстрою и магазин открою. А мне к этому времени  моя работа обрыдла, сил нет. Противно работать, когда видишь, что с твоей работы кто-то жиреет. Не по мне это. Ненавижу. А тут еще ребята уезжают. И впала мне в голову идея: заработаю, и стану свободным человеком. Ни на какую суку больше во всю мою жизнь работать не буду, буду жить на проценты. И так эта идея в меня запала, что решил: точно, еду.
       Перед отъездом Витина мать говорит: "Ироды, вы хоть бы в церковь сходили, попросили бога, чтобы он спас и сохранил вас от всякой напасти, и чтобы вы вернулись живыми и здоровыми. Едут, сами не знают куда, будьте вы неладны, прости меня, господи". Витя на нас смотрит. Рубеныч говорит:"Что же, это дело хорошее, непременно надо сходить в церковь и попросить бога, чтобы он благословил нас на это дело"
    Пошли в церковь. О чем бога Рубеныч просил, тайны большой, я думаю, не представляет: о том, чтобы свершилась его мечта о доме и магазине. А вот о чем Витя бога просил, я до сих пор не представляю. О чем он его просил, чего он хотел, ну, не знаю, и всё тут. И почему то подозреваю, что и Витя этого не знал. Я же просил бога о том, чтобы он скрепил меня и дал мне силы всё выдержать и вытерпеть и настоять на своём, и вернуться с деньгами, а не дырявым мешком. 
    И вот начались эти три года. Я как приехал на прииск со стиснутыми зубами и ненавистью к нему, и с одной единственной мыслью: выдержать, вытерпеть, а деньги привезти домой целыми, так и держался до самого последнего дня, и настолько, что в конце срока и вовсе ожидовел, копейку мне было жалко лишнюю потратить, потому что каждая потраченная копейка для меня виделась минусом моей будущей свободе. А вот Рубеныч молодец. Он и на прииске устроился, как у себя дома. Работал водителем, и всё хотел Витю к себе перетащить. И в конце концов отчаялся настолько, что возопил: "Ну, не хочет он ездить, что ты хочешь с ним делай. Что я твоей матери скажу, когда вернемся. Ведь я же обещал ей, что  верну тебя ей в целости и сохранности".
    Витя всё-таки был странный. Все деньги, какие ни получал, отсылал на материк, Варьке. Я к тому времени уже всё на счет Варьки понял, да помалкивал, Витьку было жалко. Всё-таки был он какой-то воздушный, словно не знал, где находится. Была у него какая-то точка, Варька, наверное, которая ему светила, и кроме этой точки он больше ничего не видел. Пришлет она ему письмо, и вот уж он его облизывает, не расстается с ним, любуется на него, у сердца носит. Да что тут говорить, жил человек, как во сне. Но всего больше он насмешил аборигенов уже в конце второго года нашего пребывания на приисках. Вдруг говорит: "Это что, тайга, заполярный круг, сибирь?" Местные со смеху чуть не упали: дошло, наконец, до человека, где он находится. Что-то, похоже, в какую-то минуту пробило в Вите на реальность.  Но это была только минута. Снова он был неизвестно где. Рубеныч только руками всплеснул: "Ну, не хочет он на машине ездить, и всё тут!"
    Конечно, наша компания сильно отличалась от местных, и, конечно, мы как приехали чужими, так чужаками и уехали. Да ведь и не затем мы приезжали, чтобы там становиться своими. Но это уже другой разговор, это за скобками.
    Что я скажу. Мы сделали своё дело, во всяком случае, я и Рубеныч. Рубеныч обустроил себе дом и открыл в нём магазин. Я, как и планировал, ни на кого не работаю и потихоньку приумножаю свой капитал. А вот Витя... Это нужно было видеть, как его встретила Варя. На лице её было написано разочарование: мол, зачем приехал? В смысле, денег больше присылать не будет. И самое замечательное, что от денег, которые Витя ей присылал, ничего не осталось.  Жила Варя на широкую ногу, и все деньги, которые Витя присылал, прожила. Витя, каким бы он ни был, не мог же, в конце концов,  не почувствовать истинного к себе отношения. Мать Витина Варю другими словами, как только "шлюха", не называла.  Но говорить Вите что бы то ни было о Варе плохое было бесполезно, он этого ничего не слышал, а только расстраивался. Так ему уже и то старались о ней ничего не говорить, чтобы не убивать его. Ну, и теперь, когда Витя вернулся, а тех денег, которые от него из приисков приходили, не стало, отношение к нему стало другое. Тут уже Варька решительно стала смотреть на сторону.
    И однажды Витю нашли в петле. Значит, что-то понял. И не выдержал.
     Рубеныч, я скажу так: Мир витиному  праху. И пусть там, где он сейчас, ему будет лучше.

    13.04.11 г.