на главную страницу
визитка
темы
Стоимость всякого капиталистически
произведенного товара Ст. [стоимость] изображается в формуле: Ст.= c+v+m. Если
из этой стоимости продукта вычесть прибавочную стоимость, то останется только
эквивалент или стоимость, возмещающая в товаре капитальную стоимость c+v,
израсходованную в виде элементов производства.
с
представляет постоянную часть капитала, или условия производства, то есть
материалы и орудия труда, величина v представляет собой заработную плату,
то есть стоимость того живого труда, который рабочий продает капиталисту. Здесь
важным является термин "живого". Капиталист покупает живой труд, орудия труда,
которые использует живой труд в процессе производства, и материалы, к которым
труд прилагается. И в задачу капиталиста входит соединить живой труд со
средствами производства, запустить этот процесс т.о., чтобы из этого что-то
получилось такое, что можно было бы продать и за это выручить большие деньги,
чем те, которые были затрачены им на производство. Т.о. изначально капиталист
ставит перед собой задачу производства товара, то есть производство продукции
для продажи. Поэтому он не может заниматься производством чего угодно и абы как.
Он должен произвести товар, который купят, то есть он должен произвести вещь, в
которой существует потребность. Он также должен произвести вещь, в которой
существующая потребность увидит (найдет) себя и захочет её ассимилировать. В
этом смысле денежный капиталист как существо, обладающее универсальным средством
- деньгами - которые могут превратиться во что угодно, организует производства
товаров, на которые существует спрос. Разумеется, капиталист с организованным
производством оказывается в более сложном положении, поскольку не обладает
свободой действий, которой обладает денежный капитал, но он обладает и
преимуществами уже готового запущенного производства, способного реагировать на
конъюнктуру рынка в тех границах, которые ему позволяет его производство.
Но если оставить в стороне рынок и обратиться к производству, то тут для
капиталиста важнейшим фактором является организация производства, то есть
соединение живого труда с уже существующим мертвым трудом, а также материальными
условиями производства.
В этом случае мы имеем зависимость
живого труда от мертвого. Вы не поставите парня с улицы за станок - токарный ли,
фрезерный ли, какой угодно. Человека, незнакомого с компьютером, вы не сможете
использовать в качестве оператора. Вам, прежде, чем использовать способность к
труду, нужно эту способность оформить.
Особенность оформления общей способности к труду в определенную к нему
способность состоит в том, что она стоит денег и в то же самое время
становится свойством рабочего. Непосредственно она к вам не переходит. Она
к вам переходит только опосредованно, в результатах его труда. И еще одно
свойство способности состоит в том, что чем больше она используется, тем более
совершенствуется.
Итак, чтобы человек мог что-то делать, его
нужно обучить. Поэтому вам кажется, что деньги, которые вами затрачиваются
на обучение, должны на самом деле затрачиваться носителем способности к труду.
Это как бы его проблемы. Но если вам нужен специалист какого-то профиля, а его
неоткуда взять, то хочешь - не хочешь, а приходится его готовить. И вы тогда
заключаете договор с рабочим, направленный на то, чтобы возвратить затраченные
на его обучение деньги. Обучение рабочего становится обусловленным - периодом
работы на вашем предприятии, отчислениями от его заработка и т.п.
В
обучении присутствует важная вещь: процесс обучения - двусторонний. Всякое
обучение характеризуется двумя противоположными сторонами: оно может быть
связано с принуждением, с одной стороны, и тогда со стороны субъекта обучения
оно связано со стремлением избежать наказания или получить поощрение, либо
же оно связано со стремлением самого субъекта к приобретению новых навыков.
Но несколько слов относительно методологии. Когда речь идёт о понятиях, то
они характеризуются резким очерчиванием границ, идеализацией существующего,
отношением взаимного отрицания "либо..., либо...) Это всё то, чего в реальности
не существует. Вот как об этом говорит Отто Вейнингер:
Существуют бесчисленные переходные степени между мужчиной и женщиной, так
называемые «промежуточные половые формы». Как физика говорит об идеальных газах,
которые подчиняются закону Бойля Гей Люссака (в действительности ему не
подчиняется ни один газ), чтобы, исходя из этого закона, установить всевозможные
отклонения от него в данном конкретном случае: так и мы можем принять идеального
мужчину М и идеальную женщину Ж, как типичные половые формы, которые и
действительности не существуют. Установить эти типы не только возможно, но и
необходимо. Не один только «объект искусства», но и объект науки является типом,
идеей, в смысле Платона. Исследуя свойства абсолютно твердого и абсолютно
упругого тела, физика отлично сознает, что действительность не может представить
ей ни одного случая, в котором ее выводы могли бы найти полное подтверждение.
Эмпирические данные, промежуточные стадии между этими двумя состояниями тела
служат для нее лишь исходной точкой для отыскания типических свойств, и эти же
стадии при обратном направлении: от теории к практике, рассматриваются и
исчерпывающе обсуждаются, как некоторые смешанные формы. Точно также существуют
только всевозможные ступени между совершенным мужчиной и совершенной женщиной,
только известные приближения к ним, сами же они реально не существуют.
Нигде в природе мы не наблюдаем такого резкого разграничения. Мы
видим, например, постепенные переходы от металлов к неметаллам, от химических
соединений к смесям, мы находим также промежуточные формы между животными и
растениями, между явнобрачными и тайнобрачными, между млекопитающими и птицами.
Ведь только из соображений всеобщей практической потребности найти точку
обозрения мира, мы подразделяем явления, проводим между ними точные границы,
вырываем арии из бесконечной мелодии естества.
Т.о. мы получаем в качестве основного пункта несоответствие
между идеей и реальностью, несоответствие, связанное именно с тем, что идея
всегда оказывается идеализацией реальности, то есть представляет собой
"недостижимую реальность", и поэтому мы получаем, что как обучение при
посредстве одного только насилия, не дополняемого противоположным вектором, так
и обучение без прилагаемого к нему насилия, которые приписываются реальности, в
реальности в чистом виде не существуют.
Т.о. система идей,
подчиняющаяся формально - логическим принципам, оказывается недостаточной для
адекватного описания реальности, и должна быть чем-то дополнена. А дополняется
она идеей противоположностей и отношений противоречия между ними. Мы знаем, что
идеи характеризуются вневременным и вне пространственным характером и в силу
этого они не способны непосредственно выражать движение, но - лишь
опосредованно, в формах, которые не полагают, а предполагают движение, когда
движение оказывается закодировано в статических формах. Это достигается
посредством идеи функции и дифференциального и интегрального исчисления, где
всюду мы имеем дело с "законсервированными" процессами, процессами, которые
представлены на бумаге одновременно во всех своих пространственно-временных
точках. Мы т.о. получаем движение, ставшее мертвым, снимок движения.
Так или иначе, во всех этих случаях идея противопоставляется чувству.
Практика применения высшей математики состоит в том, что вы должны сначала
перекодировать чувственную реальность в идеальную, осуществить вычисления в ней,
и затем уже возвратиться с полученными результатами в чувственную сферу. Т.о.
остаётся потребность в дальнейшем запараллеливании чувственного и идеального
отношения к реальности, в таком наложении идеальных схем на реальность, которые
позволили бы почувствовать реальность как мысль и мысль как тождественную
реальности. Несомненным величайшем мастером в этом отношении является Гегель,
однако его недостатком является высокомерие духа относительно чувственности,
когда не чувственная реальность кладется в основу, но дух, а реальность
рассматривается как проявление закономерностей духа. Это - рационализирующее
отношение к миру, характерное для XIX столетия. XX век характеризуется
переворачиванием этого отношения, когда в качестве исходного пункта начинает
выступать чувственное отношение к реальности.
Следует обратить внимание на то, что
речь идет здесь не просто о бисексуальном предрасположении, а о постоянно
действующей двуполости. Последняя не должна ограничиваться одними только
средними половыми формами, физическими или психическими гермафродитами, как это
делалось до сих пор во всех исследованиях подобного рода. В этой форме,
следовательно, моя мысль является совершенно новой. До сих пор под именем
«промежуточных половых ступеней» известны были только средние половые ступени,
словно, говоря математически, здесь находилось место скопления половых форм,
словно тут появлялось нечто большее, чем некоторое незначительное расстояние на
линии, соединяющей две крайности и везде одинаково густо покрытой.
Итак, мужчина и женщина
являются как бы двумя субстанциями, которые в самых разнообразных соотношениях
распределены на все живые индивидуумы, причем коэффициент каждой субстанции
никогда не может быть равен нулю.
Можно даже сказать, что в мире опыта нет ни мужчины, ни женщины, а есть только
мужественное и женственное. Поэтому индивидуум А или В не следует просто
обозначать именем «мужчина» или «женщина», а нужно указать, сколько частей того
и другого содержит в себе каждый из них.
Обобщение настоящего положения на всю реальность даёт нам, что
также и то, что относится к обучению, всегда на одной стороне, на одном полюсе
противоположности мы имеем насилие, на другой - вектор самодвижения,
самодеятельности субъекта. При этом следует обратить внимание на то, что там,
где положено внешнее насилие, там со стороны субъекта мы имеем дело с реакциями
избегания наказания, но также и с преобразованием внешнего насилия во внутреннее
отрицательное насилие субъекта над собой, то есть мы получаем ситуацию вроде
той, что "вдова сама себя высекла". И это отношение рассматривается субъектом
как поражение его по отношению к самому себе. Но также и там, где мы имеем дело
с самодвижением, там также мы имеем дело с насилием субъекта над собой, однако
это насилие выступает для него в качестве положительного, в качестве победы над
собой. Что касается отрицательного и положительного насилия субъекта над собой,
то превосходный пример первого дан в фильме "Калас и Онасис". С отрицательным
насилием там можно соотнести положение: "Если у вас есть проблема, то если вы не
решите её сами, то за вас её решат другие, но не так, как вам этого хотелось
бы". В качестве следствия из этого положения мы получаем: "Если вас насильно
заставляют решать вашу проблему, то у вас формируется отрицательный импульс
относительно осуществляющих над вами насилие." Одна из сюжетных линий
фильма такова, что мать заставляла дочь учиться петь, чему дочь сопротивлялась.
И когда благодаря усилиям матери дочь стала знаменитой, она прекратила всякие
отношения с матерью, обвиняя последнюю в том, что была в детстве обделена
нежностью и совершенно вытеснив из сознания то, что она стала тем, кем стала,
благодаря настойчивости матери. Вторая сюжетная линия, связанная с положительным
насилием, связана с Онасисом, который однажды сказал себе, что никогда больше
не позволит, чтобы делали вид, что его не слышат, и это стало его жизненным
рефреном, который позволил ему стать "богатым и знаменитым". Т.о., в первом
случае Калас делала усилия над собой под внешним давлением, Онасис делал усилия
над собой, исходя из внутренней установки. Результат был получен один, только в
первом случае у Калас возникло отчуждение от её личности, Марии, так что Калас
существовала как бы сама по себе, и достигла возможного и была удовлетворена и
горда, а Мария существовала сама по себе и была маленькой, обиженной,
неудовлетворенной девочкой. Тогда как Онасис в качестве олигарха и Онасис в
качестве Аристотеля был един, уверен и удовлетворен собой.
Итак, мы пришли к тому, что вы в качестве
нуждающегося в специалисте и вынужденного готовить его по отношению к ученику
выступаете в качестве положительной либо отрицательной силы. То есть ученик либо
вынужден в силу личных сложившихся обстоятельств учиться, либо же он сам хочет
этого. В первом случае изначально он относится к вам как к отрицательной внешней
силе, перед которой он вынужден смириться, либо же вы выступаете в качестве
необходимого условия для его саморазвития. Отсюда мы получаем и стоимость
обучения для обоих учеников. Очевидно, что стоимость обучения в первом случае
для вас будет значительно выше, чем во втором. Более того, можно сказать, что во
втором случае ученик сам готов доплачивать за учебу, тогда как в первом случае
приходится плачивать ему. А отсюда мы получаем формулу стоимости обучения для
учеников первого и второго типов. Так как для ученика первого типа обучение есть
величина отрицательная, то она должна чем-то компенсироваться - оплатой либо
розгами. И, напротив, стоимость обучения ученика второго типа минимальна для
работодателя, так как основную часть работы ученик берет на себя.
Обращаясь к Отто Венингеру, мы можем сказать, что не существует учеников
первого или второго типа в чистом виде, всегда есть некоторая форма
противоположности, и т.о. стоимость обучения оказывается распределенной между
обучающей и обучаемой сторонами.
Все эти рассуждения относятся к
сущности поштучного обучения. Там же, где мы имеем дело с массовым обучением,
там мы должны различать цену собственно обучения и цену того, какие жизненные
возможности приобретает ученик благодаря обучению. И здесь мы, выступая в
качестве работодателя, исходим из того, чего стоит нам собственно обучение,
сколько мы затрачиваем на него, и ту стоимость, которую ученик сможет
ассимилировать лично для себя благодаря обучению. Другими словами, мы можем
накладывать налог на будущие доходы ученика, многократно увеличивая стоимость
обучения, если это, разумеется, не противоречит нашим насущным производственным
потребностям.
Но закончим вопрос о стоимости приведения в соответствие рабочей силы
потребностям производства и обратимся к основному вопросу - к способу соединения
живой рабочей силы с материальными условиями производства.
Как это
происходит исторически? При рабовладельческом строе это соединение
осуществляется посредством прямого физического насилия в соответствии с
принципом "работай или умри". При феодализме над вассалом уже не стоит
надсмотрщик с кнутом, вассал работает "свободно", но он свободен в той мере и до
тех пор, пока исправно отдает часть создаваемой им стоимости господину. При
капитализме рабочий полностью свободен. Он может работать и может не работать.
Это его личное дело. Но это было бы его личным делом, если бы он был чистым
духом, следовательно, не обладал желудком и другими физическими потребностями.
Всякое капиталистическое общество характеризуется резервной армией
безработных, подпирающей и оказывающей давление на работающих.
Рабочий
приходит к работодателю не для того, чтобы работать, а для того, чтобы получать
деньги. Это - цель рабочей силы. Точно также, как целью работодателя является не
оплата рабочего, а использование его рабочей силы. Представьте себе, что вы
работодатель, и к вам пришел рабочий, и вы дали ему деньги. Он будет работать?
Нет. Потому что он уже получил то, что хотел. Следовательно, самое первое
правило - деньги выплачиваются только за выполненную работу. При этом
существеннейшим является вопрос о способах оплаты. Какому правилу должен
подчиняться способ оплаты? Он должен стимулировать рабочего к работе. Так,
например, рабочий "на окладе" и рабочий, получающий от выработки - это два
разные существа. К рабочему на окладе нужно приставить еще погоняльщика,
заставляющего работать, тогда как рабочий, получающий от выработки, становится
погоняльщиком самого себя.
В стоимости оплаты для работодателя
прозрачным должно быть отношение, различие между стоимостью рабочей силы и
стоимостью, создаваемой рабочим. С точки зрения работодателя, рабочему не должно
быть никакого дела, и он не должен и знать о том, какую прибыль получает
работодатель.
Ровно в той мере, в какой рабочий точит зуб на прибыль,
получаемую работодателем, ровно в этой мере работодатель не должен смешивать
получаемую им прибыль с оплатой труда. Работодатель должен оплачивать только
стоимость рабочей силы. Стоимость же рабочей силы определяется рынком рабочей
силы, то есть той стоимостью, за которую рабочий согласен продавать свою рабочую
силу. Рабочий, продавая свою рабочую силу, должен иметь возможность её
воспроизводить как в её индивидуальной форме, так и родовой, то есть он должен
самовоспроизводиться, и самовоспроизводиться в качестве рабочей силы, и он
должен воспроизводить рабочую силу как класс: он должен иметь возможность
обеспечивать семью и детей, но всё это воспроизведение не должно выходить за
качество воспроизведения именно рабочей силы, а не чего-то другого, ибо только
при этом условии "он будет знать своё место и не рыпаться"
Обычно
рассматривается отношение собственника средств производства и рабочего. А,
между тем, это совершенно неверно, поскольку между собственником и рабочей силой
вклинивается класс менеджеров, специалистов по управлению, и здесь в полной мере
оправдывает себя закон, согласно которому первоначальный слуга превращается в
конечном счете в господина. Класс управленцев - это всегда особый класс,
на плечах которого лежит основная тяжесть соединения рабочей силы с условиями
производства. Управленцы - это специалисты, знающие, как следует управляться с
рабочей силой для того, чтобы она эффективно работала. А это зачастую тяжелая и
грязная работа, и она требует высокой оплаты уже в силу того обстоятельства, что
от эффективности её работы зависит эффективность производственной машины -
неважно, сельскохозяйственной, промышленной или государственной. И, в
соответствии с этой грязной работой мы имеем и психологию её представителей.
Вспомните "После бала" Толстого:
Отец Вареньки был очень красивый, статный, высокий и свежий старик. Лицо у него
было очень румяное, с белыми à la Nicolas I 4 подвитыми усами, белыми же,
подведенными к усам бакенбардами и с зачесанными вперед височками, и та же
ласковая, радостная улыбка, как и у дочери, была в его блестящих глазах и губах.
Сложен он был прекрасно, с широкой, небогато украшенной орденами, выпячивающейся
по-военному грудью, с сильными плечами и длинными стройными ногами. Он был
воинский начальник типа старого служаки николаевской выправки.
Когда мы подошли к дверям, полковник отказывался, говоря, что он
разучился танцевать, но все-таки, улыбаясь, закинув на левую сторону руку, вынул
шпагу из портупеи, отдал ее услужливому молодому человеку и, натянув замшевую
перчатку на правую руку, — «надо всё по закону», — улыбаясь, сказал он, взял
руку дочери и стал в четверть оборота, выжидая такт.
Дождавшись начала мазурочного мотива, он бойко топнул одной ногой,
выкинул другую, и высокая, грузная фигура его то тихо и плавно, то шумно и
бурно, с топотом подошв и ноги об ногу, задвигалась вокруг залы. Грациозная
фигура Вареньки плыла около него, незаметно, вовремя укорачивая или удлиняя шаги
своих маленьких белых атласных ножек. Вся зала следила за каждым движением пары.
Я же не только любовался, но с восторженным умилением смотрел на них. Особенно
умилили меня его сапоги, обтянутые штрипками, — хорошие опойковые сапоги, но не
модные, с острыми, а старинные, с четвероугольными носками и без каблуков,
Очевидно, сапоги были построены батальонным сапожником. «Чтобы вывозить и
одевать любимую дочь, он не покупает модных сапог, а носит домодельные», — думал
я, и эти четвероугольные носки сапог особенно умиляли меня. Видно было, что он
когда-то танцевал прекрасно, но теперь был грузен, и ноги уже не были достаточно
упруги для всех тех красивых и быстрых па, которые он старался выделывать. Но он
все-таки ловко прошел два круга. Когда же он, быстро расставив ноги, опять
соединил их и, хотя и несколько тяжело, упал на одно колено, а она, улыбаясь и
поправляя юбку, которую он зацепил, плавно прошла вокруг него, все громко
зааплодировали. С некоторым усилием приподнявшись, он нежно, мило обхватил дочь
руками за уши и, поцеловав в лоб, подвел ее ко мне, думая, что я танцую с ней. Я
сказал, что не я ее кавалер.
— Ну, все равно, пройдитесь теперь вы с ней, — сказал он, ласково
улыбаясь и вдевая шпагу в портупею.
Как бывает, что вслед за одной вылившейся из бутылки каплей
содержимое ее выливается большими струями, так и в моей душе любовь к Вареньке
освободила всю скрытую в моей душе способность любви. Я обнимал в то время весь
мир своей любовью.
Когда я вышел на поле, где был их дом, я увидал в конце его, по
направлению гулянья, что-то большое, черное и услыхал доносившиеся оттуда звуки
флейты и барабана. В душе у меня все время пело и изредка слышался мотив
мазурки. Но это была какая-то другая, жесткая, нехорошая музыка.
«Что это такое?» — подумал я и по проезженной посередине поля
скользкой дороге пошел по направлению звуков. Пройдя шагов сто, я из-за тумана
стал различать много черных людей. Очевидно, солдаты. «Верно, ученье», — подумал
я и вместе с кузнецом в засаленном полушубке и фартуке, несшим что-то и шедшим
передо мной, подошел ближе. Солдаты в черных мундирах стояли двумя рядами друг
против друга, держа ружья к ноге, и не двигались. Позади их стояли барабанщик и
флейтщик и не переставая повторяли всё ту же неприятную, визгливую мелодию.
— Что это они делают? — спросил я у кузнеца, остановившегося рядом со
мною. — Татарина гоняют за побег, — сердито сказал кузнец, взглядывая в дальний
конец рядов.
Я стал смотреть туда же и увидал посреди рядов что-то страшное,
приближающееся ко мне. Приближающееся ко мне был оголенный по пояс человек,
привязанный к ружьям двух солдат, которые вели его. Рядом с ним шел высокий
военный в шинели и фуражке, фигура которого показалась мне знакомой. Дергаясь
всем телом, шлепая ногами по талому снегу, наказываемый, под сыпавшимися с обеих
сторон на него ударами, подвигался ко мне, то опрокидываясь назад — и тогда
унтер-офицеры, ведшие его за ружья, толкали его вперед, то падая наперед — и
тогда унтер-офицеры, удерживая его от падения, тянули его назад. И не отставая
от него, шел твердой, подрагивающей походкой высокий военный. Это был ее отец, с
своим румяным лицом и белыми усами и бакенбардами.
При каждом ударе наказываемый, как бы удивляясь, поворачивал
сморщенное от страдания лицо в ту сторону, с которой падал удар, и, оскаливая
белые зубы, повторял какие-то одни и те же слова. Только когда он был совсем
близко, я расслышал эти слова. Он не говорил, а всхлипывал: «Братцы,
помилосердуйте. Братцы, помилосердуйте». Но братцы не милосердовали, и, когда
шествие совсем поравнялось со мною, я видел, как стоявший против меня солдат
решительно выступил шаг вперед и, со свистом взмахнув палкой, сильно шлепнул ею
по спине татарина. Татарин дернулся вперед, но унтер-офицеры удержали его, и
такой же удар упал на него с другой стороны, и опять с этой, и опять с той.
Полковник шел подле, и, поглядывая то себе под ноги, то на наказываемого,
втягивал в себя воздух, раздувая щеки, и медленно выпускал его через
оттопыренную губу. Когда шествие миновало то место, где я стоял, я мельком
увидал между рядов спину наказываемого. Это было что-то такое пестрое, мокрое,
красное, неестественное, что я не поверил, чтобы это было тело человека.
— О Господи, — проговорил подле меня кузнец.
Шествие стало удаляться, все так же падали с двух сторон удары на
спотыкающегося, корчившегося человека, и все так же били барабаны и свистела
флейта, и все так же твердым шагом двигалась высокая, статная фигура полковника
рядом с наказываемым. Вдруг полковник остановился и быстро приблизился к одному
из солдат.
— Я тебе помажу, — услыхал я его гневный голос. — Будешь мазать?
Будешь?
И я видел, как он своей сильной рукой в замшевой перчатке бил по лицу
испуганного малорослого, слабосильного солдата за то, что он недостаточно сильно
опустил свою палку на красную спину татарина.
— Подать свежих шпицрутенов! — крикнул он, оглядываясь, и увидел
меня. Делая вид, что он не знает меня, он, грозно и злобно нахмурившись,
поспешно отвернулся. Мне было до такой степени стыдно, что, не зная, куда
смотреть, как будто я был уличен в самом постыдном поступке, я опустил глаза и
поторопился уйти домой. Всю дорогу в ушах у меня то била барабанная дробь и
свистела флейта, то слышались слова: «Братцы, помилосердуйте», то я слышал
самоуверенный, гневный голос полковника, кричащего: «Будешь мазать? Будешь?» А
между тем на сердце была почти физическая, доходившая до тошноты, тоска, такая,
что я несколько раз останавливался, и мне казалось, что вот-вот меня вырвет всем
тем ужасом, который вошел в меня от этого зрелища. Не помню, как я добрался
домой и лег. Но только стал засыпать, услыхал и увидел опять все и вскочил,
«Очевидно, он что-то знает такое, чего я не знаю, — думал я про
полковника. — Если бы я знал то, что он знает, я бы понимал и то, что я видел, и
это не мучило бы меня». Но сколько я ни думал, я не мог понять того, что знает
полковник, и заснул только к вечеру, и то после того, как пошел к приятелю и
напился с ним совсем пьян.
Естественно, что эта грязная работа зачастую собственниками
перепоручается специально для этих целей обученным людям. Помещики передоверяли
управление своими имениями управляющим с тем, чтобы иметь возможность уже в
полной мере барствовать. И в результате этого в конечном счете теряли всякие
навыки управления, и однажды оказывалось, что их имения оказывались в руках
управляющих, которые прекрасно знали, как можно наиболее эффективно соединять
материальные мертвые условия производства с живой рабочей силой. В современном
производстве менеджент не изменил своей природы, но также и начал приобретать
паразитарные формы благодаря акционерным обществам. Возникло несоответствие
между эффективностью менеджмента и его стоимостью для производства вследствие
отсутствия эффективного контроля за отношением между его эффективностью и его
доходами.
04.04.09 г.