на главную страницу
визитка
темы
Кода вам говорят то, каким вас видят, то что вам остаётся делать? Что можно
сделать с тем, какими вас видят? Что можно изменить в этом отношении? Это
великое дело - нарисовать образ человека, в котором он себя не узнает, в котором
внешне всё как будто правда, и, однако, в котором правды нет ни грана. Что с
этим можно сделать? Наверное, ничего. Впрочем, вот что: вам нужно изменить
человека, который вам это говорит. Только это. Потому что изменив человека, вы
получите и изменения вашего отражения в нём.
Представьте себе, что вы
любите свою жену, любите своих детей, отдаёте всего себя им, и в ответ
получаете, что вы и детей не любите, и жену купили и устроили заговор против её
красоты... Что ни говорите, а это разоружает, это вызывает растерянность.
Вот с этими прямыми людьми, которые "никогда не лгут", вечные проблемы. У них
возникает некая неудовлетворенность, которая вначале никак не сформулирована, и
поскольку она у них никак не сформулирована, они раздражены, выказывают
недовольство, но что и почему это происходит, это им и своего существования, они
требуют, чтобы условия их существования соответствовали им, и при этом чувствуют
себя совершенно "в своём праве". А чувствовать себя в своём праве - это большое
дело, великая вещь. И, конечно, для того, чтобы чувствовать себя в своём праве,
нужны подходящие субъекты, которые бы это ваше чувство в своём праве принимали.
Более того, само существование подобных субъектов провоцирует у окружающих
чувство своего права. Я и сам из подобного рода субъектов-провокаторов, и я и
Вихленев из рассказа Чехова "Ниночка" - одно лицо:
Проходят дни, недели, месяцы... и рано или поздно проклятая истина
раскрывается перед Вихленевым во всем своем поганом величии. Узнав случайно
истину, он страшно бледнеет, ложится на диван и тупо глядит в потолок... При
этом не говорится ни одного слова. Душевная боль должна выразиться в
каких-нибудь движениях, и вот он начинает мучительно ворочаться на своем диване
с боку на бок. Этими движениями и ограничивается его тряпичная натура.
Через неделю, немного оправившись от поразившей его новости, Вихленев
приходит ко мне. Оба мы смущены и не глядим друг на друга... Я начинаю ни к селу
ни к городу нести ахинею о свободной любви, супружеском эгоизме, покорности
судьбе.
-- Я не о том... -- перебивает он меня кротко. -- Всё это я отлично
понимаю. В чувстве никто не виноват. Но меня интересует другая сторона дела,
чисто практическая. Я, голубчик, жизни совсем не знаю, и где дело касается
обрядностей, условий света, там я совсем швах. Вы, дорогой мой, поможете мне.
Скажите, как теперь Ниночке быть! Продолжать ли ей жить у меня, или же вы
сочтете лучшим, чтоб она к вам переехала?
Мы недолго
совещаемся и останавливаемся на таком решении: Ниночка остается жить у
Вихленева, я езжу к ней, когда мне вздумается, а Вихленев берет себе угловую
комнату, где раньше была кладовая. Эта комната немного сыра и темна, ход в нее
чрез кухню, но зато в ней можно отлично закупориться и не быть ни в чьем глазу
спицей.
Есть во всём этом одна важная вещь. Слова - великая и действенная штука, и
если вы придаёте словам значение, то вы оказываетесь в плену у них. Слова
характеризуются насильственным действием, и если вы слушаете слова, то вы
оказываетесь под их гипнозом.
В этом отношении есть разные люди: есть
люди, которые слушают слова других людей, а своих собственных слов у них как бы
нет. Это ваш покорный слуга, который самостоятельно не может двух слов связать,
ибо не обладает истиной. Есть люди, которые слышат только себя. У них слова -
это абсолютная истина. Соответственно, есть люди, которые слушают других, и есть
люди, которые нечто говорят другим. Есть люди, которые не слушают и не слышат
слова. У них нет слов. У них есть собственные ощущения, чувства, что же касается
слов, то они как бы для них не существуют. Слова для них всего лишь метки,
обозначения для чувств, ощущений, мыслей.
И в конечном счете, т.о., всё
сводится к тому, слушаете вы слова другого человека или не слушаете,
воспринимаете их или не воспринимаете. Женщина вам говорит нечто, как вы
относитесь к её словам? Вы не желаете затруднять себя, вы не обращаете на них
внимания, вы говорите себе: "Мели, Емеля, твоя неделя"- или же вы широко
раскрываете уши и впитываете их, и преобразуете их в чувства?
Очень
важно, чтобы вас слушали. Чтобы вас слушали с широко открытыми остановившимися
глазами. Чтобы вам верили. Чтобы вам подчинялись через посредство ваших слов.
Чтобы вам предавались. Чтобы снимали в отношениях с вами все защиты. И, конечно,
для вас важно уметь привести человека в подобное состояние.
Если вам жена
изо дня в день выказывает пренебрежение и презрение, если смотрит на вас сверху
вниз, и вы всё это терпите, вы позволяете все эти вещи вытворять над вами, если
вы слушаете её и отвечаете тому, что она говорит, пытаясь убедить её в том, что
она не права, считайте, что вы проиграли, что в конечном счете вы будете жить по
её правилам, вы примете её правила и будете наивно считать, что это так и нужно,
так и должно быть. Конечно, для того, чтобы такое могло случиться, нужно, чтобы
вы зависели от жены. В настоящем случае - от её красоты, от того, что у вас от
неё семеро детей, от брака и взгляда общества на ваши брачные отношения. Вам
нужно, чтобы вы хотели её и не могли себе представить, что можете лишиться
возможности удовлетворять свои желания. Этот страх потерять сладкое будет тем
якорем, который накрепко привяжет вас к женщине, и вы превратитесь в средство,
которое она будет использовать.
Слова графини о том, каким она видит
графа, уничтожающие и разрушающие его, конечно, не могли не привести его в
стрессовое состояние. В её словах выразилось её отношение к нему, и своими
словами она унизила графа настолько, что он уже не мог управлять собой. Ведь
если вы чего-то хотите, и вы это получаете, но при этом вам демонстрируют
презрение, и вы с этим миритесь, то вы превращаетесь в то, что из вас делают.
Слова превращают вас в то, о чем они говорят, у вас вырабатывают соответствующие
условно-рефлекторные схемы. Вы начинаете соответствовать словам. Можно назвать
это приспособлением к обстоятельствам, принятием обстоятельств. Вы можете это
сделать. Знаете, есть у человека такой инстинкт, что всё ему кажется, что что бы
ни происходило, всё это в его благо, что окружающий мир существует для него, что
он дружески к нему настроен. И он к человеку, с которым живет бок о бок,
относится как к близкому, дружественному ему человеку, в то время как этот
человек меньше всего думает о вас и его целью является он сам. И тогда
получается схема, что вы для человека, а он для себя, и в результате этого вы
всё делаете для человека, а он вами пользуется, и всё, вы от него ничего не
получаете. Кроме презрения. И всё это тянется. И чем дальше, тем больше другая
сторона наглеет, тем более униженным вы себя чувствуете. Что делать, если вы
относитесь к типу людей, которые должны испить логику слов до дна, и на дне
увидите пепел, и нет ничего, и дальше некуда идти. Некуда. И тогда вы разрушены,
и жизнь ваша кончена.
И графиня делает этот шаг, опускающий вас на дно.
Конечно, для того, чтобы сделать этот шаг, графине нужны силы, нужна энергия,
ей нужно накачать себя соответствующей энергией для того, чтобы пойти на всё. Ей
хочется жить "светской жизнью молодой женщины", ей нужно преступить закон брака,
ей нужно удовлетворить своё желание брать и не отдавать, и благодаря тому, что
она постепенно на ревность графа выработала свои контрприёмы, и они оказались
успешными в том смысле, что она могла позволить себе выражать графу своё
презрение, а он безропотно сносил их, ощущая свою ревность как порок, у неё
явилась возможность идти дальше. И вот тут события закрутились и понесли её на
гребне своей волны, когда человек забывает о страхе, когда он говорит себе, что
ничего не боится, хотя до сих пор, вне возбуждения, именно страх удерживал её от
резких движений, на гребне этой волны она привлекает на свою сторону все силы,
которые позволили бы её укрепиться. И вот она заставляет графа идти с неё в
церковь, в которой усердно молится, возбуждая себя своим "горем":
Не останавливаясь, она дошла до решетки хоров, упала на колени у стула,
закрыла лицо руками и начала молиться. Она молилась долго, и муж, стоя позади,
заметил наконец, что она плачет. Она плакала беззвучно, как плачет женщина в
великом и страшном горе. Словно волна пробежала по ее телу, заканчиваясь
коротким рыданием, которое она хотела скрыть, унять, сжимая лицо руками.
И теперь достатчоно было движения со стороны графа, что оно выступило в
качестве пускового стимула реализации задуманной ею фантазии:
Но граф де Маскаре, которому было не по себе от этой длительной сцены, тронул ее
за плечо.
Это прикосновение пробудило ее как ожог.
Выпрямившись, она посмотрела мужу прямо в глаза.
- Вот что я должна вам сказать. Я ничего не боюсь,
можете делать все, что хотите. Если вам угодно, убейте меня. Один из наших детей
-- не от вас. Клянусь вам в этом перед богом: он слышит меня здесь. Это
единственное, чем я могла отомстить вам за вашу подлую мужскую тиранию, за
каторжный труд деторождения, к которому вы приговорили меня. Кто был моим
любовником? Этого вы не узнаете никогда! Я отдалась ему без любви и радости,
только для того, чтобы обмануть вас. И он тоже сделал меня матерью. Который из
детей его ребенок? Этого вы тоже никогда не узнаете. У меня семеро детей --
угадайте! Я хотела сказать вам об этом позже, гораздо позже: ведь измена будет
местью мужчине только тогда, когда он о ней узнает. Вы вынудили меня признаться
сегодня. Я кончила.
Графиня сделала свой ход, и она
инстинктивно ожидала адекватной ответной меры со стороны графа:
Она быстро прошла через всю церковь к открытой двери на улицу, ожидая, что
услышит за собой быстрые шаги разъяренного мужа и свалится на мостовую под
жестоким ударом его кулака.
Но ничего не последовало:
Но графиня не услышала ничего; она дошла до коляски, мигом вскочила в нее и,
содрогаясь от ужаса, задыхаясь от волнения, крикнула кучеру:
- Домой!
Лошади тронулись крупной рысью.
Вот здесь очень важно уметь определить точно характер человека, что и когда с
ним можно делать, а чего и когда нельзя. Графиню влёк её инстинкт, и её инстинкт
был безошибочен, её сознание принадлежало инстинкту, само же сознание не
осознавало происходящего и влеклось инстинктом. И отсюда, после того, как
графиня высказалась, её сознание говорило ей, что сейчас произойдет, потому что
оно считало, что должна возникнуть адекватная реакция.
Запершись
в своей комнате, графиня де Маскаре ждала обеда, как приговоренный к смерти ждет
казни. Что он теперь сделает? Вернулся ли домой? Властный, вспыльчивый человек,
способный на любое насилие, что он придумал, на что решился?
Здесь мы имеем важную вещь: властные, вспыльчивые люди в то же самое время
бывают психологически наименее защищены и наиболее управляемы. Они, как правило,
достаточно наивны потому, что "против лома нет приёма", а, обладая силой, они
привыкли реагировать силовым образом. Психологически они оказываются неразвиты,
поскольку у них не было нужды развивать эту свою сторону, и это позволяет
вмешиваться в структуру их психологии, изменяя её содержание в нужном вам
направлении. Психология - это сфера, в которой сила не действенна. Ведь наша
психология - это мы сами, и если мы не научились заниматься саморегулировками,
то легко оказываемся управляемыми куклами в чужих умелых руках. И вот, к
удивлению графини, всё происходит с точностью до наоборот.
Вместе
с утренним чаем горничная принесла ей письмо от мужа. Он писал, что отправляется
в путешествие, и в посткриптуме извешал, что необходимые деньги на все расходы
ей будет доставлять нотариус.
Психология графа не выдержала. Гнев, которого ожидала графиня, для
графа был невозможен, потому что вся энергия графа была выпущена ею из
него, как из проколотого шара.
Прошло шесть лет. Графиня живет той
жизнью, к которой она и стремилась. Она превосходно выглядит, ведет светскую
жизнь, обращая на себя внимание и принимая ухаживания. А что же граф?
Теперь
Маскаре живет очень бурно, а прежде был безукоризненным супругом. Пока он
оставался верным мужем, у него был ужасный характер, мрачный, угрюмый. А с тех
пор как закутил, он стал ко всему равнодушен, но кажется, будто он чем-то
удручен, будто его гложет какое-то затаенное горе. Он заметно постарел.
И тут снова нельзя не вохититься точностью, с которой графиней был
нанесен удар по мужу. Граф, как всякое сильное неразвитое животное,
руководствуется инстинктами. И как лев поедает послед вытесненного им льва, так
граф, узнав, что среди его детей есть чужой, и он не знает, какой именно, его
жизнь превратилась в нескончаемое страдание. У него есть любовь к своим детям, и
в то же самое время он не может себе сказать, что, лаская ребенка, не ласкает ли
он чужого ребенка. Чужой ребенок для него невыносим.
Граф и графиня де Маскаре молча сидели рядом
в карете, отвозившей их домой из Оперы. И вдруг муж сказал:
- Габриэль!
- Что вам надо от меня?
- Вы не находите, что это длится достаточно долго?
- Что именно?
- Ужасающая пытка, которую я терплю от вас уже
шесть лет.
- Но я не знаю, как вам помочь.
- Скажите мне наконец: который?
- Никогда.
- Подумайте, ведь я не могу видеть детей, не могу
быть с ними, чтобы сердце мое не сжималось сомнением. Скажите мне, который?
Клянусь вам, я прощу, я буду обращаться с ним так же, как с другими.
- Я не имею права.
- Или вы не замечаете, что я не в силах болше
выносить эту жизнь, эту мучительную мысль, этот вечный неотступный вопрос,
терзающий меня всякий раз, как я их вижу? Я схожу с ума.
Она спросила:
- Вы так сильно страдали?
- Невыносимо. Иначе согласился ли бы я на этот ужас -- жить бок о
бок с вами, и на еще больший ужас -- чувствовать и знать, что среди моих детей
есть один -- какой, я не знаю, который мешает мне любить всех остальных?
Она повторила:
- Так вы действительно страдали?
Сдержанным, измученным голосом он ответил:
- Да ведь я повторяю вам каждый день, что это для
меня невыносимая пытка. Разве иначе бы я вернулся? Стал бы я жить в этом доме,
вместе с вами и с ними, если бы я их не любил? Ах, вы поступили со мной ужасно.
Дети -- единственная радость моей жизни, вы это отлично знаете. Я для них такой
отец, какие бывали только в давние времена, как и для вас я был мужем старинного
склада: ведь я все еще человек инстинкта, человек природы, человек старого
времени. Да, признаюсь, вы вызывали во мне жестокую ревность, потому что вы
женщина другой породы, другой души, других потребностей. Ах, я никогда не забуду
того, что вы мне сказали. Но с тех пор я перестал интересоваться вами. Я не убил
вас потому, что тогда у меня не осталось бы средства когда бы то ни было узнать,
который же из наших... ваших детей -- не мой. Я ждал, но страдал сильнее, чем вы
можете вообразить, потому что не смею больше любить их, кроме может быть, двух
старших. Я не смею взглянуть на них, позвать их, обнять, я никого из них не могу
посадить к себе на колени, чтобы тут же не подумать: "Не этот ли?" Шесть лет я
был с вами корректен, даже мягок и любезен. Скажите мне правду, и, клянусь вам,
я ничего плохого не сделаю.
В темноте кареты ему показалось, что она тронута, и он
почувствовал, что сейчас она заговорит.
- Прошу вас, - сказал он, - умоляю вас...
Она прошептала:
- Я может быть виновнее, чем вы думаете. Но я не
могла продолжать эту отвратительную жизнь, я не хотела быть постоянно
беременной. Другого средства у меня небыло. Я солгала перед богом, я солгала,
подняв руку над головами детей, - я вам не изменяла никогда.
В этом диалоге мы наблюдаем две важные вещи. Одна вещь та, что нет
для женщины ничего слаще, чем чужое страдание. Чужое страдание "делает её сердце
мягким, как воск". Опишите женщине покрасивее якобы переживаемые вами страдания,
и чего только она вам ни позволит и чего только ради вас не сделает. Для сердца
женщины, да, в общем, и для мужского сердца, хотя и не в такой степени, чужое
страдание - это нектар божественный, который оно пьёт с наслаждением. И это
высказанное графом признание в страдании размягчило сердце графини и в её голосе
появились в разговоре с графом человеческие нотки.
А что же граф, какова
его реакция? Предугадать её несложно: граф избавился от муки и благодарен своей
жене. В глазах его его инстинктом
она вознесена, ибо тем, что она сделала, в его инстинкт
внесен страх повторения и его неспособности противостоять её действиям. И
поэтому он испытывает к ней чувство признательности и в то же самое время
зависимости от неё.
Он посмотрел ей прямо в лицо, такое
прекрасное, в глаза, серые, как холодное небо. В темной прическе, в этой
глубокой ночи черных волос, сверкала, как Млечный путь, осыпанная алмазами
диадема. И тогда он вдруг почувствовал, он каким-то прозрением понял, что это
существо уже не просто женщина, предназначенная для продолжения рода, но
странное и таинственное порождение всех сложных желаний, накопленных в нас
веками, отвращенных от своей первоначальной и божественной цели, блуждающих на
путях к непостижимой, неуловимой и
лишь угадываемой красоте. Да, бывают такие женщины, расцветающие только для
наших грез, украшенные всей поэзией, всем блеском идеала, всем эстетическим
обаянием и чарами, какими цивилизация наделила женщину, эту статую живой плоти,
возбуждающую не только чувственную любовь, но и духовные стремления.
Муж стоял перед нею, изумленный этим запоздалым и
загадочным открытием, смутно догадываясь о причинах своей прежней ревности и
плохо все это понимая.
Наконец он сказал:
- Я вам верю. Я чувствую, что в этот момент вы не лжете; а
прежде, в самом деле, мне все время казалось, что в ваших словах есть ложь.
Она протянула ему руку:
- Итак, мы друзья?
Он взял эту руку и, целуя ее, ответил:
- Друзья. Благодарю вас, Габриэль.
30.05.09 г.