на главную страницу
визитка
темы

0.31.13. Птица  улетела

-1-

   Дурак только что приехал из Ставрополя. Вид у него вполне удовлетворенного поездкой человека. Он начинает заниматься своими делами, и тут я замечаю его недовольные косые взгляды в мою сторону. "Совсем завонялся"-думает дурак. В качестве интеллигентного человека явно своё неудовольствие он не высказывает. Эта его интеллигентность, не позволяющая открыто высказывать ему чувства, которые могут кому-то не понравиться, приобрела ему славу очень спокойного, мало на что не реагирующего человека. Но эта его интеллигентность до определенного предела, за которым является "псих ненормальный".
   У дурака тонкий нюх на запахи. Он не переносит запахов дезодорантов, духов, падали, долго нестиранного белья и немытого тела. От всех этих запахов его мутит, и "принюхаться" к ним ему не удается. Сейчас он уловил запах немытого тела. Когда в переполненном транспорте он оказывается рядом с человеком с подобным запахом и ему не удается отойти, он в буквальном смысле задыхается. И сейчас, чтобы не слышать этого запаха, он уходит в другую комнату. Но и здесь его преследует  запах. Идет на кухню - и на кухне всё тот же запах. Ему приходит в голову, что всё-таки это не реально, что так не бывает. "Не от меня ли этот запах?"- догадывается, наконец, он, и торопливо идет в ванную.
   Каждые два - три года дурак ездит в Ставрополь на могилу бабушки. Он садится на вечерний ставропольский поезд, и утром он в Ставрополе. Приводит в порядок могилу, красит оградку и гробничку и вечерним поездом возвращается. Я подозреваю, что ездит он не только ради могилы, он ездит за своим прошлым, и, насколько мне это известно, до сих пор находил его.
   Как-то дурак говорит мне: "У Эдгара По есть рассказ, к сожалению не помню его названия, который в своё время произвел на меня впечатление. Суть в нём сводилась к тому, что был смертельно больной человек, и герой рассказа, врач, побился об заклад, что силой своего духа он будет поддерживать жизнь в человеке, который фактически уже труп. И вот он это делает, и этот, можно сказать, труп, для контроля того, что он еще жив, на соответствующий вопрос издаёт что-то в роде звука какого-то. И так врач поддерживал в трупе жизнь месяц или больше. Наконец, врач перестал воздействовать на труп,  и труп тут же на глазах  разложился в месиво. Так врач доказал, что можно поддерживать жизнь в другом теле при помощи силы духа.
   Много позже появилось сообщение, что один мужчина очень любил свою женщину, и она умерла. И он фактически переселился к ней на могилу, можно сказать, там жил. И когда через год раскопали могилу, то женщина была как живая. И мужчина так и жил на этой могиле. Но, правда, когда через сколько-то лет снова разрыли могилу, в гробу были уже одни кости.
   К чему я всё это говорю? К тому, что у меня к мертвым близким, которых я люблю, такое же точно отношение. Когда мать умерла, моим вторым домом стало кладбище. И я действительно словно силой духа пытался удержать жизнь в ней, и словно эта связь была. Или когда я приезжаю к бабушке, я приезжаю к ней как к живой, и мне от этого становится легче.
   Конечно, всё это во мне, эта невозможность признать, что их нет, эта потребность чувствовать, что они живые. Наши родные - это наше прошлое, которое навсегда остаётся с нами. Реальность ушла в прошлое, но мы остаёмся прежними, остаёмся существовать в прежней жизни.
   Со временем всё это смещается, удаляется. Но потребность в реальности нашего прошлого остаётся, несмотря ни на что. Знаешь, как это выглядит? Вот представь себе жизнь. Жизнь - это, по образному выражению Толстого, взгляд из окна вагона идущего поезда. Одно впечатление, одна реальность сменяет другую. Представь себе, если бы жизнь была простой сменой текущих впечатлений, в которой нет ни прошлого, ни будущего, а только настоящее?! Наше прошлое - подобно якорю, который привязывает нас к определенным точкам нашей жизни, в которые мы стремимся возвращаться, не можем не возвращаться, мы не можем без этого. И переходя в будущее, мы стремимся воспроизводить эти основные точки, поскольку мы стремимся установиться на том, что нам дорого. И т.о. мы строим круг, ходим по кругу, возвращаемся всё к одному и тому же. Во всём многообразии изменяющейся вокруг нас реальности мы остаемся всё теми же самыми, мы не изменяемся. Потому что наша душа - в нашем дорогом"

   "На этот раз я решил в Ставрополь ехать на машине. Я спланировал, что поеду 18 июня. И тут вдруг в машине возник какой-то скрежет, по слуху, в районе задней подвески. Смотрю из ямы - всё нормально. Когда еду один - скрежет периодически, причем, возникает, когда нажимаю на газ. Если кто-то еще садится, скрежет становится невыносимым, ездить невозможно. Думаю, может быть, подшипник оси полетел, хотя Игорь и говорил, "не смотри, где стучит, отдавать может куда угодно." Всё равно вытащил ось - подшипник нормальный. Возникает ситуация полного "тупизма" - всё нормально, а скрежет налицо. А у человека ведь две логики - объективная и субъективная. Мы придерживаемся объективной логики ровно до тех пор, пока она работает, после чего благополучно переходим к субъективной логике. И вот такой момент перехода к субъективной логике пришел. Когда приходишь к тому, что вроде бы физические законы в мире не действуют, то возникает состояние собственного бессилия, неспособности что-л. сделать. Поневоле  думаю, это, точно, из потустороннего  мира препятствуют моей поездке. Но сама по себе эта мысль несколько отрезвляет. Потому что, конечно, можно исходить из того, что против потусторонних сил не попрешь, им остаётся только подчиниться. Но у меня на этот счет иная точка зрения. Если потусторонние силы - духовные силы, но ведь и я - духовная сила, значит, вполне могу с ними бороться.
   Как всегда в подобных ситуациях, отправляюсь к Игорю. Он садится в машину, давлю на газ - скрежет. "Загони на эстакаду." Загнал на эстакаду, смотрю - всё нормально. Приходит Игорь. "У тебя болт от ремня безопасности торчит, а когда кто-н. садится, ложится на кардан и трет". Смотрю, а в карданном валу  блестит кольцо ободранного болтом металла. Это я в последний раз крепежный винт ремня безопасности откручивал. Еще подумал, для чего  столько шайб на винте, бессмыслица какая-то. И сделал по смыслу, "улучшил". Теперь кажется, что может быть проще: если при давлении на газ раздается скрежет, значит, что-то начинает вращаться и  обо что-то тереться. А при нажатии на газ кардан начинает вращаться. Логика кричит за себя. Но ведь и мысли не было о том, что кардан может обо что-то тереться. А не было мысли - не было и взгляда на кардан. Впрочем, в машине  помимо кардана при нажатии на газ много чего вращается.
   Вы, может быть, скажете, что объективная логика победила. Не скажите. Есть в человеке что-то, что заставляет его цепляться за субъективную логику. А с точки зрения субъективной логики получается, что внешние силы специально внушают нам действия в объективных обстоятельствах. Поэтому получается так, что вроде бы всё объективно, а на самом деле за всем стоит действующая на нас извне субъективность. Так, "они" мне внушили заняться без всякой надобности ремнями и выбросить подложенные шайбы. Ведь пришла же почему-то  такая мысль "проверить крепеж ремней", хотя предпосылок для неё не было. Но явилась мысль - и за мыслью последовало действие. Так что в этом плане субъективную логику не переговоришь, она всегда найдёт, на что сослаться. "

   "Сам понимаешь, что облегчение я испытал большое, дорога на Ставрополь теперь была открыта. И субъективное ощущение победы, хотя ведь, с одной стороны, нельзя было не видеть бросающееся в глаза белое кольцо ободранного металла на черном фоне. А вот ведь не видел же. Смотрел и не видел. Да, пожалуй, что и не смотрел, потому что смотрел туда, куда мысль направляла, на заднюю подвеску.
   И тут, конечно, возникла нетерпячка, связанная с желанием продлить счастливое состояние. Смотрю погоду в Ростове и Ставрополе. Пасмурно и дожди и на этой неделе, и на будущей. И снова работа субъективной логики, нетерпячки. То есть получается так, что возбуждение у меня не контролируется торможением, не ограничивается им. И нетерпеливость говорит мне, что в пасмурную погоду ехать гораздо лучше, по прохладе. Пришла эта мысль - и за ней следующая - еду немедленно. До Ставрополя 340 км. Если я буду ехать со скоростью 70 км/ч, то через пять часов я буду в Ставрополе. А следует заметить, что дальше Семикаракор я не ездил. И снова мысль: нужно набираться опыта. Словом, звоню домой, говорю, что уехал в Ставрополь, и в пять часов вечера выезжаю, в расчете, что в десять часов буду в Ставрополе".

    "Но, конечно, возбуждение, а торможение, рассудительность у меня и не ночевали. И всё началось с того, что вместо того, чтобы выехать на объездную вокруг Батайска дорогу я каким-то образом оказался в Батайске. Так как подобного рода ситуации для меня привычны, то я давлю на газ - куда-нибудь да выеду. Выехал на краснодарскую дорогу и поехал по ней. Но по ней до Ставрополя более 400 км, и дорога оставляет желать лучшего. Поворачиваю назад и наконец, выезжаю на дорогу на Ставрополь. Часы между тем показывают уже семь часов вечера. Небо обложено облаками, приятная прохлада, слева и справа превосходные виды зелени раннего умытого дождями лета. Доезжаю до Егорлыцкой. Вижу газовую автозаправку, и поступаю, само собой, в соответствии с принципом дурака: проезжаю мимо, потому что лень останавливаться, чтобы хотя бы посмотреть, сколько у меня осталось газа. Я говорю себе, что газа у меня много, потому что эта мысль позволяет спокойно проехать заправку. После Егорлыцкой дорога становится ужасной: старая, заплата на заплате, машина плохо держит шоссе. "Не обращай внимания". Не обращать внимания - так спокойней, можно ни о чем не думать. Проезжаю границу Ростовской области и Ставропольского края. Дорога становится лучше. Не автобан, конечно, но вполне терпимая. Скорость машины начинает чахнуть. Ясно, газ кончается. Тяну на 60 км, наконец, газ иссяк. Перешел на бензин и установился на положенные 90 км/ч. Между тем, начало потихоньку смеркаться. Вдруг слева вижу газовую заправку, которую я только что пролетел. Сдаю назад и заворачиваю на заправку. Выглядит она ужасно: подъезда никакого, стоит какая-то будка маленькая, и всё. Черт те, работает, не работает. Останавливаюсь, озираюсь. Почти темно. И будки выходит мужчина. "Ты чего так стал? Что это тебе тут? Вот не видел тебя гаишник, как ты задом ехал. Он бы тебе устроил - грубо говорит он. Машина действительно стоит не аккуратно относительно колонок. Делаю маневр. Открываю багажник, спрашиваю: "30 литров войдет?" - "Это мне не надо. Говори, сколько литров и плати деньги". С другой стороны колонки подъезжает еще одна машина, выходит парень. Мужчина включает свой аппарат, что-то начинает пищать и стрекотать. "Что это, газа не хватает?" - спрашиваю я. "Что, новьё стоит ?" - говорит парень и объясняет, что  пищит. Мужчина, сама неприязненность, не снисходит до ответа. "210 руб"- говорит мужчина. Я мысленно высчитываю: литр по семь рублей. А в Ростове девять двадцать.
   Между тем, совсем стемнело. Фары не выставлены, светят перед носом, и вот тут я сказал спасибо разметке, в основном ориентировался по ней. И дальше - как во сне, едешь как в танке: кажется, что это никогда не кончится. Каким-то образом свернул с трассы и оказался в Михайловском. Ничего не видать. Пытаюсь разглядеть знаки. Стоит милицейский пост, и тут меня заворачивают: "Почему не остановились на знаке". Черт его знает, какой знак. "Первый раз едете? - говорит милиционер, парень с самой что ни на есть какой-то очень уж элементарной физиономией. Я киваю. "Будьте внимательней" - говорит он и возвращает документы. Я думаю: что за знак? Возвращаюсь к посту и вижу громадный стоящий на земле ярко освещенный  знак: "Стой. Спецконтроль."  Машины подъезжают и останавливаются. Черт,  я эти знаки искал где-то вверху, а этот перед самым носом
   Сажусь в машину и еду дальше. Михайловск - это бывшая Михайловка. Она недалеко от Ставрополя. Жду, когда выеду из Михайловска на трассу. Но не дождался: слева, справа какие-то дома. Читаю на каком-то здании "Ставропольский институт сервиса" Кажется, это уже Ставрополь. С какой стороны я заехал в Ставрополь, непонятно. Ладно, куда-нибудь, да приеду. Под дороге вижу указатели на Невинномыск. Этак я, пожалуй, и из Ставрополя выеду. Вижу указатель: Невинномыск и в центр. Поворачиваю "в центр". Дорога становится всё более под уклон. Решаю, что пора остановиться и сориентироваться. Вдруг что-то резко хлопнуло, поворачиваю в первый переулок и останавливаюсь.
   Иду смотреть название улицы, с которой свернул. Ленина. Осталось узнать, на какой улице нахожусь. На другой стороне улицы двое дежурных солдат у входа в какое-то здание. Спрашиваю их об улице. "Пушкина". "А следующая какая улица её пересекает?"- "Мира"
   Сажусь в машину, смотрю по карте. Теперь всё ясно. Завожу машину, двигаюсь с места и слышу характерное качание автомобиля и стук. Останавливаюсь, выхожу. Точно, шина проколота. Так вот что означал тот щелчок.
   Меняю колесо на запаску, и сверлит мысль: теперь у меня запаски нет, а если еще раз проколюсь?
   Выезжаю на Лермонтовскую и поднимаюсь до кладбища. Между тем, начинается дождь. Останавливаться у кладбища на Лермонтовской? - но здесь интенсивное движение, не заснешь. Через Балахонова выезжаю на другую сторону кладбища, на ул. 8 марта. Здесь как раз пустая площадка, на которой днём стоят машины. Заезжаю на площадку. Раскладываю сиденье, дальше у меня поролон, так что получается что-то в роде кушетки. Время - в районе часа. Дождь всё усиливается. Ложусь. Дождь стучит по крыше. Мысль: "Хорошая вещь - машина, считай, дом на колесах". Некоторое время ворочаюсь, укладываясь поудобнее, и засыпаю.
   Просыпаюсь с рассветом. Дождь всё также уныло стучит по крыше. Все небо обложено облаками. Делать нечего. Разве что попробовать  разбортовать шину. И вот тут я очень пожалел, что не взял с собой уголок. Скоро стало ясно, что разбортовать шину я не смогу, но ясно стало также и то, что шина пробита, и её остается только выбросить. Хорошо, что всё случилось в городе, в котором можно купить всё - думаю я, не понимая, что мысль эта бессмысленна: какая разница, где менять колесо. Но я явно нахожусь в состоянии стресса от того, что у меня нет теперь запаски.  Можно купить новую шину и камеру. И даже вместе с диском. Но все эти затраты меня не прельщают. Как-нибудь потом.  Останавливаюсь на принципе надежды. Нельзя оставлять себя без надежды, хотя надежда может быть безнадежной. Нужно купить камеру. Тогда, если снова проколюсь, то надежда будет заключается в том, что мне удастся разбортовать шину  и поменять камеру. А у меня другого выбора и не будет".

-2-

   "Еду на верхний рынок. Рынок только просыпается. Людей мало. Обхожу рынок в надежде увидеть что-то, напоминающее автомагазин, но ничего похожего нахожу. Подхожу к армянину: "Здравствуйте. Не подскажете, есть в городе авторынок?"- "Да вот на остановке- показывает на остановку напротив- садись на тридцатый автобус, он тебя довезет как раз до него" - "А как туда проехать, я на машине"- "Это где южный рынок,  в сторону Татарки". Благодарю армянина и отхожу. Перспектива опять ехать по незнакомому городу вызывает страх. Я совершенно забыл о карте, что по ней могу сориентироваться. В привычном состоянии стресса подхожу к мужчине на стоянке всё с тем же вопросом. "Садись на тридцатую маршрутку"- говорит он, указывая на остановку через дорогу.
   Сажусь в маршрутку. Проезд - 10руб. В Ростове - 15. Маршрутка бесконечно петляет по улицам. Прошу водителя подсказать, когда будет авторынок. "Мы до него не доезжаем. Тебе нужно было садиться на 15"
   На конечной спрашиваю, куда идти. "Прямо до конца, он справа будет". Иду в указанном направлении. Дошел "до конца". Передо мной какая-то трасса. На углу автостоянка. Сторож - парень-армянин. Здороваюсь. Спрашиваю, где здесь авторынок. "Не знаю. Может быть, этот?"- показывает напротив. Напротив громадная огороженная площадка и щит: "Оптовый авторынок. Работает в четверг с 9 до 15". Но сегодня не четверг. Что тут станешь делать? От безысходности выхожу на трассу и иду вдоль забора оптового рынка. Выхожу на что-то, похожее на автостанцию. Подхожу к охраннику: "Не подскажете, где здесь поблизости может быть авторынок или автомагазин?"-"Так тебе что нужно, авторынок или автомагазин?"-"Да что есть". "Перейдешь площадку, там будет калитка. Выйдешь в авторынок" Охранник опускает въездную цепь. Я прохожу мимо стоящих автобусов, и действительно на другой стороне вижу калитку. Прохожу через неё и оказываюсь на авторынке, который производит удручающее впечатление своим неухоженным и заброшенным видом. Стоят закрытые контейнеры торговцев. Около машины возится мужчина. Подхожу к нему с явным недоумением на лице. "Авторынок работает?"-"А что тебе нужно?"-Камеру на жигули".- "Рынок с девяти работает. А вообще открываются, когда кто хочет." На часах - половина девятого. Иду дальше. Парень выставляет свой товар. Спрашиваю насчет камеры. "Я продал. Подожди минуту"- парень идет к мужчине, с которым я только что разговаривал, с вопросом, есть ли у него камера. "Нет"-говорит мужчина. Я отправляюсь дальше. Мужчина оставляет машину и идёт по рынку, спрашивая у редких торговцев, есть ли у них камера. Камеры ни у кого нет. Проходим до конца рынка. Мужчина указывает на проход: "Вон там резинщики, у них должна быть". Я вижу как  бы второй отсек рынка.
   Я соображаю человеческую психологию: торговцы - конкуренты. Но если вопрос о конкуренции снимается, то человек рад дать возможность заработать такому же сотоварищу-торговцу. Между ними отношения строятся на двух противоположных импульсах: отношения конкуренции - отношения враждебности. Снимаются отношения конкуренции, есть возможность помочь заработать - и люди помогают друг другу.
     Прохожу к "резинщикам". Парень выносит шины. Спрашиваю насчет камеры. Камер нет. А сколько стоит шина на жигули? От девятисот рублей. Снова какой-то поворот, вагоны, ларьки. Подхожу к единственному ларьку с открытыми дверями. Вижу простого парня. Справляюсь о камере. Он обращает голову куда-то во внутрь рынка. Выходит другой парень подобного же типа, но уже   с пронырливой физиономией. Повторяю вопрос. "Есть"-говорит он. "Сколько стоит?"-"250 руб"-Выражаюсь-"Сейчас цена такая"- говорит он.
   В руках у меня оказывается камера. Дождь продолжает полоскать. Делать нечего. Останавливаю идущую тридцатую маршрутку. Как бы не проехать остановку. И почему-то установка, что маршрутка должна остановиться на той же остановке, на которой я садился, когда ехал на авторынок. И в то же время ощущение какой-то неправильности в в моих мыслях. Ведь когда я садился в маршрутку, она ехала с какой-то противоположной конечной остановки, и, значит, если она должна будет остановиться на той же остановке, то она должна ходить по  кругу. Но обычно маршруты в одну и другую сторону одни и те же. Значит, маршрутка должна остановиться на противоположной остановке. Но перехода от мысли к конкретике у меня нет. Женщина говорит водителю: "Остановите на остановке". Машина останавливается - передо мной верхний рынок. Я расплачиваюсь и выхожу.
   Дождь полощет. От нечего делать снова прошелся по рынку. Продавцов явно больше покупателей. Я вспоминаю, как был здесь два года назад. Какое было оживление, какие толпы людей. Сейчас всё словно замерло. Возвращаюсь в машину, лениво завтракаю. Соснуть, что ли. Но здесь слишком оживленное место. Решаю возвратиться на кладбище.
   Здесь стоянка, на которой я ночевал, забита машинами. И вдоль дороги у кладбища выстроились машины. Присоединяюсь к ним. Пойти посмотреть могилу. Подошел к могиле. В общем, сейчас можно привести могилу в порядок. Возвращаюсь к машине, беру свой туристический набор - топор с пилой и лопаткой, возвращаюсь к могиле и начинаю крушить разросшиеся деревья, вырывать траву и пр. Дождь, между тем  перестал, в небе появились синие проблески. Пробую оградку. Сухая. Можно красить. Времени - три часа. Решаю, что покрашу одну секцию оградки, потом пройдусь по городу, поснимаю, а завтра с утра докрашу оградку и поеду домой. Сказано - сделано. Загнал машину на кладбище, на дорогу рядом с могилой, и начал красить. Когда закончил красить секцию оградки, часы показали уже пять часов. Деревья на кладбище высотой с пятиэтажный дом, подобны лесу, и внизу уже сумерки. Много не накрасишь. С другой     стороны, если я хочу что-то снять, нужно это делать сейчас.
   Я возвращаюсь на облюбованное мной место на старом рынке, беру фотоаппарат, запираю машину и "отправляюсь в город".

-3-

    "Нет, не только ради могилы бабушки я езжу в Ставрополь. Я всегда считал, что езжу ради могилы бабушки. Конечно, если бы не было могилы, у меня не было бы и чувства необходимости ездить в Ставрополь, и я бы никогда в него не поехал.
    Но не только ради могилы я ездил в Ставрополь. Я ездил в него за своим прошлым. За своим желанием снова прикоснуться, ощутить моё прошлое. Ведь мы - это наше прошлое, которое никуда не уходит, которое составляет нашу основу. Душа наша жива, пока живо наше прошлое. А наше прошлое - это наша внешняя среда. Наше прошлое - это наше сознательное я. В нашей жизни мы опираемся на наше прошлое. Оно никуда не уходит и ничем не заменяется. Наше раннее прошлое - это единственное наше родное. И вместо нашего прошлого не может возникнуть никакое другое родное прошлое. И поэтому нам нужно возвращаться к нашему прошлому, как к родной земле, чтобы приникнуть к ней, почувствовать её дыхание, её жизнь, и вместе с этим чувством её жизни почувствовать и нашу собственную жизнь.
   И поэтому я понимаю, почему люди должны умирать. Почему должны умирать одни люди и на их место рождаться другие. Потому что у человека только одно прошлое, только одно время земли. И другого прошлого у него не может быть. Но жизнь течет, реальность изменяется, и вот человека уже окружает иная реальность. Она может быть во много раз лучше прошлой реальности. Но это будет уже другая, иная, чужая человеку реальность. Он может в ней всё понимать, быть в ней успешным, но родной она ему не станет никогда. Она может быть даже частью его. Но не родной. Ничто не может заменить воздуха детства, криков шкракалей в канаве, ловли головастиков, крякающих уток, возвращающихся вечером к вашему крыльцу, мертвой курицы с высосанным лаской мозгом...
   Первый удар прошлому был нанесен лет десять назад. Я тогда этого не понял. Только неприятное ощущение возникло. Кажется, ощущение дома тогда было еще очень сильным, память дома была еще сильной настолько, что она перебарывала реальность. Я помню, когда я в первый раз приехал с фотоаппаратом, я снял и дом, и двор. Я был настолько рад увидеть свой дом, что те изменения, которые возникли, мной инстинктивно отбрасывались. Но уже в последующие разы во мне возникло неприятное чувство чужеродности, которое я не мог расшифровать. Что-то меня в доме раздражало.
В моё время это был одноэтажный дом. Это после уже надстроили второй этаж. Но в сегодняшнюю мою поездку я, наконец, понял, что это - чужой дом. Это чужой дом не только потому, что над ним надстроили второй этаж, но главным образом потому, что теперь в неё живут какие-то другие, чужие люди, с присущим им другим, чужим духом. Моего дома больше нет.  Как высказала своё ощущение Нина Бондаренко относительно могилы своего отца: "Там же теперь ничего нет. Так, кости лежат" А у меня от дома остались одни стены.
   На этот раз изначально, когда я только еще въезжал в Ставрополь, у меня возникло это ощущение, что я въезжаю в чужой, незнакомый мне город, словно город с другой планеты. Может быть, это произошло потому, что до сих пор я приезжал поездом, и попадал в старую часть города. Я видел вокзал, который нисколько не изменился.
Садился в автобус, который довозил меня до кладбища, а вечером, перед поездом, прогуливался по городу. А тут я заехал в город со стороны его новой части. Но всё-таки, видимо, не только это. Видимо, я сам изменился.

   Как бы там ни было, я взял фотоаппарат, запер машину и "отправился в город". Самое первое впечатление было - это женщины. Женщины в Ставрополе гораздо нежнее, женственнее ростовских женщин. Похоже на то, что в Ставрополе возникла женская мода на разговор с мужчинами посредством попы. Не знаю, многие ли мужчины станут отрицать то обстоятельство, что "попа - это лицо женщины". Ведь попы бывают самые разные, и не случайно в русском языке существует ряд названий для попы. В Ставрополе женщины явно нарочито виляют попами. В Ростове такого не увидишь. В Ростове женщины совершенно другие. Прежде всего, это существа, влюбленные в себя. Их точка отсчета - в них самих. Всё то, что за пределами их понимания - все это неправильно. Вид ростовских женщин - самостоятельный и деловой. В Ростове не мужчина берет женщину, а женщина мужчину, не мужчина говорит женщине "дай", а женщина требует этого от мужчины. Словом, в ростовской женщине сидит этакий хищник, который живет для себя. В Ставрополе женщина гораздо спокойнее, зависимее и пугливее. В Ставрополе целуются, а не женщина целует мужчину, удовлетворяя себя, как это имеет место в Ростове.
   Я свернул на улицу Артёма и через минуту оказался у автовокзала.
Здесь мы в последний раз стояли с Нелли, и не понимали друг друга. За всё время, пока я в Ставрополе, я впервые вспомнил о ней, и испытал чувство... пожалуй, отвращения... что, пожалуй, несправедливо по отношению к ней. Ведь каждый человек живет в соответствии со своей природой, и "никто ни в чём не виноват" Но встретиться с ней... Говорить не о чем. Я знаю, какая она, и вижу её теперь "не с той стороны, с какой видел тогда", и мне она не интересна. Она и никогда не была мне интересна. Это вот с этой, сегодняшней стороны. Но вот с другой стороны... Как же она была хороша тогда! Это ни в сказке сказать, ни пером описать!
   
 
  Вышел на площадь Ленина. Раньше здесь был пустырь. Здесь заканчивался Ставрополь как город. Дальше шли в основном одноэтажные домишки. Они тянулись какое-то время, а потом начинался лес. Весной, когда снег еще не сошел, мы ходили в него собирать подснежники.
   Смотрю на громадное здание, над которым развиваются флаги, и невольно припоминаются слова песни: "а в комнатах наших сидят комиссары", только теперь всё наоборот. Бывшие комиссары как-то незаметно переродились в поручиков Ржевских.


За зданием администрации построили новое здание театра, а мы с бабушкой ходили еще в старый театр, в котором теперь находится филармония.





     По правую сторону от администрации расположен краеведческий музей. В детстве я любил ходить в него, разглядывать всяких козявок. А, кроме того, это первое место работы Томы Бокаловой. В неё была влюблена мужская половина школы. Она не была красивой, но были в ней какие-то необыкновенная лёгкость и подвижность и нежность.




   А рядом с музеем, на месте этой какой-то стеллы раньше был верхний базар. Он был больше, чем нижний базар, но менее обустроен. В памяти осталось ощущение степи, среди которой расставлены длинные ряды столов торговцев.






   Напротив административного здания и гораздо раньше его построили краевую библиотеку. Я любил ходить в неё. В ней были тихие залы, удобные для работы столы.








   Правее библиотеки расположен стадион "Динамо", а чуть дальше - вот этот неказистый домик. Раньше в нём располагалось какое-то медицинское учреждение, и как-то мать послала меня сдавать кровь из пальца для анализа. Я пришёл и сдал как обычно кровь, и собрался уходить, как вдруг врач говорит: "Что-то ты бледный. Тебе плохо.  Пойди приляг на кушетку"- и взяла меня за руку и повела к кушетке и заставила лечь. А я  и не знал, что я бледный и что мне плохо, но "раз врач говорит, значит, это так и есть" И тут вдруг до меня дошли её слова о моей бледности, значение её слов. Оно заключалось в том, что мне ужасно неприятно было испытывать ощущение давления на палец, когда она буквально выжимала из него кровь. И с этим осмышлением бессознательного состояния у меня произошел срыв: для меня с тех пор - проблема сдавать кровь из пальца: раньше всякого реального давления я уже ощущаю это давление с такой остротой, что только что не падаю в обморок.  Достоевский употребляет термин "надрыв". Надрыв - это непроизвольная реакция, которую субъект не способен сдержать. Я бы наряду с термином "надрыв" ввел термин "срыв". Надрыв не предполагает осознания. Он предполагает срыв в реакцию столкнувшихся противоположных импульсов. Надрыв - это вещь ситуативная и актуальная. Поэтому надрыв - вещь временная. Срыв - это уже навсегда, на всю жизнь. В надрыве нет связи между сознанием и бессознательным, в нём бессознательное мгновенной лавиной прорывается через преграды сознания. Тогда как срыв основывается на осознании отрицательных факторов и предварительном отражении их и сопротивлении им.

   
  Я свернул на улицу Дзержинского и дошел до её пересечения с проспектом Октябрьской революции. Здесь на углу  расположено здание бывшего КГБ (сейчас ФСБ). Мне всегда была очень симпатична его строгая архитектура. Сейчас оно выглядит веселенько, а раньше это было однообразное тёмно-серое здание, и таким оно мне нравилось больше, чем его сегодняшняя гламурность..


 
   Если свернуть направо по проспекту революции, то выйдешь к городскому парку. То, что в первую очередь бросается в глаза - это что "деревья стали большими". В Ростове не встретишь ничего подобного. Громадные стволы деревьев устремились далеко в небо на высоту многоэтажного здания, так что кроны деревьев где-то далеко вверху и подобны крыше, укрывающей пространство парка.
    На снимке - бывшая танцплощадка. Сейчас не разберешь, что на ней находится. Это здесь Тома сообщила мне, что я пошляк, и сбежала, а я взбесился и хотел её "резать", но встретил знакомого и уподобился поручику Пирогову.
   Есть в парке и еще одна достопримечательность. Это маленький пруд с перекинутым через него ажурным мостиком. Прежде посередине пруда была скульптура русалки и рыбы, изо рта которой выливался фонтан воды. К моему разочарованию, скульптуры уже нет, а в пруду поселили двух лебедей и маленьких черепах.



   Часть проспекта Октябрьской революции от городского парка до проспекта Карла Маркса и по проспекту Маркса вниз до нижнего рынка - это центр старого города. Сейчас мы с вами продолжаем стоять на пересечении улицы Дзержинского и проспекта революции. На снимке - аптека. Есть вещи, которые странным образом отпечатываются в памяти. Такой вещью является эта аптека. На нижнем базаре есть еще одна аптека, знаете, как показывают в фильмах старые аптеки со специфическими фармацевтическими шкафами и пр. То есть заходишь в неё и чувствуешь, что это - медицина. В Ростове ничего подобного не увидишь. В этой аптеке я впервые узнал кое-что о рефлексе воровства. Как-то я зашел в аптеку за каким-то лекарством. В аптеке никого не было. В кассе лежали и смотрели на меня деньги. И я почувствовал, как рука непроизвольно хочет потянуться за этими деньгами, так что мне стоило усилий остановить её. Т.о. получается, что всякая честность имеет свою меру: в чужой карман не полезешь, а лежащие на земле деньги поднимешь. Десять тысяч не украдешь, а на миллион позаришься. Всё имеет свою меру выигрыша и риска, соотношения возможности пить шампанское и наказания за него. Поэтому когда люди говорят о своей честности или неподкупности, так ведь всё это относительно. Человек честен, потому что боится попасться и хочет спать спокойно. У всякого своя мера неподкупности и продажности.

   Наши вечерние прогулки с друзьями начинались от железнодорожного вокзала. Мы поднимались по аллее
пр. Маркса, тянущейся от вокзала до пересечения с пр. революции, здесь поворачивали налево, доходили до аптеки и затем возвращались назад, если не шли в парк. Обычно мы начинали идти медленно, потом непроизвольно скорость увеличивалось, и, наконец, мы обнаруживали, что почти бежим. Тогда мы снова сбрасывали скорость, и всё повторялось. Одной из прелестей этих прогулок были всевозможные разговоры. Как-то на аллее мы встретили одноклассниц, сидящих на лавочке. Мы подсели к ним. Но это неподвижное сидение на одном месте показалось неинтересным, и мы больше к ним не присоединялись.

   Сейчас мы с вами спустимся к пересечению проспектов революции и Маркса.
      Я всегда любил книги. Мне многие годы "на чужбине" снились сны этих двух в старое время книжных магазинов. Первый был маленький магазинчик военной книги. Сейчас это гастроном. А второй, в котором сейчас поселилась "высшая лига", был центральный книжный магазин. С какой любовью я в детстве выбирал в них книги, когда случались карманные деньги.



Это пересечение проспектов Маркса и революции. Сейчас на аллее мы увидим скульптуру детей, поливающих один другого  водой из кувшина, и затем поднимемся по аллее , на которой головы то ли рыб, то ли крокодилов льют свою воду, вверх, где меня ожидают неожиданные вещи.





           Итак, я поднимаюсь вверх по аллее, и останавливаюсь в недоумении: на месте этой плитки стоял построенный в мою бытность самый большой в городе кинотеатр, архитектурное решение здания которого было выполнено в чисто советском стиле с фигурами крестьян с колосьями пшеницы. Кинотеатр действительно был большой, с большим и малым залами. И я теперь стоял в недоумении: что сон сей значит? Только позже я понял, что у кого-то возникла фантазия посвятить это место истории возникновения Ставрополя. Вид, который открывается из этой точки, величественен в том отношении, что на горизонте мы видим громадную фигуру красноармейца в буденовке.
   Памятник этот совершенно новый. Еще два года назад и кинотеатр стоял на месте, и никакого памятника не было. В Ставрополе, сравнительно с Ростовом, при всём при том, что он разрастается и изменяется буквально на глазах, не видно предания анафеме большевистского периода истории. Все названия улиц, все памятники сохранены, и мы даже видим этот совершенно новый и величественный памятник красноармейцу. Тогда как в Ростове всюду, где только это возможно сделать так, чтобы не вызвать сильного возмущения, память о большевиках стирается. В Ростове плюнь - попадешь в церковь. Всюду, где надо и не надо, строются всевозможные храмы. В Ставрополе такого засилья церковного строительства, да и никакого церковного строительства  два года назад увидеть было невозможно. 
    Непосредственно за памятником построена балюстрада, с которой, как я понимаю, должен открываться красивый вид. Но эффекта не получилось. В моё время действительно из этой точки, как и с Комсомольской горки, открывался красивый вид на лес и пруды внизу. Но сейчас деревья сразу за балюстрадой разрослись, и ничего из того, что находится внизу, видеть уже нельзя. А ведь, кажется, только вчера я говорил Нелли, глядя на пруды с Комсомольской горки: "Давай спустимся к прудам"
  В Ставрополе издавна делают большие кресты из ракушечника. Если вы окажетесь на кладбище, то увидите не один огромный грубо вытесанный из камня крест. Надпись под этим гласит, что Екатериной второй посёлок преобразован в город Ставрополь. На втором снимке эта надпись повторяется. Я не могу сказать, были ли эти остатки крепости с бойницами в моё время, или это теперь построили.
   Впервые за всё время моё праздничное настроение начало портится. То, что я видел вокруг себя, это был не мой город. Это был другой город, город других людей. С этим неприятным чувством я возвратился на проспект Маркса. Но теперь на всё я уже смотрел иными глазами. Я видел не то, что еще сохранилось, а то, что вытесняет, уничтожает мой город.



     Мне всегда нравилось здание бывшего обкома партии и бюсты Ленина и Маркса напротив. Все это было как-то по-домашнему уютно. Всё это сохранилось. Но теперь рядом выстроили здание администрации, всё забито машинами, толчея. Не то. Всё не то. И я тороплюсь к Комсомольской горке, к моему любимому месту в городе. Обычно подходишь к ней, смотришь, и снизу вверх идут ступени, ступени, и далеко наверху всё это заканчивается балюстрадой, за которой стоит каменный танк. Там, наверху, сквер, скамеечки, и сверху открывается вид на зеркала городских прудов, на которых мы пропадали летом. Так всё это было когда-то. Но на этот раз я Комсомольскую горку не узнал. Не узнал в первую очередь потому, что "деревья стали большими", и уже одно это сделало Комсомольскую горку другой.
        Слева появился вечный огонь. Но то, что меня поразило, это строящийся вверху кафедральный собор, который словно придавил собой Комсомольскую горку, сделав её не видной. Такое ощущение, словно какие-то вши увидели хорошее место и заторопились занять его. Я поднимаюсь наверх

         Здесь каменный танк сдвинут вправо, в центре строится церковь, чуть левее - колокольня, а за ними скромно скрывается от лишних глаз новенькое здание партии "Единая Россия". Всё. На горке больше места не осталось. Моей  Комсомольской     горки больше нет. Я хотел сказать, что не понимаю. Вы хотите строить - стройте. Но почему нужно уничтожать построенное другими. Я хотел сказать, что не понимаю. Но, конечно, понимаю. Подобно тому, как лев поедает послед своего предшественника, так пришедшее новое время пожирает старое.
   Медленно спускаюсь по боковой аллее Комсомольской горки. Малолетки-девочки с наполовину спущенными на ягодицах штанами возятся с телефонами.
    Ладно, сделаю еще пару запланированных снимков, и к машине.

Это здание, в котором когда-то помещалось отделение Ставропольской железной дороги.







Это восьмая школа, в которой я учился со второго по четвертый класс. Как-то меня посадили с одноногим мальчиком; во время контрольной он утащил у меня промокашку, и я начал её отнимать, на что тот завопил, что даст мне костылем, а учительница возмутилась и сказала, как мне не стыдно  драться с калекой из-за какой-то несчастной промокашки. Мне стало стыдно от такого взгляда на меня, но я не чувствовал, что я неправ.



А это уже 64 железнодорожная школа. В моё время она была одноэтажной и белой. Вот уж эта ставропольская привычка надстраивать этажи







И, наконец, дом, в котором жила  Тома Бокалова. Прежде на углу этого дома находился магазин школьных пособий. Был он беленький, чистенький, аккуратненький.
   Как-то, когда Тома заканчивала педагогический и поклялась, что в деревню не поедет, я зашел к ним. Мать сказала, что она пошла в баню. Я ждал её на улице. Она подошла и сказала, что расписалась со своим музыкантом, но что "всё это так". Я понимал, что для неё это был выход не ехать в деревню. Я обычно отношусь ко всему так, что что моё, то моё, что не моё, я закрываю за собой дверь. Позже я встретил её как-то с лялькой на руках, но не подошел. Света Саплинова  заметила, что де Тома жаловалась, что муж пьёт. Не знаю, как сложилась её судьба. Впрочем, теперь уже всё всё равно.

   Я возвращался к машине с ясно выраженным ощущением, что  новый город активно пожирает старый город. И этот новый город глобален, он не имеет лица. Будет он называться Ставрополем, Ростовом, Краснодаром или Тихорецком, это будет всё один и тот же глобальный, безликий город со стандартными, одинаковыми людьми.
   Существует критическая масса. Еще только два года назад в этой критической массе доминировал старый город. Сегодня отношения перевернулись, и пройдет короткое время, и старый город останется только в памяти тех, кто когда-то жил в нём. А потом и они уйдут, и старый город превратится в призрак.

   Человеческая душа требует того, что является родным для неё. Человек может превосходно жить в разных местах. Но все эти разные места, как бы хорошо ему в них ни было, остаются для него чужими, его душе не за что ухватиться в этом чужом для неё мире, потому что родина у души может быть только одна. И я теперь понимаю, что такое ностальгия эмигрантов. А теперь представьте себе многие тысячи детей, выброшенных новым российским временем в детские дома и на улицу. Где их родина? Что хорошего они могут вспомнить о ней?! Стены детдомов? Общение с бомжами?

Я возвратился к машине и поехал на своё место у кладбища. Утром докрашу оградку и еду домой. "

-4-

    "Проснулся с рассветом. Занималось чистое, ясное утро. Не мешкая, заехал на кладбище и продолжил красить. Весь процесс окраски я разбил на отдельные операции, и дело подвигалось быстро. В какой-то момент возник импульс отвлечься от автоматизма работы и, не кончив покраски оградки, начать красить крест "ради разнообразия". Этого рода скачки вообще характерны для меня. И тут впервые я понял, что произойдет, если я это сделаю: я собьюсь с ритма. Ведь переход к окраске креста потребует включения ориентировочной деятельности, а ориентировочная деятельность значительно более трудозатратна и требует для себя большего времени. Словом, я не позволил себе отвлекаться. К началу десятого работа была закончена.
   Теперь мне предстоял путь домой. Не спеша, с удовольствием человека, хорошо сделавшего своё дело, позавтракал, снёсся с картой, и с ул. 8 марта - на Тельмана, затем на Доваторцев до пр. Ленина, с него - на Кулакова, а это уже практически трасса. Прекрасный, не жаркий солнечный день, хорошая дорога, за каждой очередной деревней прячущиеся гаишники с радарами, словом, всё хорошо. По пути прихватил девушку, возвращавшуюся домой из районного центра, поговорили "за жизнь". Потом она вышла, и "пошла писать губерния" - поля, лесные полосы, деревни, встречные машины, яркое неподвижное солнце, однообразный гул мотора, огни включенных фар встречных машин... Где-то через сто километров замечаю, что меня из-за однообразия начало клонить ко сну. Пытался петь, кричать, но это помогало ненадолго. И вдруг я замечаю, что словно сместился. Что я автоматически реагирую на свет фар встречных  машин, отворачивая при их приближении вправо, но все это становится все более тускло, и при всем при том у меня нет ощущения, что я засыпаю, что вот-вот усну. Мне кажется, что я все так же еду, не сплю. Где-то в какой-то точке я уловил этот исчезающий свет фар, в очередной раз отвернув автоматически вправо, и тут понял, что со мной происходит. Теперь я знаю, как засыпают за рулем: ты внутри себя не спишь, но твои органы чувств всё более отключаются от реальности, на которую ты продолжаешь реагировать, реальность всё более подменяется представлением реальности. Реальная дорога незаметно для тебя превращается в её образ, твоя реальная езда превращается в воображаемую езду, и незаметно для себя из реальности перемещаешься в её образ. Встречные машины всё труднее пробивают пелену представления, еще мгновение - и ты уснёшь, и не заметишь этого.
   Я остановил машину на обочине, взял свои спальные причендалы, сумку с едой и спустился в лесополосу. С каким наслаждением я растянулся на земле, прикончил остатки еды. Тишина, прекрасный воздух, стрекотание трактора, обрабатывающего поле через дорогу, что еще может быть лучше?! Подобно Штирлицу, я сказал себе, что встану через пятнадцать минут, и задремал. Пятнадцать минут - это золотое время. Это первая волна сна. После неё вы поднимаетесь освеженным и бодрым. Если вы войдете во вторую фазу длительного сна, то пробуждение у вас будет тяжелым. Это уже испытано многократно. Через пятнадцать минут я встал, и поехал дальше.
   Мне кажется, дорога домой всегда кажется короче. Через несколько часов, без дальнейших приключений, я дома".

   Давным - давно мне приснился сон, как будто с неба ко мне слетела синяя птица необыкновенной красоты и нежности, и этот сон поразил меня. Я рассказал сон Майе Яковлевне. "У меня тоже бывают  подобные сны"- сказала она, приняв его за обычный эротический сон. Но совсем не эротика была в этом сне главное. Сейчас мне кажется, что синяя птица  - это какая-то важная точка любви в нас, обусловленная нашим прошлым. Когда прошлое перестаёт быть реальностью, синяя птица улетает.

   21.06.09 г.