на главную страницу
визитка
назад

Прошлое в настоящем

Часть первая

Вызверился

-Где справки по цехам за сутки?
-Девочки еще не приносили.
Это происходило регулярно. И всякий раз он возмущался: "Что, до сих пор не принесли? Ну, я им сейчас устрою."
Он шел к девочкам, стучался, и виновато - униженно просил: "Девочки, вы еще справки нам не передали." Девочки недовольно - свысока отрывались от подкрашивания губ, весь вид их говорил: вот, приперся. Рылись в бумагах и кидали ему справку. И от того, как они пренебрежительно - нагло всё это делали, он чувствовал себя неприятной мошкой, а, взяв справку, почему-то униженно-подобострастно, криво улыбаясь, благодарил и выталкивал себя за дверь, а девочки его провожали недовольно-ненавистными взглядами, а он всё никак не мог понять, чем он заслужил эти ненавистные взгляды. Значит, есть что-то такое противное в нём, что делает его таким неприятным и отвратительным. И он начинал сам чувствовать себя неприятным и отвратительным, и это еще сгибало его плечи и он старался быть незаметнее. Он не знал, что со всем этим можно сделать, как с этим можно бороться.

На этот раз он даже не возмутился. Он круто повернулся и пошел к девочками, не чувствуя себя. Дверь была заперта. Он затарабанил дверь, и из-за двери раздался раздраженно-недовольный неприятный женский голос: "Сейчас". И он почувствовал, как эти раздраженные нотки чужого голоса что-то включили в нём . В ответ он затарабанил еще сильнее. Дверь открылась и его ненавистный взгляд уперся в глаза девушки. Девушка отлетела от него со словами:"Что вы на меня так смотрите?!" Он ничего не отвечал, и медленно шел на неё" "Сейчас, сейчас" -сообразив, залепетела девушка и бросилась к бумагам. Другая кинулась помогать ей. Достали справку и протянули ему. - "Где должна быть справка"--зашипел он и начал приближаться к девушке. Вторая залепетала: "Соня, ты же неправа. Я же тебе говорила"- Девушка со справкой вылетела в коридор" Возвращаясь, она искательно сказала: "Извините, Иван Семенович!"
Он вернулся к себе, и только сейчас почувствовал напряжение, сковавшее его тело. Он удивился самому себе. Он мог бы задать себе вопрос: что это с ним было? Но он не задавал себе никаких вопросов, словно настоящее его состояние было естественным продолжением предыдущего. Для него вдруг открылась истина, о существовании которой он не подозревал. Эта истина состояла в том, что в соседней комнате он имеет дело не с людьми, а с животными. Он не мог предположить, что возможно такое, но явно это было так: пока животное бьют, оно лижет вам руку. Перестали бить - и оно бросается на вас. Это - естественное поведение животного. Единственное, что сдерживает эту тварь - страх. Её любовь - это любовь страха. Она любит вас потому, что боится. И она начинает ненавидеть вас, как только перестаёт бояться. И она с радостью и удовольствием чавкает вас всюду, где это ей удаётся. Это - её естественное состояние
. И тут до него стало что-то доходить: он вспомнил бесконечные жалобы на Мельника за его хамство, за то, что он людей за людей не считает. И вспомнил не понимаемые им до сих пор слова Бердникова, на лице которого постоянно присутствовало выражение страха, и его слова: "А как же нас не ругать и не наказывать. Ведь тогда мы ничего делать не будем". Значит, в человеке есть человек и животное. Но человек этот лишь в себе человек, в своей субъективности. Это про себя, в ничего не обязывающих разговорах, "трескотне" он чувствует себя человеком и выступает в роли человека. Но как только вопрос касается его отношений с другими людьми, регулятором его поведения становятся инстинкты. И эта сторона его поведения - его непосредственная реальность, его животный опыт, о котором он так прекрасно рассуждает, но о котором он может только рассуждать, но вмешиваться в который не может и рассматривает практическую реальность как данность, в которой его инстинкты, противостоят инстинктам других людей.
Вообще здесь присутствует странная вещь: человек видит других и не видит себя. Он видит, что делают другие, дает оценку их действиям в соответствии с принятыми стандартами в обществе. Но он не видит себя и не видит и не знает, что он делает. Он ничего не знает о самом себе.
Он- машина, воспринимающая свою окружающую среду и реагирующая на среду. Но эта машина не воспринимает самое себя.
До Ивана Семеновича дошёл смысл слабости его позиции: животное воспринимает и оценивает другого человека не по его человеческим, а по его животным качествам. Но животное воспринимает человека как слабое, никчемное животное, и это вызывает в нём естественную для него агрессию безнаказанности.

Эти качества в человеке -человеческого и животного - проходят разные фазы. Так, если мы имеем эти две переменные - человеческое и животное, и отношение между этими двумя переменными всегда таково, что они рассматриваются как противоположности, и тогда одна из них положена, другая снята, то получается четыре фазы: мы имеем две фазы положенности животного, при которых животное активно или пассивно, то есть либо инстинктивно действует, либо инстинктивно воспринимает, и мы имеем две фазы положенности человеческого, в которых человек либо действует как человек, то есть в соответствии с содержанием его понятий, либо же он воспринимает реальность через призму понятий.
Когда положена одна сторона противоположности, другая сторона вытеснена в бессознательное, и, естественно, наоборот.
Соответственно, человеческое я по преимуществу привычно отождествляет себя, фиксируется на одной из сторон противоположности, и это отношение отождествления, фиксации является, по - видимому, врожденным, и никакое воспитание в этом уже ничего изменить не может. Это отношение всегда таково, что одна сторона - человеческая, ДУХОВНАЯ, и другая сторона, ЧУВСТВЕННАЯ, в качестве врожденных, в общем, инстинктивны. Тогда как другая сторона, для духовной - чувственная, для чувственной - духовная - познаются, причем, каждая из них познаются посредством положенных механизмов: чувственная сторона познает законы духовной на основе чувственных механизмов, духовная сторона познает законы чувственности на основе собственных, понятийных механизмов. Т.о., в обоих случаях мы имеем то, что познается, и то, при посредстве чего познается. Духовность будет переводить чувственность на свой язык понятий, чувственность будет переводить понятия на язык чувств. Т.о. одна сторона противоположности отражается в другой.

Но человек, в качестве "универсального" существа, обращается к реальности всеми четырьмя своими отношениями, независимо от того, на какой стороне - духовной или чувственной - фиксировано его я: он проходит две фазы чувственности - восприятия и действия, и две фазы духовности - также восприятия и действия. Если я человека фиксировано на духовности, то он проходит две активные фазы - духовности- когда он либо активно действует в реальности на основе сформированных у него понятий, либо же активно воспринимает реальность, формируя понятия. И фаза пассивная, бессознательная, когда он действует в реальности фактически неуправляемо, либо же точно также неуправляемо воспринимает реальность.
И этого же рода закономерность связана с фиксированностью я человека на чувственности: активным, сознательным действием в сфере чувственности, а также пониманием, осознанием её, и бессознательным поведением с наступлением духовной фазы, в активную часть которой человек действует по сказочному принципу "носить вам не переносить" (покойников), или, когда наступает фаза восприятия, он начинает выдавать такие "духовные перлы", в основании которых лежит, разумеется, логика чувственности и которые не выдерживают никакой критики.

Картинка, которая описана выше, иллюстрирует отношение между чувственным типом и духовным, когда духовный тип оказывается в фазе активности чувственности, а чувственный тип оказывается в фазе пассивности духовности.

Часть вторая

Расчет

Звонит Гребенщиков:
-Иван Семенович, проводи меня, разговор есть.
И.С. не хотелось никаких разговоров, и он специально пошел на встречу другой дорогой, рассчитывая на то, что они разминутся, и у него будет оправдание. Но, т.ск., "от судьбы не уйдешь", и, как ни странно, их пути пересеклись. Они вышли за проходную. Гребенщикову без конца звонили на мобильник. И. С. подумал: "Это - стиль руководства. Интересно, что бы ты делал без мобильника". Неожиданно И.С. увидел Сергея Дмитриевича. Они не виделись лет пять. И.С. подошел к нему, поздоровался. Хотелось поговорить, но нужно было догонять Гребенщикова. Гребенщиков, наконец, поймал момент между звонками. "Иван Семенович, нужно сделать расчет" И он начал было объяснять, но тут ему снова зазвонили. И.С. махнул рукой: я понял. Гребенщиков пошел к машине, а И.С. возвратился в цех.
Его взмах рукой означал, что он знает, что от него требуется, но он означал также, что то, что от него требуется, это бесполезно, как бесполезно и вредно всё то, что они в последнее время делают. Но он уже давно привык к тому, что у него не спрашивают, что следует сделать, и он установился на точке, на которой установились большинство руководителей среднего звена: что им всё равно, платят, и ладно. Что есть хозяева, и это их головная боль, и то, что всё движется к краху, это от него никак не зависит, а потому и не его дело. И он, как и все, согласно кивал, получив очередной глупый и вредный приказ, и выполнял его или делал вид, что выполняет, со спокойной, давно ставшей уже равнодушной и насмешливой совестью.
Слово "расчет", сказанное Гребенщиковым, повернулось к И.С. не своей фактической, буквальной стороной, а совсем иной, неожиданной. Впрочем, для И.С. это обстоятельство не представляло собой ничего необычного: он и вообще любил заниматься вещами, которые, очевидно, не имели никакого практического смысла и не приносили ему никакой пользы. Это можно было бы назвать сном наяву. В содержательном отношении это ничем не отличалось от тех бесконечных разговоров, которые мы все так любим вести, в которых легко даём решения любых проблем. Разница состояла только в том, что И.С. был охотник попредставлять, что бы он сделал, «если бы был царь», следуя в этом отношении за Бальзаминовым.
Так случилось и на этот раз. Очутившись в кабинете, он сказал Наталье, что его ни для кого нет, и сразу почувствовал себя важной персоной. Он прошелся несколько раз по кабинету, подошел к столу, взял карандаш и начал нечто рисовать на листе бумаги.
Проблема, которой он сейчас занимался, называлась: "как избежать брака при сборке карданных подшипников". То, что в результате этого появилось у него на листе бумаги, ничего нового собой не представляло. Он просто возвратился к схеме, которая существовала в советское время: на листке возникла бригада наладчиков, отвечавших за безаварийную работу автоматических линий, бригады рабочих, специально обучаемых для работы на линиях, контролеры и пр. Каждый отвечал за свой участок, и результаты работы всех непосредственно привязаны к зарплате. Он даже прикинул, какие потребуются затраты на всё это и как скоро они окупятся. Полюбовавшись на своё произведение искусства, он бросил его в мусорную корзину. В цехе давно уже нет никаких бригад по обслуживанию автоматических линий, нет и самих автоматических линий, практически нет и рабочих. И.С знал, что нужно начальству. Он достал новый лист бумаги, и быстро написал справку  "для улучшения организации производства, снижения брака и сокращения непроизводительных потерь следует сократить в цехе ПКП две единицы рабочих должностей и должность помощника мастера. Комплект рабочей силы в цехе обеспечить её за счет посылки в цех инженерно – технических работников из отделов на сборку подшипников, благодаря чему будет обеспечена экономия финансов. Приложив соответствующие расчеты, он отправил справку Гребенщикову, нисколько не сомневаясь как в том, что эта справка будет немедленно принята к исполнению, как и в том, что, если бы он отправил первый свой расчет не в корзину для мусора, а Гребенщикову, то был бы тут уволен как «враг народа», то есть как враг господ из совета директоров и финансовых руководителей.

Часть третья

Человеческий фактор

Выполнив поручение, И.С. под него занялся своим любимым делом – фантазиями.
И.С. представил себе производственный цикл:
Сначала идет закупка материальных ресурсов. Затем происходит соединение материальных ресурсов с рабочей силой, в результате чего появляется продукт, который отправляется потребителям. При этом продукт часто оказывается некондиционным, и потребители его возвращают. Возвращённые на завод подшипники демонтируют, собирают заново, и никто всерьёз не задумываться над тем, почему это происходит и во что это удовольствие оборачивается заводу..
Кажется, логика производственного процесса и технологического цикла ясна, и не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы отразить её и следовать ей. Однако, ничего этого не происходит. Можно нафантазировать любые, самые замечательные схемы, самые разумные схемы, которые, по идее, должны прекрасно работать и давать прекрасный результат. И, тем не менее, они не будут работать. Можно, конечно, говорить о неразумности участников производственного процесса, что они "не понимают" своего счастья и своего блага, но это ведь всего лишь слова, а реальность - то другая. И тут И.С. делает своё "великое" открытие, которое он называет про себя "человеческим фактором". Сверху до низу никому это не нужно: начиная с совета директоров, генерального директора, его зама по экономическим вопросам до самого последнего рабочего- каждый думает только об одном: о получении денег, и никто ни за что не несет никакой ответственности: независимо от эффективности работы предприятия, высший эшелон получает свои 4-5 тысяч долларов ежемесячно, так же, как свои 4-5 тысяч рублей получает ежемесячно рабочий.
И это - ежемесячное получение причитающихся им денег является единственной целью всех.

Значит, существо человеческого фактора состоит в том, что он во всём видит свои собственные цели, свой собственный интерес. И если он что-н. и делает для общего интереса, то только при условии случайного совпадения его частного интереса с общим.

И.С. задумался: как сделать так, чтобы частный интерес субъекта совпадал с общим?

Между тем, его мысль автоматически продолжала идти по накатанной дорожке.

«Прежде всего, следует посмотреть, как работает производственная структура. Должна существовать служба, которая специально занималась бы анализом работы производственных структур, исследованием причин как их эффективной, так и неэффективной работы и соответствующим их изменением. Сама эта служба должна оплачиваться в зависимости от того, насколько эффективно она работает. Ведь правильная организация производственного процесса обеспечивает существенную прибыль, точно так же, как всякое неправильное решение ведет к разрушению производства. Есть исходная точка, есть болезненный узел, и когда он развязывается, он должен быть соответствующим образом оплачен. И, напротив, неправильное решение должно быть связано с материальной ответственностью для допустившими их. Ведь рынок не знает сентиментов, и его законы должны действовать в любой части рыночной системы. Крупное предприятие в силу неповоротливости его административной системы, вследствие давления человеческого фактора становится неэффективным, будучи предоставлено самому себе.»

Ему припомнились слова: "Маркетинг жирует. Они выходят на рынок, и заключают договор с теми, кто им больше отстегнёт. Как ты думаешь, почему волгоградцы перестали у нас закупать подшипники? - потому что наши жались, не отстегнули ребятам, а другие это сделали". Он остановился: он всегда полагал, что все проблемы связаны с неправильной организацией труда. Организация труда действительно была неправильная, в том смысле, что о ней вообще не думали. Он подумал о том, почему на заводе неправильная организация труда, и снова пришел к мысли, что дело не только в том, что у людей "тяму не хватает", а в том, что то обстоятельство, что у людей "тяму не хватает", связано вовсе не с тем, что они глупы, а совершенно с другим обстоятельством, которое можно назвать человеческим фактором. Снова его мысль уперлась в человеческий фактор.

"Это связано вообще с примечательной чертой человека: любовью командовать и любовью жаловаться. Собственно, эти две любви - это одна и та же любовь. В чем проявляет себя любовь командовать: в том, чтобы я мог сказать любую глупость, и чтобы эту глупость беспрекословно выполнили. А если это не получается, то тут и возникают бесконечные обиды и бесконечные жалобы на жизнь. Всё человеку не так: и это не так, и другое не так, и вообще всё раздражает и всё плохо. Но вот удалось покомандовать - и глаза уже блестят, и голова поднимается, и грудь колесом выпячивается. Сама формула субъективности как раз и состоит в том, что она не терпит никаких для себя ограничений. И вот вся эта масса человеческих субъективностей сталкивается между собой, устраивает союзы и антисоюзы, заботясь только об одном - об удовлетворении своей субъективности в первую очередь. И если она и делает что-то, объективно полезное и необходимое и ему и обществу, то происходит это случайно, просто потому, что оказалось, что это совпало с субъективным интересом. Значит, весь вопрос состоит в том, что следует сделать для того, чтобы субъективный интерес субъекта совпал с общественным интересом."

И.С. понял, что его мысль сделала круг и снова уперлась во всё тот же «человеческий фактор». Он ходил по кругу, и ему никак не удавалось вырваться из него. Он сделал еще одну попытку.

«Существует рынок, существуют производители товаров. Но внутри всякого предприятия действует в основном административная система, а не рынок, а всякая административная система характеризуется тем, что представитель всякого её звена, с одной стороны, подчиняется высшему звену, то есть подчиняется человеческому фактору высшего звена, и, в то же самое время, удовлетворяет свой человеческий фактор по отношению к низшему звену. Административная система, в этом смысле, не предполагает равноправной борьбы человеческих факторов, напротив, она устанавливает преимущества одних групп людей по отношению к другим группам, когда субъективная воля вышестоящего оказывается законом для нижестоящих.»

«Но, если это имеет место, значит, существует и механизм, поддерживающий этот порядок. И тут он припомнил рассказы Шаламова с их описанием того, что представляет собой такой механизм.
Существуют люди, которые пишут законы, и существуют люди, которые и которых заставляют исполнять эти законы. В этих законах, в соответствии с потребностями административной системы, описывается всё: задаются нормы выработки, задается перечень наказаний за невыполнение нормы от сокращения нормы довольствия до карцера и добавления нового срока, определяются ответственные за исполнение закона и их ответственность за неисполнение. Совершен побег – пока это системе не было нужно, за него не добавляли нового срока. Когда потребовалось – появилась расстрельная статья. И наказываются все – как беглецы, так и те, кто обязан был не допустить побег. Ответственными оказываются все, снизу доверху. И машина работала. Человеческий фактор никуда не делся. Он вынужден был приспосабливаться к условиям существования, и интересы человеческого фактора сместились в соответствии с этими условиями.»
«Что такое сегодняшний завод? – это отрыжка советской системы, когда социальные условия изменились, а люди остались прежними. Административной системы во всём великолепии её могущества с её системой наказаний за неисполнение не существует, а люди продолжают вести себя так, как будто бы она существует. И они еще продолжают говорить: «А мы прикажем». А нижестоящий человеческий фактор делает вид, что со всем соглашается, показывает кукиш в кармане и говорит про себя: «А мы положили на ваш приказ»

После работы И.С. неспешно идет домой. Его окликает Андрей Горшков. Андрей недавно уволился с завода, перешел в сервисную фирму по продаже финских  рубочных станков. Рассказывает, что был в нескольких командировках. Сейчас ему платят ученические. «Это сколько?»-спрашивает И.С. «Ну, я получил две зарплаты. В два раза больше, чем получал здесь.» Здесь у Андрея выходило 10 тысяч. Андрей продолжает: «Приезжаешь на государственный завод – всё то же, что у нас. Беспорядок, станки грязные, неухоженные. Приезжаешь на частный завод – станки вылизаны…»
- Да ведь у нас завод вроде частный.
-Завод частный, а руководители – из прошлого.

11.07.07 г.