на главную страницу
визитка
назад

Посвящается Ивану.

    На первом курсе мы жили втроем в комнате общежития: я, Боб и Иван.
    Боб   парень шебутной, и из-за этого девушки считают его крайне несерьёзным, и совершенно напрасно, потому что вся его шебутность всего лишь форма, в которой живет вполне уравновешенный, старательный, довольно тихий несмотря на всю свою шумливость, безобидный  и   воспитанный человек. Может быть, это отношение к Бобу как легкомысленному при том, что ни в чем действительно легкомысленном он никогда замечен не был,   связано с тем, что с ним невозможно   установить контакт. Он всегда   где-то, на другой стороне и сам в себе. Боб есть, но вы не ощущаете его. На месте ощущения его массы   что-то изменчивое, призрачное и непонятное. Поэтому отношения с Бобом строются  на уровне формальных, официальных слов.
   Словом, Боб в нашей комнате существовал сам по себе, подобно тому, как существует муха где-нибудь в углу комнаты: она сама по себе, и ей нет никакого дела до вас, ну, а вам, соответственно, до неё. Она как бы есть, и её как бы и не существует.

   Иван был откуда-то из Сибири, то ли из Томска, то ли из Омска, но даже и не из города, а из какой-то там деревни.
   Есть люди, с которыми вы непроизвольно сходитесь, которых вы ощущаете и которых любите, так что когда они уходят из вашей жизни, вы ощущаете потерю. Примерно такого рода отношение у меня было к Ивану.
   Иван был грубо сколоченный и по-видимому незатейливый, естественный парень. Конечно, в то время я не понимал его и не понимал того, что с ним происходит, и, хотя слухи о нем кое-какие доходили, тем не менее они были то, что называется  "откладывались в подкорке", не вызывая во мне размышления, потому что опыта у меня в этой области не было, да и защищен я был от подобного рода размышлений естественной реакцией вытеснения мыслей о смерти в бессознательное. Это вроде бы было, но этого не должно было быть, а раз этого не должно быть, значит, его и не было, и нечего на это обращать внимания.
   Да ведь, конечно, и не до этого, не до этих всевозможных копаний в человеческих душах тогда было. Тот, кто помнит себя первокурсником, должен помнить и своё тогдашнее настроение: ты весь захвачен будущим, перед тобой новые горизонты, новая жизнь, словом, в это время каждый занимается самим собой и интересен самому себе. И я, конечно, в этом отношении не был исключением. Но всё же, может быть, а, может быть, мне это только так кажется, я, в отличие от многих, при всём при том смотрел на всё это как бы со стороны, оставался в роли наблюдателя, и основной была именно эта последняя позиция. Я понимал, что  перед нами  настоящее, ведущее в будущее и пр., но, тем не менее, может быть, из-за своей лени, или из-за своей бесстрастности,  я не был целиком в этом настоящем, а только требуемой обстоятельствами своей частью. Я не был деятелем, я плыл по течению.  И мне не то что претила  бьющая ключом страсть людей, тождественных с их реальностью и стремлением реализации себя в ней; мне была скучна и сама эта страсть, и это безудержное стремление собственной, во что бы то ни стало, самореализации себя как индивида, доказательства чего-то и кому-то, что ты на рубль дороже остальных.
   Видимо, эта моя психологическая особенность и явилась основанием моего отношения к Ивану. Я в то время не обратил внимания на слухи, что Иван у себя в деревне пытался покончить с собой, и что он и уехал из деревни и поступил в университет с тем, чтобы избежать рецидивов. Сам Иван    о самоубийстве или о своих мыслях о самоубийстве никогда со мной не говорил, да и странными   показались бы мне  такие разговоры, я его попросту бы не понял; и я, конечно, ни в какой мере не рассматривал Ивана с этой стороны. Впрочем, вероятно,  он не говорил об этом со мной, но говорил об этом с другими, иначе откуда бы могли появиться слухи о его попытках суицида и пр. Словом, не знаю.
   То, что мне больше всего нравилось в нем, это, как мне тогда казалось, его спокойствие и, главное, его свобода, свобода от этого суетящегося вокруг страстного мяса, реализующего свои частные цели в такой мере, как будто  ничего кроме этих частных материальных практических целей  в жизни больше ничего  не существует.
   Сейчас, вспоминая себя и его в то время, я представляюсь себе гораздо младше того моего возраста, который был у меня на самом деле тогда, чем-то в роде маленького ребенка, и в то же самое время Иван мне видится человеком, прожившим жизнь, стариком, да и вид у него был "как бы" старым. И выглядит для меня вся эта ситуация, в которой я выступал в роли наблюдателя, ситуацией, в которой находится ребенок, который наблюдает жизнь старших, который хотя  и выполняет   обязанности старших вместе со всеми, но который, тем не менее, по самому своему возрасту не может быть адекватен взрослой  жизни, не может понимать её, а потому она вызывает в нем напряжения.
    Видимо, потому моя душа и отдыхала на Иване, что окружавшая реальность  буйства инстинктов жизни вызывала во мне напряжение, и только в Иване я не чувствовал этой страстности и напряженности, и это позволяло мне быть с ним самим собой.
   Преимущественным настроением Ивана было уныние. Тогда я не понимал причин этого и противопоставлял им свои аргументы. Но всё это было тогда, а  пишу я обо всём этом сейчас, и поэтому и буду описывать так, как это мне всё это видится теперь, а не в то время, т.ск., подставив себя теперешнего в тогдашние обстоятельства.
   Было такое ощущение, что Иван постоянно пытается за что-то зацепиться, и  ему также постоянно не удается это  сделать. Такое ощущение, что у него нет никаких потребностей и он не в состоянии их сформировать.
   Представьте себе человека, живущего в далекой деревне и пресытившегося ею. Он приезжает в громадный город и он, деревенский парень, легко поступает в университет. Учеба не вызывает в нем  затруднений, в отличие от нас. Ему не приходится с собой бороться и потом гордиться тем, что он всё-таки это сделал. Он живет в этой жизни как в прошлой, как будто всё это уже было отжито, и поэтому скучно и не вызывает эмоций. Его не покидает ощущение, что он не живет. Он живет, но он не живет. Нет чувства, ощущения жизни. И все его попытки пробиться к ним заканчиваются неудачей.
   Иван мне жалуется: и водка меня не берет. Стремясь убежать от чувства, что он не живет, он пьёт, однако он не пьянеет, не теряет сознания. Он пьёт, но не бывает пьяным.
   Он пытается найти выход в отношениях с женщинами. Он их удовлетворяет, но они не удовлетворяют его, они ему ничего не дают. Как-то вечером захожу в комнату, Иван лежит в постели с какой-то девицей. Мне было не до них, за день я набегался,  лег и тут же уснул. На следующий день Иван говорит: "Ну, удовлетворил я её надолго" А Боб возмущается: "Что это за безобразие, чтобы никаких девиц впредь не было в комнате"
   Так в этой непонятной жизни Иван протянул до второго семестра, а весной бросил университет и уехал домой.
   Еще через год я узнал, что Иван покончил с собой.

    04.10.07 г.