на главную страницу
визитка
назад

Сашкина обида

Утро воскресенья. Лето. Тамбов. Мы на заводе запускаем станок. Живем на первом этаже женского общежития. Лениво просыпаемся. Из туалета возвращается Сашка. Возмущенно: "Что за дела, е...ь и резать, опять девки заняли наш душ" Никто не отзывается. "Ну, я им сейчас покажу"- берет полотенце и уходит. Через неприметное время возвращается. Вид растерянный. "Ну, как,- говорит Борис Иванович.- показал им? "Да ну их"-говорит Сашка и отводит глаза.

Я со вчерашнего вечера мечтаю о рыбных консервах на масле. Выхожу из общежития, поворачиваю за угол и натыкаюсь на труп молодого парня. Иду в магазин, покупаю консервы, возвращаюсь. Спрашиваю, что это за труп лежит за углом. "Да пьяный парень к женщинам на второй этаж лез, сорвался". Ну, ладно. Ем консервы. Забегает Вася. Он "подзаженился" где-то на четвертом этаже, и когда мы в Тамбове, живет там. Сашка между тем мучается бездельем. Отправляется в соседнюю комнату, к Вениамину, который специально отселился от нас в отдельную комнату, чтобы жить спокойно. Раздается гром включенного магнитофона. Сашка сидит рядом с важным видом. Вениамин нервничает, но молчит. Так проходит с час. Сашка сидит всё с таким же важным видом, и для пущей презентабельности курит. Это у него называется "ловить кайф" Некурящий Вениамин, наконец, взрывается матом. Сашка, вполне вошедший в свою роль, заявляет: "А тебе какое дело, в натуре, е...ь и резать, вот лежишь и лежи" Но силы не в пользу Сашки, и он ретируется.

Меня мучает жажда. Пью холодную воду, и всё масло консервов поднимается к горлу. "Как я вчера хотел консервов, а что в них хорошего?" - разочарованно думаю я.

Солнце в зените.

"Пойдемте в пивбар, у меня рыба есть"- ноет Сашка. Никто никуда идти не хочет, разводим лень.
Сашка не успокаивается. Думаю: "Все равно делать нечего, хоть пройдусь" По дороге Сашка покупает чекушку. Как только переступаем порог пивбара, Сашка преображается, как рыба, которую, наконец, выпустили в водоём. "Нет ничего лучше хорошего разговора" - так начинает Сашка, добавляя водку в свой бокал с пивом.
Народа в баре мало. Лениво жужжат мухи. Жесткое летнее солнце обливает почву жаром.
Сашка сделал глоток, другой, зажмурился, достал рыбу и начал её чистить. "Я, внатуре, какой человек? Вот представь себе, вот я пацан, да? Я всегда был правильным пацаном. Я правильный пацан. Вот, например, у нас на улице. Например, когда я был еще молодым и красивым, можно сказать, орлом - Сашка на минуту затуманился, словно облако на него нашло. Потом, видимо, облако прошло, и он встрепенулся. - Вот, например, я пацан, и есть старше пацаны; так что, если старшие пацаны мне скажут: Сашок, сгоняй за пивом, или там за сигаретами, так что, я всегда готов, со всем уважением. Потому что я так воспитан. Потому что я такой. Или там старшие пацаны разговаривают между собой, а я слушаю. Так я же слушаю с уважением и вниманием. Я, можно сказать, учусь, впитываю науку. Я оказываю уважение, потому что - старшие. Или, скажем, малышня. Я говорю, к примеру, малышу: давай деньги, какие у тебя есть. Так он же должен отдать их мне, если он настоящий пацан. А если не настоящий - так я ему бац в мордень, чтобы, значит, понимал жизнь, и что к чему в этой жизни. Я многих, всех пацанов на нашей улице так воспитал. Чуть что не так, чуть поперечил - в хобот. И вот что ты думаешь. Сейчас они все выросли, стали выше и здоровее меня, там у них кулак как два моих, ударят - убьют - а они при встрече ко мне со всем уважением. "Здравствуйте, - говорят - Александр Дмитрич. - Спасибо вам за науку, за то, что наставили на путь истинный, правильно воспитали."

Высказывая всё это, Сашка тянет из бокала пиво, неизменно подливая в него из чекушки; его начало развозить, и пропорционально этому на его физиономию все чаще стала находить тень.

-Но вот представь себе, какие на свете есть люди. Я их и людьми не могу назвать. Что это за люди. Это не люди. Вот посмотри на меня. Ты видишь меня? Ну, что я такое? Разве я человек? Нет, я не человек. Я - тень от человека. Видел бы ты меня в мои 20 лет. (Сейчас Сашке 25. Это молодой мужчина, с казачьими усами, шевелюрой и выражением лица Ноздрева, роста выше среднего, с узким тазом и широкими плечами.- Чем не картинный красавец?!)
Красавец, лицо - кровь с молоком. А силища, сколько силищи - то было. И как она играла! Меня на улице все боялись. Да я к любому подошёл, "ну, что ты, шавка"- и смазь ему по всей форме. А тот только и способен, что глазами хлопать да говорить: "Извините, Александр Дмитрич". А что я такое сейчас? Человек? Тень от человека. Так просто, плюнь да брось. Что это, жизнь? Так, доживаю."- рука тянется к чекушке; прозрачного зелья - на дне. Сашка смотрит затуманенным взором сквозь стекло бутылки, выливает остатки в бокал с пивом. Лицо его хмурится и становится почти суровым. Не глядя на меня, он выбирается из-за стола и на ватных ногах выходит.
Проходит несколько минут. "Что, всё? - думаю я, и тут же отвечаю себе:- нет, не всё.": Сашка вернулся с новой чекушкой. Придвигается очередная кружка пива, раскупоривается бутылка, и всё идёт по следующему кругу.
Сашка с серьёзным и важным видом, словно священнодействуя, заряжает свой бокал, пригубливает, и я вижу, что сейчас он намерен высказать что-то важное для него.


"Строили мы ферму. Бригада была большая, расселили нас по деревенским избам. Ну, и нас втроем. Меня с моим корешем, и еще с одним.
А он, знаешь, какой-то не такой. Фуфло, а не человек. Какое-то западло, только я всё никак не мог понять, какое.  Ну, что тут. Я, конечно, всегда готов с человеком поговорить. Там, встаем утром, ну, я ему в хобот. И не сильно, а так, чтобы проснулся. Или там обед наступает, а я к нему подойду, и сделаю глубокую смазь. Ничего не помогает. Никакого вхождения в понятие. Вот я хочу тебя спросить: это что, человек? Разве такими человеки бывают? Ну, к тебе отнеслись по- человечески, так и ты же должен как-то отреагировать, понять. Нет, ничего не понимает. Ну, я сперва еще как-то внимательно к нему относился. А потом уже и терпенья не стало. "Ах ты - думаю- сука." И не стал его за человека держать. Так, можно сказать, за грушу для бокса стал его держать. Утром встаём, я его бац в рожу правой, левой в дыхало, ногой по ребрам. В обед, в перерыв. Ну, и вечером, конечно, как положено..." Я смотрел на забывшееся лицо Сашки: оно выражало сладострастие: он снова бил этого недоумка в лицо, сбивал с ног, бил ногами "по почкам его, по почкам". Всё это по нарастающей, Сашка словно испытывал оргазм...и вдруг на что-то наткнулся.
Лицо его выразило недоуменное удивление, и он вернулся из своего оргазма в эту залитую пивом и облепленную ленивыми мухами забегаловку. Лицо его выразило расстроенность чувств и взывает к жалости.  "И вот представь себе, однажды ночью этот гад, когда мы спали, всадил нож в живот мне и корефану. Что это, человек? И что такое теперь я после этого? Так, ничто, тень от человека."

Сашка был уже хорош. "Саш, пошли в общагу"- сказал я. Сашка отрицательно покачал рукой, а потом качнул ею в мою сторону: иди, мол, а я остаюсь. Я смотрел на него. Он был в полудреме. Здесь, в этой пивнушке, он был дома. Ему здесь было хорошо. Я помежевался, раздумывая, что предпринять, и ушёл.

Вечером у Сашки является особенное выражение лица. Обычное характерное выражение его лица то, что можно назвать «отвязанным» или «отмороженным", что ли. У него такой вид, словно он спустился к нам с какой-то планеты и не знает, что ему делать. Точка, к которой он привязался, это Борис Иванович. Он смотрит на него с опаской. Его отношение к Борису Ивановичу можно было бы назвать уважением. Но это не то. Это отношение животного, которое признает кого-то главным в стае. Борис Иванович постоянно осаживает его поползновения, и Сашка, оценивающе глядя на него, неизменно говорит: "Конечно, он здоровый" Он словно примеривается, как Борис Иванович может его бить, если он в чем-то его ослушается.

Но сейчас у него особенное выражение лица, словно он попал в какую-то струю, и его  несет. И это его состояние ему прекрасно знакомо и вызывает чувство удовольствия.
Весь вечер он липнет к Шуре. Что-то шепчет ему на ухо. И выражение его лица такое же липкое, и в то же самое время любовное. Потом они оба выходят из комнаты, и мы слышим какие-то удары. Борис Иванович выглядывает в коридор и недоуменно говорит:"Они бьют друг друга ногами". Через полчаса возвращаются. Шура укладывается спать. Сашка лежит некоторое время на кровати. Ему неймется. В его голове теснятся образы. Он не выдерживает, подходит к кровати Шуры и всем телом наваливается на Шуру, рука его тянется к глазам Шуры, пальцы расширяются и имитируют удар в глаза. Шура с трудом отрывает его от себя. Сашка возвращается в свою постель. И долго еще нет спит, возбужденный образами старой жизни.

Утром собираемся на работу. Сашка рукой захватывает шею Шуры и выворачивает ему голову. В лице Шуры появляется беспомощное выражение. "Чем ты здесь занимаешься?!"- резко говорит Борис Иванович. Сашка отпускает Шуру. В лице его выражение нашкодившего кота.

Вечером Сашка жалуется на горло. Сердобольная вахтерша принесла ему полоскание и таз. И Сашка, усевшись на кровати, набирает в рот полоскание, закидывает голову назад, демонстративно громко гырчит пропускаемым через полоскание воздухом и смачно сплевывает в таз.
Весь вид Сашки говорит о том, что он занимается важным делом. Кажется, он гордится тем, что у него болит горло.
При звуках, которые он издает, к горлу подкатывает тошнота. Но мы молчим. Наконец, Борис Иванович не выдержал: "Сашка, выйди в коридор со своим тазом. Расплевался тут." Сашка встрепенулся, как вороватый воробей, почувствовав, что в этой компании ведёт себя не по правилам, взял своё питьё и таз, и через секунду мы уже слышим через дверь, как он гырчит горлом и сплевывает в таз. Однако скоро скучно возвращается и ложится спать: в коридоре нет зрителей

Два месяца спустя.
Донецк. Две бригады: я с Лёней запускаем лазерную установку, а Виктор Викторович с Сашкой в соседней комнате какую-то оптику.
Шесть часов вечера. Собираюсь в гостиницу.
Заходит Сашка: «Оставь мне ключи. Я у тебя переоденусь.» «Нет» - «Как так. Ты человек или кто? Ты сколько меня знаешь!» - «Вот именно потому, что знаю. Завтра приду – не то что приборов, комнаты не будет».
Сашка уходит.
Несколько дней спустя. Дело к вечеру.
Является: «Дай спирта»-«Нет» Сашка выходит из себя: «К тебе пришел корефан, внатуре. Он просит у тебя спирта. Ты должен дать ему спирт, раз у него душа горит. Раз ему надо».

Я смотрю на Сашку и думаю: "Напрасно я с ним тогда в бар пошел. Он принял меня за своего». Входит Виктор Викторович. «Он мне все нервы истрепал»- жалуется ему на меня Сашка. «Сашка, прекращай»- говорит Викторович. Сашка ёжится и уходит. А я, в свою очередь, поражаюсь одной вещи. Виктор Викторович парень роста маленького, физически развит не то, чтобы очень. Между тем, Сашка его беспрекословно слушается, и в этом его послушании есть что-то от животного, которое признает в Викторовиче вожака. Действительно, этого у Викторовича не отнимешь: он властен, жаден и рассудителен. И меня посещает мысль об этих отвязанных типа Сашки, чем они характеризуются: вот сейчас он привязан к Викторовичу, и это отношение им совершенно не осознается. Это - инстинктивное животное отношение. Пока это животное таким образом привязано, оно следует указаниям хозяина. При этом ему совершенно всё равно, что делать, кому-то помогать или кого-то убивать. Здесь налицо инстинкт и не более того. Месяц назад Сашка точно также инстинктивно был привязан к Борису Ивановичу, которого точно также беспрекословно слушался. Он словно инстинктивно осознает свою социальную несамостоятельность, опасность для себя своего самостоятельного существования. И, в то же самое время, как только он лишается привязи, как только он решает, что может сказать себе, что он хозяин своей жизни, как превращается в неуправляемое, асоциальное существо.
Чего в них, во всех этих человеческих экземплярах, не хватает? - социальности. Фактически эти существа существуют вне социума. Они не доросли до социума, и потому не стали и людьми как социальными существами. Они остались на животной ступени развития..

10.11.06 г.