Как мне понравился прошлогодний турпоход! То есть
настолько, что, можно сказать, я год бредил, ожидая лета, чтобы снова
отправиться и испытать ощущения того освобождения и раскованности, почти
счастья, которые я испытал в тот раз.
Сейчас, когда я
пишу эти строки, мне кажется, что я начинаю понимать причину произошедшего
изменения: в прошлом году я пошел в поход в первый раз, и всё было для меня
внове, и я должен был приспосабливаться к ситуации, подчиняясь ей, отражая её и
вырабатывая новые для меня навыки; и новизна происходящего обостряла чувства.
Мои мечты о будущем походе с бесконечным прокручиванием предыдущего сделали для
меня прошлогодний поход привычным и обыденным. Моё собственное отношение к
походу изменилось, я адаптировался к тому, что было, и уже вследствие этого
поход такого же уровня не мог вызвать во мне тех острых ощущений, которые я
стремился испытать и на этот раз. Я слишком ждал этого, чтобы это испытать, я,
что называется, перегорел.
Кроме того, изменился за это
время и я сам, я жил уже в другой жизни.
Наконец,
только сейчас я понимаю еще одну важную особенность. Эта особенность - аура
коллектива, которая образуется из случайно собравшихся в одном месте людей,
определяемая людьми, которые лидируют и сплачивают группу. Различия здесь бывают
просто поразительными. В прошлый раз мне, очевидно, повезло в этом отношении.
Действительно, тогда в коллективе оказались две «светлые» личности, которые
своим поведением этот свой свет, жизнелюбие и веселость словно перенесли на
всех, сплачивая всех в один организм, так что каждый чувствовал себя частью его.
И я, видимо, ожидал повторения этого. Но на этот раз всё оказалось иначе.
На этот раз единого организма не получилось. Образовались группки людей и
одиночек, которые существовали сами по себе, независимо от других. И это одно
сразу обрушивало весь смысл похода. Получалось что-то в роде того, что множество
разных, совершенно чужих и безразличных друг для друга людей едут в одном вагоне
в одном направлении.
Люди, тем или иным способом
отдыхающие, обладают инстинктом сбрасывания с себя, т. ск., одежды привычной
цивилизованной жизни. Они стремятся на время освободиться от её пут,
раскрепоститься, почувствовать себя свободными; забыть, что и кем они являются в
жизни и быть самими собой такими, какие они есть от природы. Другими словами,
они стараются почувствовать самих себя, побыть с самими собой и тем самым придти
в себя. В этом, собственно, и заключается отдых, дающий потом заряд на год
работы, в которой человеку приходится забывать о себе.
Разумеется, этот инстинкт не мог не проявиться и не этот раз. Но, наверное,
что-то не то было на этот раз со мной: я не мог этого сделать, у меня не
включался этот инстинкт. Я оставался таким, каким был в городе, и поведение
окружающих виделось мне странным и раздражающим. Ко мне обращались с
соответствующими словами, смысл которых был не в них самих, а в чувстве
освобождения, меня приглашали сделать то же самое, и я знал, что должен сделать
то же самое, что и они, и я хотел это сделать, и не мог. Я смотрел на окружающих
словно через толстое стекло, я был на этой стороне, они на другой, и по их
мимике я знал, о чем они говорят, но я не слышал их. Происходящее было словно
сцена, которую я наблюдал, и всё было бы ничего, но требовалось, чтобы в этой
сцене играл свою роль и я, и это меня раздражало.
Обычно турпоход привлекает, в частности, тем, что все все вместе, мужчины и
женщины, днем и ночью. Это создает щекочущую ситуацию обыденности и домашности.
Но мне не удается войти внутрь ситуации, я остаюсь её наблюдателем. Ко мне
обращается женщина, я вижу, как неестественно и в то же самое время привычно она
это делает, вижу эту игру и эту ложь, которые выдаются за правду, вижу, что
именно потому, что это игра и ложь, это как раз и доставляет удовольствие
женщине, и это притворство меня отталкивает; я думаю, что нужно ответить
ей тем же, и не могу, Я не в состоянии заставить себя играть свою роль, и поход
превращается для меня в работу.
Очередная ночевка.
База – затерявшаяся в горах избушка с щелями в дверях и окнах. Спускаюсь к
ручью, обмываюсь, вытираюсь своей старой рубашкой, специально предназначенной
мной для этого. В избе бросаю рубашку на свои вещи и выхожу из избы. Когда
возвращаюсь, вижу, что моей рубашкой кто-то заткнул щель в двери. Спрашиваю, кто
это сделал. Поднимается один из отделяющейся от всех группки парень с
презрительной на физиономии миной: мол, что, старьем пожадничал? Это старый
известный тип мелкого карьериста, пытающегося здесь командовать. Он полагает,
что своим презрением он поставит меня на место. Он только забыл, что он не своей
рубашкой заткнул щель, и никогда этого не сделает. Я выдергиваю рубашку из щели
и бросаю её на землю: пользоваться ею я уже не буду, но и дыру ты ею не
заткнёшь.
Пришли на какую-то крупную базу, со своей
столовой. Два вида каш, какие-то овощи. Соседка ест кашу с показным
удовольствием и нахваливает; я смотрю на неё и вижу себя прошлогоднего: это всё
игра: она полагает, что эта каша – это должно быть необыкновенно, чудесно и
вкусно, и она от этих мыслей с удовольствием её ест. Это – игра, доставляющая ей
удовольствие. Я с отвращением смотрю на кашу, но помалкиваю, не стоит портить
иллюзию вкусности у окружающих. Сам же я с тоской думаю, с каким удовольствием я
бы съел сейчас кусок мяса. И от того, что мяса нет, у меня возникает почему-то
ненависть к местным поварам. Приносят только что испеченные горячие любимые мной
дома оладушки. Но и они не изменяют моего настроения. Однако, делать
нечего, и я принимаюсь за них, запивая их чаем.
Пришли в поселок, со своим небольшим клубом. Сегодня в нём мероприятие, и мы с
приятелем отправляемся в клуб. На входе стоит молодая дебелая девица с тупейшим
выражением лица, выполняющая функции контролера. Еще рано, и мы останавливаемся
рядом с девицей. Непроизвольно, не знаю как, у меня завязывается с ней разговор.
Девица естественна, как сама природа, и моя душа словно отдыхает на ней.
Проходят люди, заходит внутрь мой приятель. Там, внутри, что-то происходит, а мы
стоим и разговариваем, причем, если меня сейчас спросят, о чем мы говорили, я не
смогу вспомнить. Потом люди выходят. "А вот мой сынишка" – говорит девица. Я
опускаю глаза и вижу маленького мальчика, вышедшего из клуба. Девица наклоняется
к моему уху и тихо шепчет: "С тобой всё, всё нормально". Я не понимаю, к чему
она это сказала, но мне это приятно.
Я иду на базу к
людям с их искусственными лицами, с их игрой и притворством, словом, иду к
цивилизации, и от неё меня тошнит.
Так вот и
получилось, что эта встреча с молодой, дебелой девицей с тупейшим выражением
лица оказалась единственным светлым пятном в походе, словно весь поход был
задуман ради этой встречи.
19.09.07 г.