Лето. Жужжит муха. Села на кожу. Хлопаю по руке. Муха отлетает и снова
садится. Снова хлопаю по руке. Муха снова отлетает и снова садится. Некоторое
время воюю с мухой без надежды на успех. Думаю, как бы её прикончить, и ничего
не могу придумать. Иду в комнату и лезу под кровать. Здесь прохладно, темно и
нет мух.
Оба моих брака не по любви, а по сексу. В первый
раз женился на дуре, во второй раз - на умной. Разница между умной и дурой в
том, что умная пытается себя сдерживать, потому что ум - это страх, это
чувствительность к воздействиям и стремление избегать их. То, что у дуры на
языке, у умной в голове. И вот она сдерживает, сдерживает то, что в ней
крутится, и в какой-то момент всё это у неё прорывается наружу подобно атомному
взрыву, "испепеляя всё вокруг".
-Пойдём сходим в кино.
-Чего я там забыл?
-Новый фильм, девочки хвалили.
-Ну, и иди с девочками.
-Чего это я пойду с девочками. Что
я, безмужняя какая-нибудь?!
О, господи, и в выходные покоя
нет. Только что так удобно устроился под кроватью, только что с таким
удовольствием поплыл в сон. Это - всё, будет теперь до вечера зудеть. Делать
нечего, лениво одеваюсь и выходим. Она берет под руку: "Марья Ивановна и Наталья
Семеновна подлые необыкновенно. Как же, нашлись хозяйки. Получили спирт,
между собой разделили, а меня как будто не существует..."- я иду, стараясь не
слушать. Это у неё какое-то бесконечное замыкание. Сейчас, со мной, она, чтобы
не говорить всё то, что она обо мне думает, она выливает на меня всё то, что она
думает о других. С другими она выливает всё то, что думает обо мне. А думает она
обо мне, как и обо всём и обо всех на свете, нехорошо.
Занимаем места в кинозале. Она продолжает увлеченно жужжать под ухом: "Сыну у
неё 14 лет, и он сбежал. Она всех его друзей обзвонила, никто не говорит, где
он. А я думаю: да от тебя кто хочешь сбежит..." Я чувствую, как во мне
поднимается бешенство. Мне хочется ударить её и бить, бить, только бы не слышать
этого бесконечного зудения в ухо. "Что-то мне здесь неудобно, пойду пересяду"-
говорю я и поднимаюсь. Она осекается, словно задохнувшись, и атомная бомба
взрывается: "Иди, иди" - говорит она тоном, в котором открытая бесконечная
ненависть бесконечно оскорбляемой мной женщины, и я представляю,
какие мысли сейчас крутятся в её голове и какие чувства сейчас она испытывает. Я
прохожу по ряду и сажусь на свободное место. Начинается фильм. Я не смотрю на
экран и пребываю в состоянии, которое называется прострацией, и пытаюсь придти в
себя. Неожиданно справа от меня садится девушка. Её рука касается моей и
пожимает. Это моя студентка с юрфака. Она похожа на кошку, которая гуляет сама
по себе. Её рука лезет в открытый ворот моей рубашки и там успокаивается. Я
испытываю от её присутствия покой. Минут через двадцать она исчезает. Я вижу её
впереди, со студентами, и слышу их переговоры по поводу зачетов. Я хочу её
приревновать, и думаю: "Что за глупости. Скажи ей спасибо за то чувство любви,
которое ты на короткое время испытал благодаря ей." Кажется, я окончательно
прихожу в себя. Неожиданно мне приходит в голову одна мысль, над которой я уже
давно бьюсь, и при всей очевидности её решения мой инстинкт её не принимает.
Речь идет о связи между признаками и свойствами объектов в приложении к
рефлексам. Я всегда исходил из объективного постулата, что в рефлексе так или
иначе выражается вероятностный характер связи между ними. Это объективно,
и иначе это быть не может. Существует частота проявления связи в осуществляемых
опытах, и она-то и отражается в рефлексе. И на этом я застрял. Колмогоров
говорил, что существует тонкий слой между тривиальностью и необычностью, и вот в
этом слое как раз и делаются открытия. Моя точка зрения - это, конечно,
тривиальность. И вдруг ко мне приходит мысль: вероятность нами придумывается.
Изначально мы ничего не знаем о вероятности. И мы её не отражаем. Мы
просто предполагаем, придумываем, что она такая-то, и на основе этого
предположения действуем. Вначале есть не реальность, а мысль о реальности. И,
конечно, наше предположение чем-то обусловлено. Мы находимся внутри всего этого,
а это значит, что мы выступаем в качестве природного фактора. Всё это
принадлежит инстинктивно-рефлекторной сфере, и на чем рефлекс установится, на
какого рода субъективности, так человек и будет себя вести, и будет видеть то,
что он и может видеть с этих субъективных позиций. И тогда объективность со
всеми её объективными закономерностями уходит в сторону, и в качестве природного
фактора выступает "невменяемая объективностью" субъективность, которая исходит
из себя и видит во всём только себя. Законом субъективности относительно внешней
среды является субъективность. А это означает, что субъективность есть такая же
точно машина, как и другие машины. Субъективность - это род машины.
И тут же следующая мысль. Обычно мы пользуемся понятиями, которые понимаем
объективно, а не субъективно; по сути дела понятия, которыми мы пользуемся, есть
сложные образования, состоящие из множества частей, и то, что мы знаем на самом
деле - это объективные части понятия и то, как они связаны между собой.
Целого, образованного частями, мы не понимаем, этого нет в нас. Хотя мы и
употребляем соответствующее понятие целого. Это для меня относилось к понятию
"кибернетика". Я произносил слова, но смысла их не понимал. Всё это у меня
происходило на механическом уровне. У меня не было соответствующей идеи. И вот я
понял: кибернетика - это наука об обратных связях. Можно говорить об
обратных связях в машинах, в биологии, социологии, исходя из их объективного
характера. Но это всё - механицизм, в котором теряется смысл обратной связи. И я
подумал: не случайно и совершенно справедливо в своё время в СССР кибернетику
рассматривали в качестве буржуазной науки. Инстинкт советских идеологов
совершенно справедливо подсказал им, что за идеей обратной связи стоит идея
бога, и именно потому, что в качестве исходного пункта берется обратная, а не
прямая связь. А какую функцию выполняет обратная связь? - функцию
целесообразности. А понятие цели не может принадлежать природе, рассматриваемой
с механистических позиций. Цель - вещь субъективная, ищущая средства для своей
реализации.
А если мы берем человека со всей его субъективностью, то
можно ли допустить, что на нём заканчивается вся субъективность природы?!
Не является ли природа как целое единством субъективного и механистического?
Особенность вся здесь заключается в том, от чего к чему мы идём. Мы идем от
субъективности к объективности, и в результате приходим к машинам, в которых
реализованы идеи субъективности, к машинам, в которых есть только объективная
сторона. Но при этом забывают о том, что не существует машин самих по себе, что
они - часть человеческой цивилизации и в этом смысле человеческой
субъективности, а это как раз и означает, что сама по себе человеческая
субъективность - есть объективный природный фактор. Колмогоров писал:
"Я принадлежу к тем крайне отчаянным кибернетикам, которые не видят никаких
принципиальных ограничений в кибернетическом подходе к проблеме жизни и
полагают, что можно анализировать жизнь во всей её полноте, в том числе и
человеческое сознание, методами кибернетики. Продвижение в понимании механизма
высшей нервной деятельности, включая и высшие проявления человеческого
творчества, по-моему, ничего не убавляет в ценности и красоте творческих
достижений человека. " И это связано с тем, что субъективное реализует
себя в объективном, и, будучи реализовано в объективном, будучи отражением
субъективного, оно приобретает автономное, материальное и как будто независимое
от субъективного существование. Но в реальности это - не так. За ним всегда
стоит человек как определяющая часть системы. Человек, поляризуясь относительно
результатов своей деятельности, начинает рассматривать их как объективный
природный, от него независящий и даже над ним стоящий фактор, который может его
уничтожить. Уничтожить человека этот фактор действительно может, но только при
помощи опять-таки человека. Но если человек - часть природы, то природа есть
единство механического и субъективного со всеми возможными переходами между
ними, и в этом смысле субъективность природы на многие порядки мощнее
субъективности человека. Но человек не видит собственную субъективность, являясь
её персонификацией, и тем более он не может видеть субъективность природы. В
общем, всё это, конечно, шутка, и кроме субъективности человека мы не знаем
другой субъективности. Однако, во всяком случае относительно живой природы
вообще и человека в частности мы не можем не принять существования того или
иного уровня субъективности. Говорить же о том, что природа в целом обладает
сознанием, вещь довольно бесполезная, поскольку если сознание - это
непосредственный информационный обмен, то сознание должно обладать языком, но
если даже сознание природы обладает языком, то языка этого мы не знаем, и
общаться с природой на уровне сознания не можем . Так что не о чем тут и
говорить.
В зале загорелся свет, что подсказало мне, что
фильм кончился. Я посмотрел в сторону, где оставил жену. Её не было видно.
Наверное, раньше ушла. Я выходил из зала, а прерванная окончанием фильма,
который я так и не увидел, мысль по инерции продолжала работать, уцепившись на
этот раз за направление процесса. Значит, и при логическом отрицании мы имеем
направление. Если мы говорим, что А отрицается, и получается в результате не-А,
то если мы в систему отрицаний введем категорию времени, то мы получим два
возможных движения: либо движение в будущее, либо движение в прошлое. Если это -
движение в прошлое, то отрицание А, давая не-А, требует второго отрицания, и мы
получаем то А из прошлого, из которого получено А настоящее. Мы, следовательно,
отрицали А настоящее ради прошлого. Если же мы отрицаем А настоящее ради
будущего, то второе отрицание даст нам уже другое А, которое будет
соответствовать будущему.
Но само по себе двойное
отрицание - это всего лишь двойное отрицание, это по форме то же самое А. Что из
этого следует? Из этого следует, что не существует одно - однозначного отношения
между формой и содержанием. Что одна и та же форма способна перерабатывать
последовательность содержаний, да, пожалуй, и самые многоразличные содержания.
Что такое родовое понятие, как не форма. Возьмём форму "человек". Человека
вообще не существует, есть определенный единичный конкретный человек - Иван,
Пётр, Сидор. Вне категории времени Иван тождественен самому себе. Значит, мы
имеем противоположность родового и единичного, противоположность множества и его
элемента, и вне категории времени особенное, характеризующее отношение общего и
единичного, постоянно. Если человек (родовое понятие, множество элементов) есть
Иван (элемент множества), то введением категории времени относительно этого
элемента получаем последовательности особенных: отрицание А даёт не-А, отрицание
не-А даёт А. Человек, окончивший школу, перестает быть школьником, он лишается
соответствующего предиката, отрицание предиката порождает отрицание отрицания,
получаем: человек является рабочим. И отсюда следует, что логическое двойное
отрицание есть форма, перерабатывающая предикаты во времени, порождающая всё
новые и новые содержания.
Я выходил из кинотеатра. Стайка
студентов, пробегая мимо, весело то ли поприветствовала, то ли попрощалась со
мной. На площади, в стороне, стояла жена. Губы её были надуты, но, видимо,
утомленная отрицательными эмоциями, она решила отдохнуть от них. Увидев меня,
она заспешила ко мне, взяла под руку и прижалась. Я подумал о студентке, рука
которой успокоилась у меня на груди. "А ведь это тоже муха,- неожиданно для себя
подумал я о ней.- Прилетела на сладкое, попила нектара, и улетела". И тут же
подумал: ну, насчет нектара - это сложно, потому что нектар этот мой был явно
отрицательный. Так, значит, он её и привлек, он ей и нужен был. Она выпила
отрицательность во мне, и когда я пришел в себя, отрицательности во мне уже не
было, пить было нечего, и она удалилась. Так, значит, человеку нужно не
только, и, может быть, даже не столько сладенькое, сколько горькое и солёное".
Дело шло к вечеру. Наступало время предвечернего затишья.
Что же получается? Если, скажем, ты находишься в положительном состоянии, то у
близкого тебе человека оно вызывает в нём раздражение, требующее своего
удовлетворения. Ему нужно уничтожить его и получить от этого удовольствие,
переведя тебя из положительного состояния в отрицательное. И наоборот, если ты
находишься в отрицательном состоянии, это вызывает в нём
противоположную реакцию, которая направлена на то, чтобы перевести тебя в
положительное состояние. Значит, если у тебя положительное состояние, и ты
сопротивляешься его переводу в отрицательное, то это должно вызывать еще большую
агрессию по отношению к тебе, если же ты немедленно переходишь в отрицательное
состояние, то это вызывает противоположную реакцию. Но если при этом агрессия
еще не удовлетворена, то противоположная реакция вместо переключения на неё
вызывает усиление агрессии.
Я подумал:"Что это
такое, как всё это называется?" Я вспомнил, как одна, ну, очень умная
дама, у которой всё было четко расписано, что можно делать в постели и чего
нельзя, сказала: "Ты - извращенец. Ты испортишь меня" И я подумал: "А ведь эти
мои действия были по сути своей совершенно то же самое, хотя и с противоположной
их чувственной в своей основе стороне - со стороны психологической, во что
с такой страстью впадает моя супруга. И это есть не что иное, как
удовольствие от выпадения из сознания и впадения в бессознательное.
Так, выходит, и эта муха, от которой я прятался под кроватью, тоже липла ко мне
ради выпадения её из её мушиного сознания. И потому никак не хотела от меня
отстать. И я рассмеялся. "Ты что?"- спросила жена. "Так" - сказал я. Жена тесней
прижалась ко мне.
17.01.11 г.